Если очень долго падать, можно выбраться наверх - Фаринья Ричард - Страница 7

• Предыдущая
• 7/69
• Следующая

Теперь «Пегги Сью» хрюкает припевом.

— У тебя сегодня в доме принимают, Фицгор?

— Всю неделю. Наверное, сдерут с меня за то, что перееду. — Вилкой выжимая чайный пакетик о стенку чашки. Проверим.

— Будут возражения против греков?

— Не думаю.

Вдруг до него дошло, чашка остановилась у рта, он вытаращился поверх ободка, на лбу морщины.

— Погоди. Что ты собрался делать?

— Ну, сопру где-нибудь харрисский твид, может, от «Дака», галстук из шалли — а что, вполне годится для лучшего дома на всей горе.

— Мы такой трюк устроили два года назад с «Ди-Фи» [1]. — Хефф. — У него хорошо получается.

— Я неотразим. Блеск остроумия, салонные игры, шарады, декламация греческого алфавита, народ валяется. В каком ты доме?

— «Д-Э». Но…

— Dikaia Hypotheke[2]. Роскошный девиз. Можно сказать, вдохновляет. — Быстро допить эль, уже пробирает, желудок скрутило, кислота нетерпения. — Дом открытый, насколько я помню. Никаких рукопожатий, паролей-отзывов, ритуал принесен в жертву честной игре. Кто знает, Фицгор, вдруг я проникнусь и вступлю в ваше братство? Всю адскую неделю буду носить тюбетейку с пропеллером, а в классы таскать пищалки.

— Господи, Папс, ты ведь просто собрался на халяву пожрать. Может, кто-то из них тебя знает.

— Чем там у вас кормят? Филе-миньон? С запеченными хвостами омаров? Каким еще деликатесом можно меня удивить?

— Для начала, у тебя нет нормальной одежды.

— Хефф?

— Есть костюм от «Брукса», только что из прачечной.

— Все сходится. — Джек опять засмеялась сиплым баритоном и потерла руки. Все равно симпатичная. Интересно, она живет с подружкой?

— Заберешь меня у Хеффа, скажем, в шесть.

— Господи, Папс, я прямо не знаю.

— Они меня полюбят. — Быстро в рюкзак благословить мгновенье, серебряный доллар и кусочек феты, наощупь сквозь влажные заячьи лапки и белье, мимо склянок с парегориком. Скрутив крышку, он отломил четыре кусочка комковатого козьего сыра и, подняв их над головой, с серьезным видом пробубнил:

— Confiteor Deo omnipotente,Beatra Pappadopoulis, semper virgini,Beatra Pappadopoulis, semper paramus[3].

Небольшое пресуществление.

— Это мое тело, пацаны. — Затем, толкая вперед банку «Красной Шапочки», — Это моя кровь. — Козий сыр, яство из гальванизированных чанов — символов дурацких ячеек бытия. Щепотью он положил по кусочку сыра на каждый из вытянувшихся к нему языков.

— Я искуплен, — сказал Хефф.

— Аминь. — Джек.

Щелчком отправив серебряный доллар Фицгору, Гноссос сказал:

— Вот солидный процент моего состояния, купи на него еще крови.

— Ладно, только я буду чай. — Смирившись с предстоящим обедом, Фицгор послушно отправляется в очередь. Джек улыбается и странно смотрит. Осторожно, может, она девушка Хеффа. Хватит неприятностей из-за чужих женщин. Фицгор слишком быстро вернулся из очереди.

— Не берут.

— Что?

— Твой серебряный доллар.

— Не берут?

— Говорит, что никогда таких не видела, тетка в кассе.

Взвиться в воздух, глаза сверкают, парка над широкими плечами, как зимний плащ колдуна, волосы трепещут над ушами. Прямо в голову очереди: две студенточки с кукурузными кексами резво отдернули носочки кроссовок от звучного топота его сапог. Женщина за кассой: вместо лица — картофелина, кожа — цвета пшеничных хлопьев. Он видел ее сотни раз в придорожных забегаловках и мотелях, в бессчетных супермаркетах и на подвальных распродажах: приземистая, в ситцевом платье, туфли на гвоздиках, запах дешевых тайн из «Вулворта», губы сморщены, вся страсть высосана и выссана за ненадобностью двадцать лет назад. Покорность — вот мой враг.

Три открытых «Красных Шапочки» и чашка чая стоят на прилавке. С весомым лязгом он опустил на стойку серебряный доллар.

— Не годится, — сказала женщина. — Я ж тока что говорила.

— Что?

— Не годится.

Опуская обе ладони на прилавок и перегибаясь так далеко, что она отшатывается:

— Я глубочайше и идиотически прошу прощения, но ЭТО годится, и ВЫ его возьмете.

— Прости, конечно, сынок, но…

— Сынок? СЫНОК? ДА ЗНАЕТЕ ЛИ ВЫ, КТО Я ТАКОЙ?

«Дыра Платона» замерла, наполнилась тишиной, головы за складными столиками повернуты на его рев.

— Я король, блять, МОНТЕСУМА, вот кто я такой, и это — монета моего королевства.

Женщина беспомощно оглядывается по сторонам, пальцы судорожно вцепились в ключик от кассы, челюсть отвалилась, локти ищут опоры.

— И если вы без должного почтения отнесетесь к символу моего королевства, я вырву вам сердце — ага?! ВЫРВУ ВЫРВУ ВЫРВУ прямо из груди.

— Она ахнула. — И на вершине пирамиды. — Она качнулась. — Съем его СЫРЫМ!

Девушки, побросав кукурузные кексы, рванули подальше от этого психа; у женщины за кассой кровь отлила от лица.

Подхватив эль и чай, Гноссос прошипел:

— Не нужно сдачи, детка. Купи себе грелку.

За столиком, под покровом благоговейного шепота они быстро допили все, что он принес, затем переместились на темневшую улицу, где в воздухе тихо серели снежинки, да глухо лязгали по асфальту цепи на колесах проезжавших машин.

По всему голубоватому кампусу, вокруг подсвеченной Часовой башни, по склонам множества холмов, расчерченным следами круглых санок, между корпусами общежитий, земляческих домов и Кавернвиллем снуют взад-вперед машины. Наэлектризованная атмосфера нависает над первозданной тишиной конца зимы, пахнет озоном, а лихорадочно сверкающие глаза новичков обозначают низшую точку этой высшей сложности человеческих отношений; нервы взбудоражены по случаю окончания моратория — наконец-то можно раствориться в братстве и учтивой элегантности высшего класса. Лучшие из лучших на «тандербердах» и «корветах», «эм-джи» и «остин-хили»; попадаются белые «линкольны» с опущенным верхом — навстречу ветру и приключениям. По Лабиринт-авеню в полном снаряжении грохочет приписанная к «Хи-Пси» пожарная машина. Все эти составляющие тактической магии измыслены в предшествующие недели — долгие часы между семестрами не зря потрачены на согласованную диссектомию коллективного разума; каждая сущность подтверждена и подшита в личное дело: имя, родной город, школа, увлечения, должность отца, доход семьи, происхождение, раса, религия, особенности характера, имя портного (если есть), нюансы, симпатии и антипатии. Маслобойка голубоглазого общества незримой центробежной силой отделила субстанцию из первоклассных сливок. Гноссос тем временем зажат на заднем сиденье угольно-серого четырехместного «астон-мартина» между двумя футбольными героями-первокурсниками, прибывшими из Александрии, Вирджиния: рты андроидных голов натянуто бормочут, и вид у атлетов такой, словно за каждой щекой у них по крутому яйцу. Здравствуй жопа новый год.

На меня нет личного дела, я Исключение. Тайная сущность под надежной защитой, ибо я Пластиковый Человек, способный одним включением воли превратиться в кегельный шар, мостовую, дверь, корсет, слоновий контрацептив.

— У вас там что, яйца?

— Ты о чем, чемпион?

— О яйцах.

— Ха-ха-ха. Это не у меня, чемпион.

— Ха-ха-ха. Вряд ли. — Негнущийся палец на адамово яблоко, и он подавится смертью. Окинавское карате эстетичнее. Он так и не узнает своего Врага.

Резкий поворот на стоянку перед «Д-Э», у распахнутых дверей топчутся облаченные в харрисский твид распорядители домов, руки готовы вцепиться, челюсти застыли в улыбке. Неудобный у Хеффа костюм, прищемил мне яйца. Господи помоги, если они увидят носки из Сент-Луиса, все пропало. Чувствую, что надрался, а не должен. Парегорик топорщится в боковом кармане. Хорошо, что Хефф одолжил лампу. Нужно будет найти подходящее место — наверное, мужской туалет в доме. Памела потом. С первого раза, может, не вкатит. А вот и Фицгор. Посмотрите только, как он волнуется. Спокойно, воткнем диалекта:

• Предыдущая
• 7/69
• Следующая