На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Спицын Евгений Юрьевич - Страница 87

Одновременно с этим высшее советское руководство пошло на асимметричный ответ и в январе 1958 года устами Н. С. Хрущева заявило об очередном сокращении численности советских Вооруженных сил еще на 300 тыс. человек. Это было уже не первое сокращение советской армии и флота, начатое сразу после смерти И. В. Сталина весной 1953 года, в результате чего их численность за последующие 3 года сократилась с 5 396 000 до 4 406 200 военнослужащих, то есть почти на 20 %. Причем, как считают целый ряд историков (Ю. А. Абрамова, Р. А. Соловьев[560]), такая политика в отношении армии и особенно флота была связана как с довольно высокими издержками госбюджета на их содержание, так и с переосмыслением некоторыми членами высшего советского руководства, прежде всего самим Н. С. Хрущевым, А. И. Микояном и отчасти новым министром обороны маршалом Г. К. Жуковым, прежней значимости обычных вооруженных сил и вооружений в новой военной доктрине страны. А уже в феврале 1958 года Н. С. Хрущев выступил с новым и неожиданным предложением созвать Международную конференцию глав четырёх великих держав для пересмотра существующего статуса Западного Берлина, его демилитаризации и объявления вольным городом, в управление которым не вмешивалась бы ни одна держава, включая оба германских государства. Однако эта инициатива Москвы не была поддержана противной стороной. Более того, как бы в пику ей в марте 1958 года канцлер К. Аденауэр в срочном порядке буквально протащил через Бундестаг ратификацию соглашения с США о размещении на территории ФРГ американских ядерных зарядов.

Естественно, советское руководство расценило такое решение Бонна как шаг к ядерному вооружению Западной Германии, и в мае 1958 года в Москве состоялось совещание стран — участниц ОВД, где была согласована единая тактика действий в германском вопросе. Более того, после полного провала проекта создания единой конфедеративной Германии по модели Бенилюкса, который обсуждался с июня 1955 года[561], в июле 1958 года высшее руководство ГДР выступило с предложением о заключении мирного договора с ФРГ, полностью выдержанного в русле советской идеи об отказе обоих германских государств от обладания ядерным оружием. Но западные державы, расценив это предложение как проявление «слабости Москвы», никак не отреагировали на него. Тогда было решено идти другим путем, и в начале сентября 1958 года Берлин направил лидерам четырех держав ноту с предложением о создании совместной комиссии из представителей Западной и Восточной Германии для подготовки мирного договора. Через две недели аналогичную ноту в Лондон, Париж и Вашингтон направила и советская сторона. Однако никакого ответа вновь не последовало. Именно поэтому Н. С. Хрущев, для которого тогда, как уверял его помощник О. А. Трояновский[562], идея «мирного сосуществования» превратилась в «идею фикс», был просто вне себя от бешенства. Более того, именно тогда над ним «буквально стала «витать тень Молотова»» и звучать постоянные укоры в сдаче советских позиций по всем фронтам. Особенно громко эти укоры стали звучать после визита Сайруса Итона — американского мультимиллионера, одного из лидеров кливлендской финансовой группировки и основателей Паугошского движения, с которым Н. С. Хрущев встречался в Москве в сентябре 1958 года.

Между тем уже 7 ноября 1958 года, несколько оправившись от своей неизлечимой болезни, госсекретарь Дж. Даллес все-таки отреагировал на последнюю советскую ноту и публично подтвердил всю решимость Вашингтона отстаивать свои права в Западном Берлине, «если потребуется, то и военной силой». В ответ на этот пассаж 10 ноября, выступая в Москве на торжественном заседании Общества советско-польской дружбы, Н. С. Хрущев потребовал от западных держав незамедлительно начать переговоры по выработке мирного договора с Германией и, обвинив ФРГ в милитаризме, а США, Францию и Великобританию — в нарушениях послевоенных договоренностей по Германии, буквально заявил о том, что, «видимо, настало время, чтобы державы, подписавшие Потсдамское соглашение, отказались от остатков оккупационного режима в Берлине» и «дали возможность создать нормальную обстановку в столице ГДР». В противном случае Москва в одностороннем порядке передаст аналогичные права законному правительству ГДР, включая контроль за всеми коммуникациями с Западным Берлином[563]. При этом он особо подчеркнул, что советская сторона будет рассматривать любую силовую акцию или провокацию против ГДР как прямое нападение на Советский Союз.

Как позднее вспоминал А. И. Микоян, «в вопросе о Берлине Хрущев… проявил удивительное непонимание всего комплекса вопросов» и «готов был отказаться от Потсдамских соглашений», предварительно не обсудив этот вопрос «в Президиуме ЦК и Совете Министров», что «само по себе вообще было грубейшим нарушением партийной дисциплины»[564]. Он сразу поставил этот вопрос ребром и попросил А. А. Громыко высказать мнение МИДа на сей счет, но тот дважды «что-то промычал нечленораздельное, видимо, не смея противоречить Хрущеву» и «брать на себя ответственность за такой шаг». В результате А. И. Микояну пришлось «разъяснить» коллегам по Президиуму ЦК значение Потсдамских соглашений и возможные риски от их отказа. Поэтому в конечном счете было решено «отложить обсуждение этого вопроса на неделю, обязав МИД СССР представить свои соображения в письменной форме» для изучения этого вопроса всеми членами Президиума ЦК. Н. С. Хрущеву пришлось «проглотить эту горькую пилюлю», а Н. А. Булганин якобы на выходе из зала заседаний шепнул А. И. Микояну: «Ты уже выиграл!» Не ставя под сомнение саму канву этих событий, все же следует признать, что в данном случае «старого лиса» явно подвела память, так как к тому моменту «сбитый летчик» Н. А. Булганин никак не мог присутствовать на заседании Президиума ЦК, ибо был выведен из его состава еще 5 сентября 1958 года.

Между тем в ответ на это заявление без каких-либо консультаций с другими западными лидерами канцлер К. Аденауэр уже 12 ноября выступил с аналогичным заявлением и предупредил Москву о реальной опасности нарушения ею любого соглашения по «четырехстороннему статусу» Берлина. Одновременно глава ГРУ Генштаба генерал-полковник М. А. Шалин и советский посол в ГДР Г. М. Пушкин тоже доложили в ЦК, что такое нарушение прав западных держав в Берлине чревато «риском эскалации кризиса» и ответными военными контрмерами с их стороны. И действительно, как свидетельствуют ряд документов[565], главком объединенных Вооруженных сил НАТО в Европе бригадный генерал Лорис Норстад был уже готов применить «минимальную силу» в случае обострения конфликта, а начальник штаба сухопутных войск США генерал-майор Максвелл Тейлор вплотную лично занялся разработкой плана чрезвычайных действий на случай обороны Берлина обычными (не ядерными) средствами. Однако к тому времени сам Н. С. Хрущев уже вошел в раж, и 27 ноября 1958 года советское правительство направило правительствам США, Великобритании и Франции предельно жесткую ноту, в которой содержалось требование в течение шести месяцев, то есть до конца мая 1959 года, заключить с ГДР мирный договор, а значит, де-юре признать второе германское государство. В противном случае советское руководство грозилось подписать отдельный мирный договор с ГДР и переложить на берлинское правительство полную ответственность за обеспечение особого статуса всего Берлина и гарантий доступа западных держав в западную часть города. При этом, как вспоминал О. А. Трояновский, эта нота не была «спонтанным решением» одного Н. С. Хрущева. Напротив, Президиум ЦК не раз обсуждал различные варианты этой ноты, в последней редакции которой, озвученной А. А. Громыко, были учтены мнения всех членов высшего партийного руководства[566]. Вместе с тем, несмотря на то что «хрущевская нота», по словам того же О. А. Трояновского, означала «коренные изменения внешнеполитического курса» и «поворот к более жесткой политике…чреватой немалым риском», никто из членов Президиума ЦК не стал перечить Первому секретарю. Тот же, в свою очередь, желая перехватить инициативу в «холодной войне», решил ударить именно по «ахиллесовой пяте» империалистов, каковой считал именно Западный Берлин.