По ту сторону зимы - Альенде Исабель - Страница 14
- Предыдущая
- 14/64
- Следующая
— Как думаешь, какой будет твоя старость? — спрашивала его Лусия.
— Она уже наступила.
— Да ты что, тебе не хватает еще лет десяти.
— Надеюсь прожить не так долго, это было бы несчастьем. Идеально умереть в полном здравии, в возрасте лет семидесяти пяти, пока тело и разум работают как должно.
— По-моему, это хороший план, — с улыбкой сказала она.
Но Ричард говорил серьезно. В семьдесят пять лет он должен найти для себя правильную форму ухода из жизни. Когда наступит этот момент, он поедет в Новый Орлеан, где музыка звучит повсюду, и вольется в ряды чудаковатых персонажей французского квартала. Он намеревался окончить свои дни, играя на пианино вместе с потрясающими неграми, которые примут его в оркестр из сострадания, и он затеряется среди звучания трубы и саксофона, оглушенный африканской неистовостью ударных. А если он просит слишком многого, ладно, тогда он молча уйдет в мир иной, сидя под скрипучим вентилятором в старинном баре, утешаясь меланхоличными ритмами джаза и потягивая экзотические коктейли, не думая о последствиях, потому что в кармане у него будет припрятана смертельная таблетка. Это будет его последняя ночь, так что не грех позволить себе несколько глотков.
— Ричард, а подруга тебе не нужна? Например, в постели? — спросила Лусия, игриво подмигнув.
— Абсолютно не нужна.
Незачем было рассказывать ей о Сьюзен. Эти отношения не имели никакого значения ни для Сьюзен, ни для него. Ричард был уверен, что он для нее — один из тех любовников, которые помогали терпеть неудачный брак, который должен был закончиться, по его мнению, уже много лет назад. Этот вопрос они не поднимали, Сьюзен ничего не говорила, а он не спрашивал. Они были коллегами, добрыми друзьями, которых объединяла нежная дружба и интеллектуальные интересы. Свидания, не создающие проблем, всегда происходили во второй четверг каждого месяца, в одном и том же отеле, — она была такой же методичной, как и он. Раз в месяц, и этого достаточно, у каждого была своя жизнь.
Одна мысль о том, чтобы оказаться рядом с женщиной на подобном приеме, подыскивая тему для разговора и нащупывая почву для дальнейших шагов, три месяца назад вызвала бы у Ричарда приступ язвы; между тем с тех пор, как Лусия поселилась у него в подвале, он мысленно с ней разговаривал. Он иногда спрашивал себя, почему именно с ней, ведь есть другие женщины, лучше к нему расположенные, например соседка, которой взбрело в голову, что им надо стать любовниками только на том основании, что они жили рядом и иногда она присматривала за его котами. Единственное объяснение этим воображаемым разговорам с чилийкой было то, что его начинало мучить одиночество, еще один симптом старости, думал Ричард. Нет ничего более грустного, чем звяканье вилки по тарелке в пустом доме. Ужинать в одиночестве, спать в одиночестве, умирать в одиночестве.
Жить вместе с подругой, как ему предложила Лусия, — каково это? Готовить еду для нее, ждать ее по вечерам, гулять с ней под руку, спать в обнимку, рассказывать ей, о чем он думает, писать ей стихи… жить с кем-то вроде Лусии. Она зрелая женщина, надежная, умная, с чувством юмора, мудрая, она страдала, но не цепляется за страдание, как он, и потом, она все еще красивая. Но она смелая и властная. Такая женщина будет занимать много жизненного пространства, это как бороться с целым гаремом, это слишком трудно, это неудачная мысль. Он улыбнулся, подумав, как самонадеянно было бы предполагать, что Лусия его примет. Она ни разу не подала знака, что заинтересована в нем, за исключением одного случая, когда приготовила ему еду, но тогда она только что приехала, а он то ли держал оборону, то ли витал в облаках. Я вел себя как идиот, надо начать с ней заново, заключил Ричард.
В профессиональном плане чилийка была достойна восхищения. В первую же неделю после своего приезда в Нью-Йорк Ричард предложил ей вести семинар. Его пришлось проводить в большой аудитории, потому что записалось намного больше слушателей, чем они ожидали, и Ричард представил Лусию собравшимся. Тем вечером тема касалась действий ЦРУ в Латинской Америке, которые способствовали свержению демократий и замене их тоталитарными режимами, каких ни один североамериканец ни за что бы не потерпел. Ричард сидел среди слушателей, а Лусия говорила, не заглядывая в записи, по-английски, с акцентом, который он нашел вполне приятным. Когда она закончила лекцию, первый вопрос одного из коллег был об экономическом чуде при диктатуре в Чили; по его тону было очевидно, что он оправдывает репрессии. У Ричарда волосы зашевелились на голове, и он вынужден был сделать усилие над собой, чтобы не вскочить с места, однако Лусия не нуждалась в защите. Она ответила, что так называемое экономическое чудо уже «сдулось» и что статистика экономики не учитывает таких вещей, как колоссальное неравенство и бедность.
Приглашенная преподавательница из Калифорнийского университета напомнила о разгуле насилия в Гватемале, Гондурасе и Сальвадоре и о десятках тысяч беспризорных детей, которые пересекали границу, спасаясь бегством или разыскивая своих родителей, и предложила организовать Sanctuary Movement[11], как в восьмидесятые годы. Ричард взял микрофон и, так как среди присутствующих были люди, которые не знали, о чем идет речь, объяснил, что это была инициатива пятисот церквей, а также адвокатов, студентов и активистов из Соединенных Штатов — помочь беженцам, с которыми правительство Рейгана обращалось как с преступниками, — в большинстве случаев их депортировали. Лусия спросила, есть ли кто-нибудь в зале, кто принимал участие в этом движении, и поднялось четыре руки. В то время Ричард был в Бразилии, но его отец принимал в движении такое активное участие, что пару раз угодил в тюрьму. Это были памятные эпизоды из жизни старого Джозефа.
Семинар продлился два часа и был настолько злободневным и содержательным, что Лусию наградили овацией. На Ричарда произвело впечатление ее красноречие, и, кроме того, она показалась ему чрезвычайно привлекательной — в черном платье, с серебряным колье на шее и разноцветными прядями волос. У нее были высокие татарские скулы и такой же неудержимый напор. Он помнил, какой она была несколько лет назад: рыжеватая шевелюра и обтягивающие брюки. Она изменилась, но по-прежнему была красива, и, если бы он не боялся быть неправильно понятым, он бы ей это сказал. Он поздравил себя с тем, что пригласил ее работать на кафедре. Он знал, она пережила нелегкие времена — болезнь, развод и кто знает что еще. Ему пришло в голову предложить ей читать на факультете курс политики Чили в течение семестра, возможно, это ее отвлечет, но, главное, принесет много пользы студентам. Некоторые из них отличались чудовищным невежеством; учась в университете, они не могли показать на карте не только Чили, но и собственную страну: они думали, что Соединенные Штаты — это и есть весь мир.
Он хотел, чтобы Лусия осталась подольше, но было не просто добиться финансового обеспечения; университетская администрация экономила средства не хуже, чем Ватикан. Кроме контракта, он предложил ей жилье в своем доме, с отдельным входом, которое пустовало. Он полагал, что Лусия будет в восторге от такого завидного жилища в самом сердце Бруклина, вблизи от общественного транспорта и за весьма умеренную плату; она, однако, осмотрела помещение с плохо скрытым разочарованием. «Что за несносный характер», — подумал тогда Ричард. Их отношения начались не слишком хорошо, но со временем улучшились.
Он был уверен, что относится к ней великодушно, с пониманием, даже терпит присутствие собаки, временное, по ее словам, однако длящееся уже больше двух месяцев. В договоре на аренду жилья было запрещено держать домашних животных, так что он свалял дурака с этим псом породы чихуа-хуа, который лаял, как немецкая овчарка, и держал в страхе почтальона и соседей. Ричард ничего не понимал в собаках, однако видел, что Марсело особенный: глаза у него вылезали из орбит, как у жабы, а язык свисал из пасти, поскольку у него не хватало зубов. Попонка из шотландки, которую он носил, не добавляла привлекательности. Лусия говорила, что однажды вечером нашла его съежившимся под ее дверью, полуживого и без ошейника. «Каким бессердечным надо быть, чтобы выбросить песика», — сказала она Ричарду, умоляюще глядя на него. Тогда он впервые как следует разглядел глаза Лусии — темные, словно маслины, с густыми ресницами, окруженные мелкими мимическими морщинками, — восточные глаза; впрочем, это не так-то уж и важно. Ее внешность его не интересовала. С тех пор как он приобрел дом, он взял себе за правило избегать фамильярностей с жильцами, чтобы те не нарушали его личного пространства, и не собирался делать исключение в данном случае.
- Предыдущая
- 14/64
- Следующая