Путь. Автобиография западного йога - Уолтерс Джеймс Дональд "Свами Криянанда (Крийананда)" - Страница 48

— Боже мой, какая яма! — воскликнул Норманн. Мы обозревали горы песка, которые при помощи тачки насыпали вокруг. Сам вид их, возвышавшихся немым свидетельством наших усилий, только увеличивал нашу усталость.

В этот момент в дверях появился Мастер.

— Эти насыпи выглядят не очень-то привлекательно, — отметил он. — Интересно, нельзя ли их выровнять? Не мог бы один из вас принести вон ту доску?

Вооруженные доской, мы стояли перед ним в недобром предчувствии и ожидали дальнейших указаний.

— Пусть каждый из вас возьмет доску за один конец, — сказал Мастер. — Затем — просто подойдите вот к этой куче. Тяните песок к себе, сильно надавливая на доску и медленно двигая ее взад-вперед.

Вероятно, даже этого скудного описания достаточно, чтобы передать некоторое представление о том, насколько трудна была эта работа. Когда одна куча разровнялась, мы с Норманном тяжело дышали. Хорошо, размышляли мы, по крайней мере, мы продемонстрировали, что работа может быть сделана. Теперь, когда любопытство Мастера удовлетворено, он, несомненно, скажет нам, что можно идти обедать.

— Очень хорошо, — одобрительно прокомментировал он. — Я так и думал, что этот метод будет работать. Раз так, почему бы нам не попробовать еще раз — вон на той куче?

Соответствующим образом скорректировав свои ожидания, мы начали во второй раз.

— Очень хорошо! — прокомментировал Мастер еще раз. Очевидно не желая ставить препятствий на пути поступательного движения, в которое мы включились, он сказал: «Давайте сделаем еще одну — вот здесь».

И после этого: «Еще одну».

И затем опять: «Еще одну».

Я не знаю, сколько насыпей мы сровняли, но Норманн, несмотря на всю свою силу, начал слегка постанывать. «Ну, еще одну», — вновь сказал Мастер.

Внезапно, уловив наконец смысл шутки, я выпрямился и засмеялся. Мастер улыбнулся мне в ответ.

— Я играл с вами. Теперь — идите и обедайте.

В обучении он часто доводил нашу уравновешенность до предела, чтобы посмотреть, в какой точке мы сломаемся. Если мы возмущались или же теряли под действием напряжения душевное равновесие, это означало, что мы не выдержали испытания. Но если мы отвечали дополнительным приливом энергии и утверждали бодрое, позитивное отношение, его испытания делали нас неизмеримо сильнее.

В предыдущем испытании Мастер помог Норманну и мне научиться противостоять мысли об усталости. Любопытно, что после выравнивания этих насыпей я чувствовал себя менее уставшим, чем до работы. «Чем сильнее воля, — часто говорил Мастер, — тем больше поток энергии».

В один из дней мы с Норманном сели обедать, по своему обыкновению голодные, как волки. Потянувшись к подносу, поставленному перед нами, мы чуть не задохнулись от изумления. Он был практически пуст! Две чашки тепловатой воды, слабо подкрашенной какао, и пара сухих сэндвичей, которыми кто-то помахал рядом с банкой арахисового масла, — и это было все.

— Какое пиршество! — вскричал ошеломленный Норман. На мгновение мы застыли в нерешительности, а затем внезапно расхохотались. «Что происходит само по себе, — часто говорил Мастер, — пусть происходит». Одним из ключей к непоколебимому внутреннему миру, которые он дал нам, была способность принимать жизнь такой, как она есть. Скудное воздаяние, принесенное тем днем, обеспечило нас соответствующей пищей если не для тел, то по крайней мере для медитации!

Вскоре после испытания с доской Мастер начал после работы приглашать нас в дом слушать по нескольку часов, как он диктует свои произведения. Истины, которые я познал во время этих занятий, были неоценимы. В периоды отдыха, когда он прекращал диктовать и расслаблялся, я также получил от него несколько уроков, хотя иногда и менее весомых.

Как уже упоминалось, в годы учебы в колледже я сформировал концепцию мудреца как человека, для которого все было Серьезным Делом. Сам я смеялся часто, но больше над глупостями, чем от непосредственной радости. Подобно большинству подготовленных колледжами интеллектуалов, я был склонен представлять себе мудрость как нечто довольно сухое. Но пока интеллект не смягчится сердечными качествами, он подобен земле без воды: тяжелой, но бесплодной. Мастер стремился отучить меня от этого пристрастия к сухой ментальной диете в той же степени, в какой я стремился отвыкнуть от нее.

Однажды вечером Норманн и я сидели с ним на кухне. Мастер позвал одну из Сестер и попросил ее принести из спальни коричневую бумажную сумку, в которой что-то лежало. Когда она вернулась, он выключил свет. Я услышал, как он достал что-то из сумки, затем шаловливо хихикнул. Внезапно раздался жужжащий металлический звук, и тут же из игрушечного пистолета посыпались искры. Хохоча от радости, как ребенок, Мастер вновь включил свет. Вслед за этим из другого игрушечного пистолета, лежавшего в сумке, он выстрелил в воздух крошечный парашют. Мы с каменными лицами наблюдали, как он опускался на пол. Я был совершенно изумлен.

Мастер взглянул на меня весело, хотя в его взоре и таилось спокойное понимание. «Они тебе понравились, Уолтер?»

Я засмеялся, пытаясь искренне войти в дух этой ситуации. «Они превосходны, сэр!» Мой комментарий выглядел как самовнушение.

Глядя на меня на сей раз глубоко, но с любовью, он процитировал слова Иисуса: «Пустите детей приходить ко мне, ибо таковых есть Царствие Божие» [Лука 18: 16.].

Одним из самых изумительных качеств Мастера была присущая ему абсолютная свобода духа. В глубочайших предметах он сохранял простоту и беззаботную непосредственность ребенка. В самых суровых испытаниях он мог найти причину для радости. Но, даже смеясь, он продолжал смотреть на жизнь со спокойствием и устремленностью человека, который во всем видит только лишь Бога. В сущих пустяках он часто видел проявление некой глубокой истины.

В Твенти-Найн-Палмз был соседский пес по кличке Боджо. Боджо решил, что, поскольку дом Мастера значительную часть времени остается необитаемым, он принадлежит к его законным владениям. В первый приезд в Твенти-Найн-Палмз Боджо яростно протестовал против нашего с Норманном присутствия, непрерывно рыча и лая на нас все время, пока мы работали на бассейне. В конце концов именно Норманн расположил его к себе при помощи комбинации «кнута и пряника»: когда Боджо лаял, Норманн обычно опрокидывал его на спину, а затем ласкал и бросал палки, чтобы тот их принес. Вскоре клыкастый сосед начал приходить к нам как друг.

Однажды к нашему обеду на открытом воздухе присоединился Мастер. Боджо почуял запах пищи и приблизился, выжидающе принюхиваясь.

— Посмотрите на этого пса, — заметил, посмеиваясь, Мастер. Он дал Боджо немного еды со своей тарелки. — Видите, как его лоб наморщился вверх? Хотя он думает только о еде, его ум сфокусирован на духовном глазе в однонаправленной концентрации!

Однажды вечером, во время диктовки, Мастер затронул вопрос реинкарнации. «Сэр, — поинтересовался я, — был ли я раньше йогом?»

— Много раз, — ответил он. — Ты непременно должен был быть йогом, чтобы оказаться здесь.

В это время Мастер начал пересматривать свои печатные уроки. К сожалению, ему так и не удалось далеко продвинуться в этой работе; задача оказалась слишком грандиозной, учитывая многочисленные новые произведения, замысел которых уже созрел в его уме. В первый вечер, когда он приступил к осуществлению этого плана, секретарь Дороти Тэйлор зачитывала ему первый из старых уроков. Она дошла до места, где Мастер говорил о невозможности получить ответы на научные вопросы путем одной только молитвы; необходимо провести соответствующие эксперименты. Точно так же и духовные истины, утверждалось в уроке, требуют подтверждения в «лаборатории» практики йоги и прямого, внутреннего контакта с Богом.

— М-ммм, — прервал ее Мастер, покачав головой. — Это не совсем верно. Если человек молится достаточно глубоко, он получит ответ даже на сложнейшие научные вопросы. — Некоторое время он всесторонне взвешивал эту проблему.

— Нет, — пришел он к заключению, — здесь речь идет о подтверждении соответствующими методами. В этом смысле написанное справедливо, поскольку молитва эффективна в подобных вопросах только для тех, кто уже имеет определенный контакт с Богом. Пожалуй, я оставлю все как есть.