А. В. Жвалевский. Сборник - Жвалевский Андрей Валентинович - Страница 13

– А потом? – слабым голосом спросил Морозов. – Узнали… что мир – это хорошо… и перестали воевать?

– Нет. Потом опять начали.

Сергей Иванович закрыл глаза и отвернулся к стене.

Когда Морозов наконец выздоровел, то записался добровольцем в действующую армию.

Маша только тихо плакала.

– Прости, жена, – сказал Сергей Иванович на прощание, – никудышный из меня Дед Мороз. А там, на фронте, я смогу хоть чуть-чуть приблизить окончание этой глупой войны.

Маша вытирала слёзы. Она понимала, что война закончится в свой срок – пойдёт её муж воевать или нет. Однако не говорила ничего, только шептала про себя: «Уцелей, мой хороший! Обязательно уцелей!»

Морозов обнял Машу и сказал:

– Непременно уцелею. Обещаю. Даже если это будет последнее желание, которое выполнит твой Дед Мороз.

Поручик Морозов сменился с дежурства и забился в самое тёплое место на бронепоезде – в кабину машиниста. Поезд постоянно держали под парами, поэтому тут было и тепло, и кипяток, и приятный собеседник – машинист Пахомов.

Правда, в тот вечер Морозов говорливого Пахомова не застал – у топки дежурил худенький мальчишка в тужурке. При входе поручика он вскочил и стал смирно.

– Ты чего? – удивился Сергей Иванович. – Не на параде, чай. Кстати, чайком угостишь?

Мальчишка принялся суетливо орудовать чайником, бросая на Морозова восхищённые взгляды.

Сергей Иванович решил не обращать внимания на странного юнца, сел у печки, расстегнул шинель, сбросил перчатки, протянул к теплу онемевшие пальцы.

– Скажите, – наконец осмелился подать голос мальчишка, протягивая кружку с кипятком, – а чтобы Георгия получить, какой подвиг надо совершить?

«Вот он чего, – Морозов непроизвольно бросил взгляд на Георгиевский крест на своей груди, – в героя поиграть захотелось».

– Кому как, – сказал Сергей Иванович, – я просто паровоз чисто надраил перед приездом его величества.

«…а вместо его величества, – прибавил он мысленно, – прилетел германский аэроплан и сбросил пару бомб. Так что пришлось из соседнего санитарного раненых в парадной шинели таскать».

Мальчик посмотрел разочарованно, но зато хоть разговорился. Выяснилось, что он выпускник реального училища, на фронт пошёл добровольцем.

– Я год в метрике исправил, чтобы взяли! – сказал мальчишка и задрал нос.

– Ты никак гордишься этим? – усмехнулся Морозов. – И дурак. Глупостью гордятся только дураки.

– Ничего не дурак, – надулся мальчик, – на войне настоящая жизнь!

– На войне – настоящая смерть. А жизнь… она там, в городах. Сегодня праздник, помнишь хоть?

Вконец обидевшийся мальчишка только плечом пожал. А Морозов улыбнулся и начал рассказывать:

– Не так давно я на Рождество был у приятеля. У него шары на ёлке были – как хрусталь! Тонкие. Переливчатые. Лёгкие. У нас таких делать не умеют…

И Сергей Иванович вдруг принялся рассказывать бывшему реалисту о ёлках, о подарках, даже о Деде Морозе упомянул – только не признался, кто был этим Дедом.

– …а потом дети весь год ёлку ждали. А ты говоришь… – Морозов повернулся к мальчику и замолчал.

Его слушатель не только ничего не говорил, но даже уже и не слушал – спал, свернувшись в клубок, и улыбался такой хорошей улыбкой, какой совсем не место на войне. Вернее, войне нечего делать там, где есть такая улыбка.

– Хорошо рассказываешь, – раздался голос Главного Птёрка из кармана шинели, – даже я заслушался.

Поручик строго смотрел, как птёрк выбирается наружу, но отвечать не спешил.

– Только одно перепутал, – продолжил птёрк, – наши уже тоже такие тонкие шары научились дуть. Пленные немцы научили.

Сергей Иванович молчал.

– А ты когда за дело возьмёшься? – перешёл в атаку Главный Птёрк.

– Моё дело, – сухо ответил Морозов, – поддерживать бронепоезд в боевом состоянии.

– Сам говорил, а сам не помнишь, – покачал головой птёрк. – Тут не жизнь, тут война. Значит, и дела тут быть не может…

Сергей Иванович отвернулся и уставился на пышущую жаром топку.

Птёрк потоптался ещё немного, ничего не сказал и ушёл.

Поручик Морозов даже не стал смотреть куда.

Жили себе спокойно, слушали царя, ходили в церковь – и вдруг всё кувырком! Царь, оказывается, плохой, в Бога верить плохо, зато свобода. А что за свобода, когда на улицах по ночам стреляют и могут запросто убить?

В общем, всё было сложно и непонятно.

Сергей Иванович слово, которое дал жене, сдержал. Наверное, не таким уж плохим Дедом Морозом он оказался. Вернулся, правда, нескоро, шесть лет спустя, зато живой и здоровый, только похудел очень.

Когда Морозов появился – аккурат накануне сочельника, – Маша снова плакала. Но теперь уже от радости. Она даже слёз не вытирала: накрывала на стол, грела худой морковный чай, бегала к соседке за сахарином в долг – и всё плакала. Успокоилась только, когда уселась рядом с любимым мужем и обхватила его обеими руками.

– Никуда больше не пущу, – сказала она, – будешь дома сидеть!

Сергей Иванович улыбнулся, потёрся небритой щекой, но продолжил жевать. Видно, очень оголодал.

– Какое сидеть?! – вдруг раздался сердитый голос. – А Рождество? А дети?

Главный Птёрк и маленькая охля стояли на столе между стаканов, грозно уперев лапки в бока.

– Придумал тоже! – согласилась с другом охля. – Доедай – и за работу.

Они ещё много собирались сказать Морозову, но тот коротко посмотрел на малышей, и они испуганно замолчали.

– Рождество, – спокойно сказал Сергей Иванович, – без меня обойдётся. Я больше не Дед Мороз, понятно?

Маша почувствовала, как окаменело под гимнастёркой тело мужа. Она погладила его, но Сергей Иванович, кажется, и не заметил.

– Эх, – Главный Птёрк махнул лапкой, – а мы так ждали…

– И дети, – грустно добавила охля.

Они взялись за лапки и пошли к краю стола. Морозов молча ждал, даже жевать перестал. Охля не выдержала, оглянулась напоследок.