Все против всех (СИ) - Романов Герман Иванович - Страница 7

Величайшей ценностью оказался полотняный мешочек с серой комковатой солью, который старик прятал под рваным зипуном. Ее расходовали очень бережно, не солили пищу, а подсаливали. А вот снеди никакой не было, если рыбу в реке в расчет не брать, да дичь, на которую ставили силки. Плюс корешки и травки, что собирал малец — из них сейчас и варил старик «уху» — тут под ней любой суп понимали. Этот, что варил старик на ужин, был жирный, из налима. Пескарей, окуней, плотвы в речке хватало, даже щуки с лещами попадались — природа заводами и фабриками не обгажена, а на этой речушке рыбалкой до них вовсе не занимались.

Из утвари главными были чугунок и блюдо, больше похожее на сковороду, только с высокими краями и без ручки, напоминавшее форму для каравая. Из инвентаря топор и серп, точильные камни — и все, гвоздей и тех не было. Все остальное вырезалось, благо все пятеро ножи имели — ложки, миски, чашки, даже заступы, в виде лопат, и грабли. Все деревянное, только выбирали древесину подходящую, благо выбор большой имелся — лес рядом.

Так что на столь убогом фоне содержимое коляски выглядело неимоверным богатством по нынешним временам. А там всегда находилось то, что Князев раньше использовал в поездках на рыбалку, отлично умещалось в багажнике, и никогда оттуда не выгружалось — деревенские никогда не любят суетиться, все должно быть под рукой.

Ножовка с прихваченной у Виктора стальной лопатой для этих времен были настоящим «ноу-хау», а топор он и в Африке топор — и как инструмент хороший, да и оружие подходящее. Имелся котелок на все случаи жизни, жестяные кружки и миски, завернутые в пакет вилки и ложки из нержавейки. Еще пластмассовая коробка с рыболовецкими принадлежностями — леской, грузилами, крючками и поплавками. Вырубить удилище не проблема, никто удочку покупать не станет, то одна блажь городских. Сельчане люди простые — могут сетью ловить. Последней не имелось, да она и не нужна была — малец «морды» из прутьев здорово плел, умелец, что сказать. И корзины тоже — тут их вместо авосек и мешков вовсю использовали.

Главной ценностью был «ремкомплект», причем нештатный, не только для мотоцикла — имелись нитки, иголки, ножницы и прочее для «бытовухи». А еще старая, прожженная у костров, но крепкая ветровка и набор китайских покрывал для постели, синего цвета с вышитыми пагодами и птичками, запечатанный в целлофан с красочной картонкой, расписанной иероглифами. Витька передал сестре в подарок — а в его положении вещь бесценная, знать бы кому такое подношение сделать, да объяснить, для чего он предназначен. Все же шелк, ни хухры-мухры, а он в этом мире должен цениться, если верить историкам. Еще имелся «мультитул» в чехле, но продавать его Князев категорически не желал — вещь крайне нужная самому.

— Знал бы, что в прошлое попаду, полную коляску нагрузил, и «калаш» прихватил, с парой цинков. А еще гранаты, и пулемет — рот закрой, размечтался. Витьку поблагодарить надобно, что отцовский «арсенал» чуть не заставил с собою взять, а то бы сейчас припух. Хреново, что лекарств никаких нет, ни мыла с зубной щеткой…

Перечислять можно было бы долго, список составить на много пунктов. Но мечтать вредно, нужно воспринимать реальность такой, как она есть. Заброшенную пашню перекапывают — картошку, кукурузу, подсолнечник сажать надобно. Труд тяжкий — двое мужиков и парень упахиваются реально, ведь борону, сучковатое бревно, вместо лошади тянут. А он патроны потихоньку набивает, ремесло воинское сейчас очень важное, да и не поймут его смерды, если боярин вместе с ними вкалывать будет. Хватило объяснений, что такое картофель — отведали вареные и запеченные в золе клубни и сочли царской пищей. Смотрят на него как на хозяина, в пояс кланяются.

— И хрен с мечтами, будем выживать, не впервой. Но хлеб нужен, крупа, местная одежда для меня — а это все деньги. Что же продать такого, чтобы выжить всем нашим «колхозом»?!

— Прости, боярин — не ведаю, сколько вещицы эти стоят, но мыслю, что монашки задорого их взять могут. Ишь, как тонкая нить блестит — золотая, цены немыслимой. В Лавре продать нет нужды, да и далече туда дорога будет. А вот в монастырь, что в Подсосенках, можно, там ризы и хоругви вышивают, дорогие ткани и нити нужны, а иголки у тебя на заглядение — я таких махоньких никогда не зрел. Бывал там раньше — привечали, хлебушком старика кормили, пока сыны с внуками за стенами на хозяйстве монастырском страдничали. Ведь пока не потрудишься — кормить не будут. Игуменья там ох как строга, очами так и зыркает.

По глазам Семена Иван понял, что тот действительно не может оценить выставленный на продажу два клубка блестящих «серебряных» и «золотых» ниток и стальные ножницы. А вот насчет дорогих старикан сильно ошибся — мишура, люрекс — но смотрятся весьма красиво. Мошенничество по большому счету, но старик продал и скрылся — пока разберутся — взятки гладки. Два года они в люльке пролежали, грязным полиэтиленом прикрытые. А вчера он сообразил, чем окно закрыть можно, на которое раньше пузырь натягивали — здесь стекло привозное, и то не для окон, ибо дорогое до сумасшествия. А слюду только в боярских домах в окна вставляли — цены на нее тоже «кусались», рамы сборные, да свинцовые переплеты, штука дорогая и для здоровья вредная. Так что полез в люльку за пленкой, а нашел два клубка, непонятно как там оказавшиеся, причем запечатанные, этикетки только содрал.

— Вот и продашь монашкам, Семен, не продешеви только. Скажешь, товар заморский, из дивной страны Япония привезен, и это правда, так и есть. Ниппон далекая страна, отсюда шесть тысяч верст пути будет — два года идти. Да не смотри на меня так — бывал я там, видел многое в жизни, Семен.

Называть старика Сенькой Князев сразу не стал, хотя тот сильно удивился. Даже перечить было стал, но наткнувшись на взгляд, заткнулся. Зато сыновья его, матерые мужики с поседевшими головами, вообще прозвища странные носили — «Первуша» и «Вторуша». Внучата, дети старшего, наоборот, имена вполне нормальные имели — Тимоха и Митяй. Впрочем, пацана он «Малой» называл, а тот охотно принял прозвище.

Вот такая гоп-компания нарисовалась в его жизни, и он ее неформальный руководитель. Только спал всегда вполглаза в убогой избенке, дверь подпирая, а в узкое окошко и худой не пролезет. Мало ли кому что в голову взбредет, но семейству «попрошаек» можно доверять, не ткнут в спину ножичком — в людях он разбирался. Да и не пойдут они на убийство — припугнуть или побить прохожего и незнакомого, тем паче слабого — возможно, но не убьют того, с кем пищу принимали.

— Прости, боярин, — старик снова поклонился, Иван на это уже внимания не обращал, привык как-то к столь подчеркнутому почтению. Даже ел отдельно от них, первый — в миску лучшие куски получал. Как подходил к кому-то — так вставали живо и кланялись, как в старину барину.

— Не нашенский ты, и речешь иначе и слов не понимаешь — ты уж не гневайся. В чужбине долго жил, видимо, раз бороды там скоблят, не зная, что безбородый муж не войдет в царствие небесное. А вера твоя какая, лба не перекрестишь, токмо раз видел, когда «приблудышей» погребли. Молитвы не чтишь, ты уж сердцем на меня не опаляйся.

— Православный я, чего смотришь, и крест ношу. Вот, смотри!

Оттянув пропахшую потом футболку, Иван достал массивный золотой крестик на цепочке из того же драгметалла — обменялись ими с другом, став «крестными» братьями. А в бога верил — на войне атеистов нет. Старик же при виде крестика ахнул и перекрестился, смотрел боязливо. Пришлось пояснить, немного сгустив краски — он прекрасно понимал, что чужак в этом мире и многого не знает, поэтому наскоро сочинил «легенду». И вовремя ему указали — тут все верующие, и принятые правила нужно соблюдать. Потому тренироваться, и тренироваться, пока на «автомате» все положенные церковью ритуалы соблюдать не начнет.

— Просто жил я за «дальним» морем, в стране Япония, а там православных шибко не любят. Чуть промашку допустишь — голова с плеч!