Богини судьбы - Майбах Юлиана - Страница 39

Полночи я провалялась без сна, но размышляла не только о Ноа. Мне не дает покоя то, что он рассказал о Филе Кеннвуде. В основном потому, что я не могу найти объяснений, откуда об этом убийстве могла узнать Кейт. Все-таки темпес, кажется, прикладывают максимум усилий, чтобы держать битвы с нокту в тайне. Едва наступает утро, я отправляю Кейт ответ. Она обещала ненадолго зайти ко мне сегодня после школы. Тысяча вопросов терзают меня, и часть меня боится услышать ответы на них.

Я встаю, принимаю душ и собираюсь в школу. Но перед началом занятий надо уладить все оставшиеся формальности.

Стуча в дверь секретариата, я надеюсь, что на этот раз мне больше повезет. По крайней мере, хотелось бы разобраться со всеми документами относительно переезда. К моей большой радости, секретарша на месте; когда я вхожу, она поднимает голову.

– Чем могу вам помочь?

– Меня зовут Тереза Франклин. Я недавно заселилась в интернат и получила записку о том, что должна подписать еще несколько бланков.

– О, конечно, – отвечает женщина. По-моему, ей около сорока. Она торопливо роется в стопках бумаг, ее изящные пальцы быстро пробегают по корешкам папок.

– Где же они? – бормочет она себе под нос. – Я же специально их приготовила. Франклин, вы сказали, верно?

Я киваю, а она, кажется, наконец находит документы. Накрашенные алой помадой губы складываются в улыбку.

– Вот они где. Я уже отметила места, в которых вам необходимо расписаться.

Пробежав глазами текст, я ставлю свою подпись.

– Благодарю, – говорит секретарша и забирает листы. – Я завизирую их у директора и через минуту отдам вам. – Она встает, стучится в дверь кабинета мистера Коллинза и заходит внутрь.

А я тем временем жду и продолжаю терзаться вопросами, которые мучали меня всю ночь. Неужели сегодня вечером Кейт ответит на них? Будет ли она вообще честна и откроет ли мне правду? А еще я постоянно вспоминаю вчерашний вечер и Ноа. Может, встретившись с ним, я совершила ошибку? И все же он не причинил мне вреда. Наоборот: он был первым человеком за долгое время, который отвечал на мои вопросы и открыл, что случилось с Филом Кеннвудом.

Вздохнув, я слегка поворачиваюсь, и мой взгляд падает на стену за секретарским столом. Там висит картина в очень знакомом мне стиле. Викторианские дома как с Вестерн-аддишн [5], ночное небо, затянутое темными тучами. Все залито светом уличных фонарей, в окнах виднеются редкие огоньки. А если знаешь, что искать, то найдешь и множество светящихся глаз, прячущихся за кустами и деревьями. Я сразу узнаю эту картину: видела ее на фотографии в некрологе Фриды.

Возвращается секретарша и одаривает меня виноватой улыбкой.

– Прошу прощения, это заняло некоторое время. – Потом она, должно быть, замечает, что мой взгляд все еще прикован к пейзажу, и снова улыбается. – О, да, картина. Очень красивая, не правда ли? Ее нарисовала моя предшественница. К сожалению, она заболела и несколько месяцев назад умерла. Она повесила ее здесь, и в память о ней я не стала ее снимать.

Нужно отдать должное этой леди за то, что она просто не избавилась от всех следов пребывания предыдущей сотрудницы.

– Действительно красивая, – соглашаюсь с ней я. – Я сама повесила у себя дома несколько ее картин. Фрида была моей двоюродной бабушкой.

– О, – удивляется секретарь. – Я не знала. Надеюсь, вы не сочтете это неуместным. – Она явно неловко себя чувствует в этой ситуации. – Если хотите забрать картину… – Ее глаза мечутся между мной и стеной, туда и обратно.

– Нет, все в порядке. Думаю, это здорово, что одна из картин Фриды оказалась здесь кстати.

– Ах, вспомнила, есть еще кое-что, что принадлежало ей. – Женщина идет к пробковой доске, где висит несколько почтовых открыток. К правому верхнему углу приколот конверт. Как раз его она мне и приносит. – Это открытка с пожеланиями выздоровления, ее отправили вашей родственнице, однако она, видимо, так и не дошла. По крайней мере, она лежала здесь, в стопке с почтой, когда я приступила к работе. Она подписана всем рабочим коллективом. И, ну, я не смогла просто выбросить ее. – Ее неуверенность растет с каждым словом, секретарша снова опускает карточку. – Не знаю, наверное, это все-таки плохая идея. Я имею в виду, что не хотела лишний раз напоминать вам об этом. Но подумала, раз вы член семьи… Вы должны знать, что Фриду все очень любили и, ну, желали ей самого лучшего. Но, к сожалению… что ж, в конце концов это, конечно, не помогло, и открытку она уже не получила.

Я улыбаюсь этой леди и протягиваю руку за конвертом.

– Это на самом деле очень мило, и я с удовольствием приму открытку от имени Фриды. Уверена, она бы обрадовалась.

Секретарша с ответной улыбкой отдает мне конверт.

– Еще раз примите мои искренние соболезнования. – Она вручает мне подписанные директором документы.

Я выхожу из кабинета и вынимаю открытку из конверта. Похоже, ее и правда подписали все учителя, добавив личные пожелания скорейшего выздоровления. Слова настолько трогательные, что я расплываюсь в улыбке. Не сомневаюсь, Фрида была бы очень рада. Мы с мамой очень мало знаем о ее жизни и смерти; единственное, что нам известно, – это что у нее обнаружили рак, но как и сколько она прожила с этим диагнозом, мы так и не выяснили.

Убрав карточку обратно в конверт, я ненадолго замираю. Еще раз читаю написанный на нем адрес и не верю своим глазам. Фрида лежала в Центральной больнице Сан-Франциско, где сейчас работает моя мама. Уверена, для нее это тоже станет новостью. Возможно, так нам удастся узнать чуть больше о Фриде и ее смерти. Мама могла бы поспрашивать коллег. Возможно, те вспомнят бабушку, либо мама сама поищет что-нибудь в документах. От волнения у меня колотится сердце. Знаю, слишком много «может быть» и «если», но это шанс. Фрида передала мне ключ, она работала в академии, была носительницей ключа. Мне так мало о ней известно, что я была бы благодарна даже за малейшие крупицы информации.

Мы с Кейт договорились встретиться дома у моей мамы, так как у нее все равно мало времени, а туда ей идти ближе.

Во второй половине дня я завариваю себе лапшу быстрого приготовления, но почти ничего не ем. Я чересчур напряжена и постоянно поглядываю на часы. Время ползет как никогда медленно. Я стараюсь отвлечься всеми доступными способами. Мою посуду и прохожусь с пылесосом по первому этажу. В какой-то момент слышу, как в двери поворачивается ключ. Мама вернулась.

– Тереза, как славно, – здоровается со мной она и заключает в объятия. – Твоя подружка уже здесь?

Я качаю головой:

– Но должна вот-вот прийти.

Мы вместе идем на кухню, где она наливает себе стакан воды и садится за стол.

– Я приготовила только немного лапши.

Мама отмахивается:

– Я перекусила в столовой. – Она улыбается мне, обводит взглядом с головы до ног, как будто не видела много лет и пытается понять, не изменилась ли я как-то за это время. – Тебе по-прежнему нравится в интернате? Знаешь, если тебе вдруг станет там некомфортно…

Я перебиваю:

– Нет, все хорошо. Я очень по тебе скучаю, но в том, чтобы жить непосредственно в школе, есть свои преимущества, и я уже привыкла.

Мама кивает, и видно, как она борется с собой. С одной стороны, она чувствует облегчение от того, что все в порядке, а с другой, ей, разумеется, меня не хватает.

– Мне сегодня нужно было еще раз заглянуть в секретариат, чтобы подписать пару документов. – Надо просто рассказать ей, потому что эта новость разрывает меня изнутри. Достаю конверт с открыткой и протягиваю его маме. – Сотрудники академии отправили это Фриде. Но оно, похоже, не успело дойти вовремя. Во всяком случае, Фрида его не получила, а нынешняя секретарша сохранила.

Мама берет письмо, читает адрес и поднимает брови.

– Не знала, что она лежала в Центральной больнице. – Она бросает на меня быстрый взгляд. – И теперь ты надеешься выяснить о ней что-нибудь еще?