Н.У.Б.: палач по имени Амнезия (СИ) - Двуликий Богдан - Страница 25

«Сегодня, неважно какого числа, неважно какого дня и даже плевать какого года, я записываю это обращение к неизвестному воину, правдоборцу, а может просто к одному из немногих, кто выжил в этом вытравленном глобальными заговорами и катастрофами мире. Я не ручаюсь, что эта запись может принести хоть какую-то помощь человеку, её завладевшему, но кто знает.

Сейчас, когда мы живём в условиях тотального геноцида нашей истощённой планеты, любая информация может стать сокрытой. Я сам пострадал от битв информационной войны. И если найдётся кто-то, кто включит диктофон и потратит время на то, чтобы выслушать меня, вдруг, это будет не зря?

Мы, люди, сами того не замечая, впали в состояние, которое очень похоже на коматозное. Всё начиналось обычно. Так, думаю, начинаются любые катаклизмы: время от времени то в одном, то в другом уголке Земли вспыхивали катастрофы. Мы всегда воспринимали это как что-то единичное и в какой-то мере даже неизбежное. Я и сам часто думал о происходящем, как явлениях кармических.

Я говорю сейчас не только о лесных пожарах, наводнениях, тропических ливнях, ураганах, нефтяных пятнах в морях и прочем. Под катастрофами я понимаю и волнения в обществе. Да и не только волнения. Продолжительность жизни людей стала сокращаться год за годом. Это не казалось резким скачком, хотя сейчас я всё больше задумываюсь над тем, что от нас тщательно скрывали большинство происходящего в мире. Возможно, скрывают и до сих пор.

И мы сами не заметили, как нас взяли в оборот против нас же самих. Я живу в городе, где почти ни с кем уже не общаюсь. И на то есть несколько причин. Во-первых, жители настолько разрознены, что думают только об удовлетворении минимума биологических потребностей. Банальная жратва стала неким культом. Я думаю, нас сделали такими, чтобы проще было нами управлять.

Развлечения уже давненько стали доступны только сильным мира сего или приближенным к этому кругу лицам. Сейчас, записывая это аудио, я даже не могу вспомнить, когда в последний раз ходил в театр, на выставку или хотя бы в кино. Мне жутковато от осознания того, что я, как и все, живущие сейчас, способен потерять лицо настоящего человека, став его жалким подобием.

Я живу один и не имею возможности общаться со своей дочерью — власти не разрешают общаться. Люди сидят по домам, поскольку миром овладела опасная эпидемия. Какой она носит характер и как с ней бороться — не знают, или просто не говорят. Смешнее и, вместе с тем драматичнее то, что на эту тему нельзя говорить и так называемым простым смертным. Много людей из нашего дома пропали в неизвестном направлении. Я подозреваю, причина именно в том, что они позволяли себе трепаться на запрещённую тему.

Ещё тогда, когда это всё только завертелось, нам разрешали выходить на улицу с ограничениями, и время от времени мы друг с другом общались. Сам я в целях собственной безопасности старался не говорить на эти темы, поскольку в случае чего проблему в виде меня решили бы моментально. Я сейчас скажу это слово вслух, а ты, кто сейчас слушает этот файл сам решай, будешь ли произносить это вслух: ноунэйм вирус [noname virus]. Именно так его называют официально, но разрешено это, как я понял, только в узких кругах.

Есть у меня версия, что природа этого вируса — искусственная, и именно поэтому о нём нельзя говорить вообще ничего. Другая сторона медали — то, что выведя эту заразу, учёные, правительства и кто там ещё стои́т у истоков этого колоссального преступления, не могут нормально контролировать ход эксперимента».

флэшбэк#2

Затхлость до бо́ли знакомого подвала — в прямом смысле слова — бо́ли, обволакивала тело. Полумрак обволакивал тело, и начинало казаться, что эти подвальные сумерки осязаемы, что полутьма струится по стенам, нависающему низкому потолку, скапливается лужицами-островками на землянистом полу.

То, что вокруг всё кажется знакомым, отходит на второй план. И в душе зарождается другое чувство — лёгкого волнения от того, что вокруг знакомая недружелюбная, а для кого-то, наверное, и вовсе страшноватая обстановка. Постепенно в сердце, заполненное тревогой и готовностью к неведомому, примешивается и другое чувство — предчувствия боя и боли.

Каждый поворот, каждый плохо просматриваемый угол и прячущаяся во тьме стена готовы спустить с невидимой цепи отпрыска из преисподней, выродка, готового впиваться когтями в плоть, перегрызать горло, выворачивать конечности до неестественного положения и ужасного для жертвы хруста.

Это исчадье не прилагает особых усилий, чтобы коверкать тело своей жертвы, это исчадье просто живёт и дышит инстинктами прирождённого убийцы, грезит утолить свою жажду крови и страха перед ним.

Внутри разгоралось странное, противоречивое чувство. Настоящий смертоносный коктейль из лёгкой тревоги за исход тяжёлой битвы, лютой ненависти к врагу, пока ещё даже не приблизившемуся, и жажды вскрыть сухожилия врага, низвергнуть его жестоко — не только покарать его этим убийством, но и вселить в гнилые душонки шакалящих рядом отро́дий страх. Заставить работать их инстинкты менее притуплённо.

Адовы шестёрки, привыкшие к безнаказанности и преимуществу в физической силе… Нет, только убивать их — не самая эффективная тактика боя. Надломить тёмную душонку, заставить дрожать от осознания того, что его, клыкастого уродца, может ждать расправа куда более чудовищная, чем его здоровенные клыки и когти.

Внушать себе эту установку на ведение боя не так-то просто, когда перед глазами многочисленные изгибы уродского, но безусловно сильного тела, из которого прямо острыми углами выпирают стальные канаты мышц, шевелящихся будто гигантские паразиты, забравшиеся под неестественного цвета кожу.

Видеть адскую свору и совладать с собой, суметь в мгновение ока выстраивать и перестраивать тактику боя. Видеть толпу и каждого отдельно, как персонального врага, который потребует, возможно, индивидуального подхода в бою…

Благородный гнев растекается по жилам. Мышцы напряжены, глаз инстинктивно ищет соперника… Но пока среди сероватых пыльных кирпичных стен нет ничего кроме вязкого полумрака, собственных соображений и фантазий в адских огненно-рыжих тонах.

Каждый шаг вперёд по подвалу отдаётся глухим стуком по полу и громким звуком в голове. Дверь. Не сразу понятно, что за этой дверью. Память не выдаёт никаких подсказок на тему того, был ты за этой дверью или нет. Рука машинально нащупывает в кармане ключ. Что это за ключ и подойдёт ли он?

Инстинкты обманывают редко. Не обманули и в этот раз. Поворот старого замка со скрипом, щелчок, кажущийся в тёмном безлюдном подвале громогласным — и дверь открыта.

Ещё один щелчок, менее громкий, и каморку залил ядовито-жёлтый свет тускло горящей лампочки. Впрочем, каморкой назвать открывшееся взору помещение, нельзя. Тут довольно просторно. И, по ощущениям, даже не так давит потолок, как это чувствуется в тесных подвальных коридорчиках.

Направо — голая стена. Налево тоже. Немного продвигаешься вправо — и в скудно освещённой комнате прорисовываются какие-то силуэты. Две мощных напольных колонки, слегка покрывшихся пылью. Между ними — проигрыватель. Инстинкты подсказывают нажать на «play». Щелчок. Рядом с кнопкой загорелась красная лампочка. Но звука будто нет. Вместо этого — шипение.

Помехи. Или шипение. Звук становится похож на нечто гипнотическое. Вскоре к нему добавляется треск очень дискомфортный для слуха.

Треск усиливается. И в момент, когда уже почти становятся различимы то ли слова, то ли их подобия, которые слышны из динамиков, чуть пониже висков всверливается острая боль.

Вздох, к которому примешался сдержанный крик. Шумное дыхание. Ладони упираются в пол, на их тыльные стороны течёт кровь. Она струится тоненькими нитями то ли с лица, то ли с затылка — непонятно, и боль усиливается с каждой секундой, становясь нестерпимой.

Организм на грани потери сознания. И вдруг вместе с болью в виски, в сознание пронимает отдалённо звучащий голос: «Совладай с собственной болью, и сможешь услышать необходимое».