Мийол-алхимик (СИ) - Нейтак Анатолий Михайлович - Страница 15

«Сказ про запах мышиного хвоста, украденного из гнезда, унесённого за семь перелётов и там муравьями обглоданного».

Мийол хмыкнул.

— Примерно так, да. Впрочем, независимо от подлинности «Извлечений», их настоящего авторства, степени компилятивности и прочих привходящих обстоятельств самая суть, эссенция философии того, кого можно простоты ради поименовать Затворником, не вдаваясь в частности… эта вот суть как минимум любопытна. Да!

Отхлебнув из бутылки тёмного стекла, призыватель выдохнул и продолжил, словно читая с листа некий текст:

— Разум есть проклятие, поскольку он даёт осознание ужасов бытия, не давая при этом силы разрешиться от сиих ужасов. // Неразумный и предразумный — не ведают проклятия сего. Зверь ест, когда голоден, спит, когда сыт. Чуя самку в поре, зверь кроет её, а когда пора проходит — оставляет её. Сожалений, колебаний, предчувствий, горьких воспоминаний об ошибках былого, страхов пред смутным будущим, сознания смертности своей — зверь лишён всего этого и тем счастлив. // Да, счастье его просто, как прост цветок полевой; чисто, как чиста вода в облаках. Но разве не завидна сия участь для разумного, что порой сам лишает себя разума различными средствами лишь ради бездумного забытья?

«Именно поэтому ты сейчас пытаешься не лишиться разума, так приглушить его?»

Мийол продолжил цитирование, словно ни в чём не бывало:

— Потому от века так заведено, что разумные убивают неразумных, иной раз не гнушаясь для цели таковой и жизнь свою отдать. Один из корней того, заглублённый в природе разумного — зависть. // Ведь звери и зависти не ведают. // Крот не жалеет о том, что не имеет крыльев, как дрозд; и дрозд не жалеет о том, что лишён рыкающего гласа льва; и лев не смотрит с ненавистью на серну, которой не нужно лить кровь, чтобы насытиться, а серна не завидует кроту, способному укрыться под землёю от клыков и когтей голодного хищника. // Но человек видит скромность крота, видит вольный полёт птичий, видит грацию серны и львиную мощь — и завидует, завидует, завидует им всем. Потому что разум даёт ему отравный плод, сотканный из сравнений, отягчённый сомнениями и желаниями. И если даже от прямых примеров иной, неразумной жизни удалится человек — рядом всегда найдётся иной разумный, с которым можно сравниться, которому можно завидовать. // И так мужья завидуют жёнам, а жёны — мужьям, юные завидуют старцам, а те — юнцам, пахари — торговцам, Воины — магам, бесклановые — благородным, и так без конца. Голодные завидуют сытым, слабые сильным, глупцы умникам; но сытым, сильным, умным всё едино нет покоя: боятся они потерять то, что имеют, настороженно смотрят по сторонам — и завидуют тем, кто не отягчён ни силой, ни умом, ни обширным имуществом, ибо жизнь в простоте и праведности достойней хлопотной, полной суетою пустой жизни богатея.

«Не хочешь ли поговорить об этом с отцом?»

— Не-а. Не хочу. Мне именно твоё мнение интересно, потому как твоё положение удобно для суждений по теме. Ты ведь и вольным магическим зверем была, и вроде как проклятие разума тебя коснулось. Ты можешь судить… или нет?

«Ты и сам это можешь. Сколь понимаю я, это странное проклятие, которое можно назвать и благословением, не сразу клеймит ваш род. Младенцы человеков, как птенцы наши, не знают ни сравнений, ни сомнений, ни зависти. Едят, когда голодны, спят, когда сыты, орут, когда им что-то не по нраву. Вполне себе звери».

— Ты на младенцев не моргай, — Мийол отхлебнул из бутыли ещё немного. — Ты говори за себя. Прав Уленгин или нет? А верней — в чём он скорее прав, а в чём не особо так чтобы?

«Историю трудов его ты изложил, не поленился. Но вот историю причин, по которым сюда припёрся, умостил своё место-под-хвост-но-без-хвоста на спине Зунга и задаёшь мне вопросы, ты пропустил. Восполни недостаток, уже-не-птенец».

— Ага. Контекста хочешь, Эшки? Будет тебе контекст.

…даже если бы Ригар не помог с раскладыванием по полочкам, призыватель справился сам — да и чего там справляться-то? И так ясно: сравнительное безделье во время полёта способствует рефлексиям (которые не всегда полезны, тут Уленгин точно прав!). Более ранний совет отца, что подтолкнул выплеснуть накопившееся напряжение с помощью сочинительства, помог — но ведь и само сочинительство, и особенно публичное представление сочинённого дополнительно ездили по колее тяжёлых воспоминаний. Да, раз за разом возвращаясь к ним, Мийол словно бы старил их. Снижал накал переживаний. И уже во время перелёта из Даштроха к Баалирским рифам ощущал то, что Ригар называл катарсисом, а Эсхарий Ларенский — очищением.

Да, не отомстил.

Да, всего лишь выжил. И, кстати, вытащил аж двоих разумных вместе с собой.

Да, от воспоминаний о том, как пришлось добивать беженцев — практически своей рукой добивать, призыв ведь просто покорный воле инструмент! — в груди до сих пор что-то сжималось и переворачивалось. Без боли, но лучше бы с нею. Или не лучше. Или… но он выжил.

А для выжившего всегда есть будущее, выбор и надежда.

Проблема в том, что ситуация в настоящем тоже… м-да. Видимо, неспроста мучили его всю дорогу малоприятные предчувствия (накладывающиеся на воспоминания, чтоб им в Подземье провалиться, к нагхаас!). От предстоящих переговоров с Кордрен хорошего не ожидалось… но остальные-то? Рикс, Эонари, Севелад, Иривой? Небольшая толпа кланнеров, включая Финнирда ян-Стаглорен, и куда большая толпа местных… они-то ведь вроде бы на его стороне?

На практике оказалось, что они на своей стороне. А улетевший за лучшей долей Мийол для них — чуть ли не предатель.

Хотя скорее трус и дезертир.

Тонкие оттенки в вони рыбьих потрохов, фрасс!

Особенно обидным вышло столкновение с Риксом и Эонари. Да, именно так: не встреча — столкновение. По старой памяти они меньше сдерживались в высказываниях, меньше обращали внимания на разницу в статусе, и потому призыватель от них наслушался всякого.

Очень тяжело далось молчание в ответ на поток претензий. Необходимое, но… Мийол всё же нашёл моральные силы подождать. А потом ещё подождать. И ещё.

И только потом, когда пара друзей (всё ещё друзей?) пошла на четвёртый круг:

— Выговорились? Теперь моя очередь.

— Но ведь…

— Да что ты!..

— Теперь. Моя. Очередь.

И давление аурой для ускоренного вразумления, а также напоминания о реальности. Хотя применять это средство очень не хотелось, но для пущей эффективности…

Воин примерно пика пятого ранга и Воин, что ещё не добралась до пика второго, вполне предсказуемо прониклись и притихли.

— Знаете, как это выглядит с моей стороны? Ну, если и не знаете, то догадываетесь. Когда я улетел в Лагор, то собирался подготовить и засеять почву для всех нас. И семьи, и всей команды. И что-то я не припомню, чтобы тогда это решение кто-то резко оспаривал. Что ж: я подготовил почву и засеял её. Васька перелетела ко мне. Отец перелетел. А вы? Решили задержаться, так?

—…

— Я не стал настаивать: просто отписал, что в случае чего приму. Мне кажется, вы стали невольными заложниками того решения. Вцепились в наше местное хозяйство, поддались, может быть, на уговоры Иривоя… кстати, он уговаривал вас остаться? Припомните!

Рикс и Эонари переглянулись.

— Наверняка такое было, хотя не обязательно напрямую, — ощутив перемену атмосферы, продолжил Мийол. — Кто-кто, а уж Акула свою пользу и пользу Рифовых Гнёзд понимает… любой по-настоящему хороший торговец не может не быть политиком. Тоже хорошим. И его ставка сыграла: я же вернулся, причём не один, а с тремя другими подмастерьями. И с тенью гильдии Сарекси за спиной. Потому что было, к кому возвращаться. Друзья, команда — надёжный якорь.

Головы Воинов и их взгляды дружно опустились.

И призыватель смягчился. Даже без формального признания вины.

— Я пока ещё не знаю, как разрешится вся эта… ситуация. Но в любом случае то моё старое предложение остаётся в силе. Перебирайтесь в Лагор! Там для вас найдётся и место, и дело. И… в любом случае, даже если вы останетесь, я приму и одобрю любое ваше решение. И поддержу.