По ту сторону зимы - Альенде Исабель - Страница 5

В приемной за стойкой сидела девушка, у которой были волосы морковного цвета и пирсинг в носу. Увидев, как у него дрожит рука, когда он протягивал кредитную карточку для оплаты, она преисполнилась сочувствия. Девушка заверила, что коту будет обеспечен прекрасный уход, и показала, где стоит кофейный автомат. Эта маленькая любезность так потрясла Ричарда, что его охватило несоразмерное чувство благодарности и из глубины души вырвалось рыдание. Если бы его спросили, что он чувствует по отношению к своим четверым питомцам, он ответил бы, что кормит их и меняет песок; он и коты были взаимно вежливы, не более того, кроме разве что Дойш, которая требовала ласки. И это все. Он и представить себе не мог, что будет относиться к этим не слишком приветливым животным как к членам семьи — семьи, которой у него не было. Он сел на стул в приемной под сочувственным взглядом девушки-администратора, выпил горький жидкий кофе, проглотив две зеленые таблетки от нервов и одну розовую от изжоги, и посидел еще немного, пока не пришел в себя. Нужно было возвращаться домой.

Автомобильные фары освещали пустынные безжизненные улицы. Ричард медленно ехал, внимательно вглядываясь в очищенное от изморози полукружие переднего стекла. Это были улицы незнакомого города, и на мгновение ему показалось, что он заблудился, хотя он возвращался той же дорогой, по которой ехал раньше, — время будто застыло, слышался только негромкий шум обогревателя и мерное постукивание дворников; казалось, автомобиль плывет сквозь скопление ваты, и Ричарду было немного не по себе, будто он — единственная живая душа в покинутом людьми мире. Он пытался говорить сам с собой, в голове шумело, одолевали злосчастные мысли о неизбежных ужасах мира вообще и его жизни в частности. Сколько ему еще осталось жить и какая это будет жизнь? Если человек доживает до солидных лет, у него обнаруживается рак простаты. Если он живет еще дольше, разрушается мозг. Сам он уже достиг уязвимого возраста, его больше не привлекают путешествия, ему хорошо и удобно у себя дома, ему не нужны сюрпризы, однако он боялся потерять сознание, заболеть или умереть, и тогда никто не обнаружит его тело, разве что недели через две, когда коты уже обглодают большую часть его останков. Вероятность того, что его найдут в луже собственных гниющих внутренностей, до такой степени ужасала его, что он договорился с соседкой, вдовой зрелых лет, обладавшей железным характером и чувствительным сердцем, что он будет каждый вечер посылать ей сообщения. Если сообщений не будет два дня, она придет посмотреть; поэтому Ричард дал ей ключи от дома. Сообщение состояло из трех слов: «Я еще жив». Ей не обязательно было отвечать, но так как женщина боялась того же, что и он, она тоже присылала ему три слова: «Ч-ч-черт, я тоже». Самое страшное в смерти было то, что это навечно. Умереть навсегда, какой ужас.

Ричард боялся, что черная туча тревоги вот-вот окутает его с головы до ног. В таких случаях он начинал щупать у себя пульс, и тот либо совсем не ощущался, либо ему казалось, что ритм сильно учащенный. В прошлом Ричард пережил пару панических атак, похожих на сердечный приступ, в результате которых попал в больницу, но в последние годы ничего такого не повторялось благодаря зеленым таблеткам и еще потому, что он научился эти приступы подавлять. Он представлял себе, что сквозь черную тучу у него над головой пробиваются яркие лучи света, как на религиозных изображениях. Благодаря этому образу и нескольким дыхательным упражнениям ему удавалось рассеять тучи; на этот раз не пришлось прибегать к испытанному методу, поскольку он оказался в новой для себя ситуации. Он все видел как бы издалека, словно в фильме, где был не главным героем, а зрителем.

Много лет он жил в устоявшемся контексте своего бытия, без сюрпризов и потрясений, однако еще не забыл всей прелести немногих приключений своей молодости, взять, например, безумную любовь к Аните. Он улыбнулся своим надуманным страхам, — ехать по пустынным кварталам Бруклина в плохую погоду уж точно приключением не назовешь. В эту минуту он особенно ясно осознал, как ничтожно и ограниченно его существование, и испытал неподдельный страх: он потерял столько лет, закрывшись в своем мирке, не отдавая себе отчета в том, как быстро бежит время, приближая старость и смерть. Очки у него запотели, не то от испарины, не то от слез; он снял их резким движением и попытался протереть рукавом. Темнело, и видимость была очень плохая. Крепко сжимая руль левой рукой, он попытался надеть очки правой, но в перчатках это было трудно сделать, очки упали и завалились между педалями. Ричард в сердцах выругался.

В тот момент, когда он на минуту отвлекся, пытаясь нащупать на полу очки, ехавшая впереди белая машина, едва различимая из-за снега, затормозила перед поворотом. Машина Ричарда врезалась в нее. Толчок был настолько неожиданный и сильный, что на долю секунды Ричард потерял сознание. Он тут же пришел в себя, однако чувство отстраненности не проходило, сердце выскакивало из груди, лоб был влажный от испарины, лицо пылало, а рубашка прилипла к спине. Физически он чувствовал себя неважно, однако мысленно был в какой-то иной реальности. Человек из фильма ругался, сидя в машине, а он, зритель, холодно и безразлично смотрел на все происходящее из другого измерения. Удар наверняка был не такой уж сильный. Обе машины ехали медленно. Нужно найти очки, выйти из машины и поговорить с другим водителем, как это делают цивилизованные люди. В конце концов, на такой случай существует страховка.

Выйдя из машины, он поскользнулся на обледенелой мостовой и упал бы, если б не ухватился за дверцу. Он понял, что, даже если бы и успел затормозить, не избежал бы столкновения, поскольку машина продолжала бы скользить два-три метра, прежде чем остановиться. Другой автомобиль, «лексус», получив удар сзади, проехал вперед. Аккуратно переставляя ноги и сражаясь с ветром, Ричард преодолел короткое расстояние, отделявшее его от другого водителя, который тоже вышел из машины.

Водитель, показалось ему на первый взгляд, был слишком юным, чтобы иметь права, однако, подойдя ближе, увидел, что перед ним миниатюрная девушка. На ней были брюки, черные резиновые сапоги и великоватый для ее комплекции анорак. На голове капюшон.

— Это я виноват. Извините, я вас не заметил. Я оплачу вам ущерб по моей страховке, — сказал он.

Она мельком посмотрела на него и перевела взгляд на разбитую фару и вмятины на приоткрывшемся багажнике. Она безуспешно пыталась закрыть его, пока Ричард говорил про страховку.

— Если хотите, можем позвонить в полицию, хотя это не обязательно. Возьмите мою визитку, меня легко найти.

Она, казалось, не слышала. Вне себя продолжала молотить кулаками по крышке багажника до тех пор, пока не убедилась, что она не закроется; потом направилась к водительскому сиденью так быстро, как позволяли порывы ветра, за ней шел Ричард, настойчиво предлагая визитку со своими данными. Девушка села в «лексус», не взглянув на него, но он успел бросить визитку ей на колени как раз в тот момент, когда она нажала на педаль газа, так и не закрыв дверцу, которая зацепила Ричарда, и тот, не удержавшись, сел прямо на землю. Машина завернула за угол и исчезла из виду. Ричард с трудом поднялся на ноги и потер руку, ушибленную дверцей. Он пришел к выводу, что в этот злополучный день не хватало только одного — чтобы умер его кот.

Обычно в этот час Ричард Боумастер, который вставал в пять утра и шел в спортивный зал, лежал в постели, считая овечек, а рядом мурлыкала Дойш, но неприятные события этого дня оставили такой тяжелый осадок, что он заранее приготовился к пытке бессонницей, вперив взор в какую-то ерунду, которую передавали по телевизору.

Его это немного отвлекало. Дело как раз дошло до обязательной сексуальной сцены, было очевидно, что режиссер сражался со сценарием так же отчаянно, как актеры боролись на кровати, пытаясь возбудить зрителей слащавым эротизмом, который только прерывал ход действия. «Да ладно уже, давайте дальше, вернитесь к сюжету, черт бы вас побрал!» — крикнул он в экран, тоскуя по тем временам, когда кино тонко намекало на разврат, показывая медленно закрывающуюся дверь, угасающий свет лампы или оставленную в пепельнице недокуренную сигарету. В этот момент позвонили в дверь, и он вздрогнул от неожиданности. Ричард взглянул на часы, было без двадцати десять; даже свидетели Иеговы, которые пару недель назад бродили по кварталу, выискивая адептов, не осмеливались соваться с проповедями так поздно. Недоумевая, он направился к двери и, не зажигая света, вгляделся в стеклянную дверь, но в темноте различил лишь неясные очертания. Он уже хотел вернуться, но тут звонок повторился, и Ричард снова вздрогнул. Резким движением он включил свет и открыл дверь.