Всеблагое электричество - Корнев Павел Николаевич - Страница 110

Чем дальше удалялись мы от руин, тем спокойней становилось на душе, поэтому когда выжженная гневом падшего земля осталась позади и колеса принялись буксовать на раскисшем от дождя поле, я остановил броневик и выбрался из кабины.

— Лео, что случилось? — удивился Рамон, которого продолжала потряхивать мелкая нервная дрожь.

— Нечего, — отозвался я и закинул в рот леденец. Повертел в руках полупустую жестянку и спросил: — Ты в порядке?

— В порядке, — подтвердил напарник и передернул плечами. — Только все же хотелось бы убраться отсюда! — и напомнил: — Кстати, что с моими деньгами?

Я отсчитал пять сотен и огляделся по сторонам. Холм своими поросшими кустарником склонами мозолил глаза, но понять, чем именно он меня так раздражает, никак не удавалось.

— Пустышка, как думаешь? — поинтересовался я у прятавшего деньги в бумажник крепыша.

Тот оглянулся на руины и неуверенно пожал плечами. Страх перед возвращением в это проклятое место и стремление заполучить очередные пятьсот франков явно уравновешивали друг друга, поэтому в итоге он обреченно вздохнул:

— Не знаю, Лео. Просто не знаю. Подвал до конца мы не проверили, но там полно воды…

— Все так, — отозвался я и указал на холм. — Рамон, ничего тебя не смущает?

Крепыш снял фуражку и задумчиво почесал затылок, потом покачал головой:

— Нет.

— Кусты! — вдруг сообразил я. — Вон прореха! Кто-то вырубил там кусты!

— Неплохой наблюдательный пункт, — решил Рамон, приглядевшись. — Проверим?

— Обязательно. Сходим налегке, огнемет не бери.

— Уверен?

— Да, — подтвердил я и закинул за спину ранец с одноразовым огнеметом Александра Дьяка.

Мы загнали броневик в подлесок, навесили на него замок и начали взбираться по крутому склону. Проламываться через кусты было занятием не из легких из-за густо разросшегося терновника, и лишь благодаря промытому ручьем оврагу удалось приблизиться к вершине, не потратив на это весь остаток дня.

Верхушка холма поросла высоченными ливанскими кедрами, под сенью их тенистых крон не приживались ни кусты, ни трава, лишь торчали во все стороны засохшие сучья, да пружинил под ногами ковер прелой хвои. Там было темно, сыро и просторно, поэтому остаток пути занял не больше пяти минут.

— Надеюсь, тебе от предков из Нового Света достался дар следопыта? — пошутил я, прислонясь к шершавому стволу кедра, чтобы перевести дух и дать отдых отбитой ноге.

Рамон перехватил винчестер и позвал меня за собой.

— Идем! — буркнул он. — Скоро стемнеет.

Минут через десять мы отыскали расчищенное от кустов место и оценили открывавшийся оттуда вид.

— Отличная огневая позиция, скажу я тебе, — впечатлился крепыш.

Мы обошли вершину по кругу и вскоре обнаружили еще одну вырубку, на этот раз выходившую на проселочную дорогу, которая и привела нас сюда.

— Это еще ни о чем не говорит, — решил Рамон. — Кто угодно мог это сделать.

— Все это очень подозрительно, — не согласился я с напарником. — Лучшего наблюдательного поста в округе не найти.

— Ну и?

— Мы с тобой что-то упускаем.

Я встал на краю вырубки, глянул вниз и заметил на камнях ниже по склону холма несколько окурков.

— Ты куда? — встрепенулся Рамон, когда я, хватаясь за торчавшие из земли корни, принялся спускаться к обнаруженным мной уликам.

— Сейчас! — отозвался я, выискивая в траве окурки.

Те оказались свежими. Я собрал пять штук, убедился, что все они одинаковые, с характерным прикусом посередине фильтра, оставил себе один и протянул руку напарнику. Рамон втащил меня обратно, увидел находку и покачал головой:

— Кто угодно мог курить здесь. Кто угодно.

— Думаешь? — хмыкнул я, демонстрируя надпись на фильтре.

— «Божественные», — присмотрелся к мелким буковкам названия Рамон и охнул: — Неужто египетские?!

— Египетские, — подтвердил я. — И сам посуди, какова вероятность, что кто-то случайно курил контрабандные сигареты в тот самом месте, где мы ищем лежку мавров?

— Мы что-то упускаем, — припомнил мои слова крепыш, потом встрепенулся и нервно огляделся. — Они могли видеть, как мы сюда приехали!

— Днем? — засомневался я.

— Надо убираться отсюда! — продолжил настаивать на своем Рамон.

Я подумал и упрямиться не стал. Знакомой дорогой мы быстро спустились с холма, погрузились в броневик и покатили прочь.

В душе царил сумбур. Лежка мавров была где-то поблизости, но, если их предводитель и в самом деле некогда принадлежал к свите блистательного Рафаила, обнаружить его убежище будет совсем не так просто, как представлялось мне поначалу. Через пару дней кончатся деньги — и что тогда? Действовать в одиночку в подобных обстоятельствах — чистое самоубийство. Бездействовать — тоже.

— Дьявольщина! — выругался Рамон, когда броневик в очередной раз тряхнуло на разбитой тележными колесами проселочной дороге. — Моя спина!

— Получил вчера по почкам? — не удержался я от усмешки.

— Нет, — поморщился крепыш. — У огнемета жутко тяжелые баллоны. Надсадил поясницу.

— Пятьсот франков, — напомнил я. — Знаешь, сколько вагонов угля требуется разгрузить чернорабочему, чтобы заработать пятьсот франков?

Рамон обиделся и отвернулся. Так и промолчал всю дорогу до города.

Впрочем, мне и самому было не до разговоров: быстро вечерело, моросил мелкий дождь, колеса скользили, и броневик так и норовил съехать с дороги в кювет. Управление самоходной коляской больше не представлялось мне делом увлекательным; из-за неудобной позы и напряжения нестерпимо ломило шею и плечи.

Именно поэтому, когда впереди замаячили огни пригорода, я остановил броневик на обочине и велел садиться за руль напарнику.

— Куда ехать? — спросил тот, трогаясь с места.

— Броневик отгони на склад, — распорядился я, — завтра с самого утра заезжай за мной. Чем раньше выдвинемся, тем лучше.

— Опять туда?

— Да.

Рамон с кислым видом кивнул и уточнил:

— Забросить тебя домой?

— Нет, сойду по дороге, — ответил я, откинулся на спинку неудобного сиденья и закрыл глаза.

Голова болела просто невыносимо.

8

Домой вернулся уже в десятом часу. Мог бы закончить с делами и раньше, но, несмотря на мигрень, поблажек себе решил не давать и провел несколько часов в публичной библиотеке, по крупицам выискивая информацию об имении блистательного Рафаила и его окрестностях.

В итоге, прежде чем соваться в затопленный подвал дворца, задумал проверить развалины кладбищенской часовни и катакомбы. Церквушка была постройкой столь древней, что никто из историков толком не знал, когда именно и с какой целью ее возвели посреди открытого всем ветрам поля близ резиденции падшего. Но даже больше часовни меня заинтересовали близлежащие подземелья. Один из входов в катакомбы располагался на восточном склоне холма, вершину которого мы с Рамоном сегодня посетили, и при всей осторожности в оценках счесть подобное обстоятельство простым совпадением я никак не мог.

Именно поэтому решил начать именно с катакомб. Но — завтра, это все завтра.

На крыльцо особняка поднялся, едва не валясь с ног от усталости. А только избавился от куртки, мокрого котелка и грязных сапог, как из обеденного зала донесся стук и хриплый крик.

— Жрать! — проорал лепрекон. — Жрать давай, драть!

Дивясь отчаянной наглости своего вымышленного друга, я прошел в зал и удивился еще больше, обнаружив, что Елизавета-Мария накрывает на стол, а коротышка изо всех сил колотит по столу ложкой, не переставая голосить:

— Жрать! Драть! Жрать! Драть!

— Уймись! — потребовал я.

— Жрать победителю мавров! — немедленно отозвался лепрекон, но долбить ложкой по столу перестал.

Елизавета-Мария посмотрела на меня с благодарностью и ушла на кухню.

— Что с Теодором? — спросил я, когда она вернулась и выставила на стол огромное блюдо.

— Твой дворецкий его видеть не может, — кивнула девушка на лепрекона. — Как увидит, его сразу трясти начинает.