На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Спицын Евгений Юрьевич - Страница 85

При этом он позволил себе покритиковать даже самого И. В. Сталина за «неумелое ведение войны» с А. Гитлером, которого можно и нужно было взять измором, умело используя огромные пространства и численность населения страны. Конечно, сам Н. С. Хрущев с этим согласиться никак не мог и, излагая свои контраргументы и явно сумбурные мысли, «быстро выходил из себя и горячился, чем доставлял «великому кормчему» истинное наслаждение». Однако самым неожиданным для Н. С. Хрущева было то, что именно на этих переговорах Мао Цзэдун впервые и довольно жестко поставил вопрос о существенном увеличении советской финансовой и технической помощи в создании китайского ракетно-ядерного оружия. Но советский лидер, не имея на сей счет никаких конкретных решений Президиума ЦК и Совета Обороны СССР, вынужденно уклонился от любых, даже самых расплывчатых обещаний, но твердо заверил китайских товарищей, что Москва «никогда не бросит их в беде». В конечном счете по итогам прошедших переговоров 4 августа 1958 года газета «Правда» опубликовала лишь короткое «Коммюнике о встрече Н. С. Хрущева и Мао Цзэдуна», где было предельно сухо сказано о том, что в результате «всестороннего обмена мнениями по ряду важнейших вопросов, встающих перед обеими сторонами в связи с современной международной обстановкой», лидерами двух стран была достигнута «полная договоренность… относительно мероприятий, которые должны быть предприняты для борьбы против агрессии и для сохранения мира».

Кстати, вскоре стала очевидна сама подоплека этого совместного Коммюнике, поскольку 23 августа 1958 года началось открытое вооруженное противостояние Пекина и Тайбэя в Тайваньском проливе, неподалеку от которого дислоцировался 7-й (Тихоокеанский) флот США, который был уже приведён в повышенную боевую готовность и куда был срочно направлен один из авианосцев проекта «Эссекс» из состава 6-го (Средиземноморского) флота США. В этой ситуации для согласования совместных действий в Пекин инкогнито вылетел министр иностранных дел СССР А. А. Громыко. Во время его личной встречи с председателем Мао была достигнута договоренность о том, что никаких уступок американцам делать не следует и надо действовать по принципу «острие против острия». В результате 6 сентября Чжоу Эньлай публично заявил о том, что «никакая военная провокация США не запугает китайский народ», а лишь «укрепит его решимость еще упорнее бороться до конца против американских агрессоров». А уже 7 сентября в своем послании президенту Д. Эйзенхауэру Н. С. Хрущев предупредил его, что нападение на КНР будет означать и нападение на Советский Союз.

Между тем в марте 1959 года, после начала антикитайского восстания в Тибете и бегства Далай-ламы XIV в Индию, очень серьезно обострились отношения между Пекином и Дели. Председатель Мао, особо не стесняясь в выражениях, стал на все лады поносить «коллегу» Дж. Неру. А в самом конце августа 1959 года дело дошло до открытого военного столкновения индийских и китайских войск на границе в Гималаях. Н. С. Хрущев, узнав об этом, буквально пришел в бешенство[547], но ничего конкретного сделать не мог. Было лишь опубликовано короткое заявление ТАСС с выражением озабоченности по поводу инцидента и уверенности в том, что правительства КНР и Индии «не допустят, чтобы на этом инциденте грели руки те силы, которые хотят не смягчения международной обстановки, а ее обострения», и что правительства обоих государств «урегулируют возникшее недоразумение».

Однако, как и следовало ожидать, данное заявление ТАСС не устроило ни одну из конфликтующих сторон. Дж. Неру посчитал, что Москва просто не желает «нажать на своего союзника», а Пекин и вовсе разобиделся, расценив этот шаг Москвы как политику «приспособленчества и уступок», которая может лишь способствовать «неистовству Неру»[548]. В связи с этим обстоятельством в советском руководстве решили вновь использовать новый визит партийно-правительственной делегации на празднование десятилетия КНР для того, чтобы обсудить все эти злободневные вопросы. Он начался 30 сентября 1959 года с прилета Н. С. Хрущева в Пекинский аэропорт, где его лично встретили председатель ЦК КПК Мао Цзэдун и новый председатель КНР Лю Шаоци. Хотя, в отличие от последнего визита, новая встреча лидеров двух стран прошла достаточно сухо, без привычных объятий и лобзаний. Тем более что, едва спустившись с трапа самолета, Н. С. Хрущев сразу заявил о том, что его двухнедельная поездка в США, которая закончилась буквально три дня назад, и состоявшиеся там беседы с Д. Эйзенхауэром, Р. Никсоном и американскими сенаторами, были не только полезны, но и продуктивны, что, бесспорно, должно привести к улучшению советско-американских отношений, а значит, и к реальному ослаблению всей международной напряженности. Понятно, что подобные «перлы» из уст самого Первого секретаря ЦК КПСС были для Мао Цзэдуна и других китайских лидеров недопустимым откровением, что не могло не отразиться на ходе самого визита. Китайские товарищи даже не пытались скрыть своего откровенного недовольства визитом Н. С. Хрущева в Вашингтон и всеми его попытками начать какую-то «политику разрядки с американскими империалистами», неизбежная война с которыми все больше и больше будоражила воспаленное сознание самого Мао.

Как известно, на следующий день перед торжественным военным парадом и грандиозной демонстрацией китайских трудящихся, состоялась «сердечная беседа» Мао Цзэдуна и Н. С. Хрущева в правительственной резиденции Чжуннаньхай. В ходе этой встречи глава советской делегации стал вещать не только о важности «великой дружбы» и сотрудничества между СССР и КНР, но и об ответственности двух держав за обеспечение мира и предотвращение угрозы начала ядерной войны. Его визави, согласившись с наличием подобной угрозы, все же заметил, что именно поэтому Китаю и нужно иметь свое ядерное оружие, которого у него до сих пор нет. Далее разговор зашел о культе личности И. В. Сталина, и Мао сразу же заявил, что решения XX съезда по этому вопросу были не обоснованы в полной мере, поскольку И. В. Сталин был признанным лидером мирового революционного движения, в том числе китайского, и ввиду этого непреложного факта такие важные проблемы следует решать не в одностороннем порядке, а совместно. В ответ Н. С. Хрущев стал горячиться и всячески оправдываться, однако Мао, войдя в раж, продолжал с еще большим напором гнуть свою линию и назвал осуждение И. В. Сталина «поспешным и субъективным», совершенно справедливо указав на то, что эта кампания «крайне осложнила обстановку в мировом коммунистическом движении и затруднила отношения между двумя партиями»[549].

На следующий день состоялась еще одна встреча двух делегаций, где обмен взаимными, причем довольно грубыми упреками только усилился. Так, Н. С. Хрущев, все еще находившийся в эйфории от своего «триумфального визита» в Вашингтон, пытался доказать китайским товарищам, что их «игра мускулами» только на руку реакционным силам в Вашингтоне, которые сознательно «вгоняют весь мир в колею холодной войны». А министр иностранных дел КНР Чень И упрекнул московских визитеров в том, что их линия в отношении агента империалистов Дж. Неру является «недопустимой и приспособленческой». Этот пассаж из уст «какого-то министра» настолько взбесил Н. С. Хрущева, что он лично дал «китайскому гладиатору самую решительную отповедь»[550].

Утром 4 октября 1959 года советская партийно-правительственная делегация, в состав которой, помимо самого Н. С. Хрущева, входили М. А. Суслов, О. В. Куусинен, Е. А. Фурцева, А. А. Громыко и Ю. В. Андропов, покинула Пекин. Причем на сей раз ее проводы в столичном аэропорту были еще более холодными, чем встреча. Мао Цзэдун и Н. С. Хрущев сухо пожали руки и расстались без каких-либо напутственных слов. А уже 15 октября Президиум ЦК, заслушав хрущевскую информацию о визите в Пекин, признал необходимым, чтобы он более подробно изложил все это на ближайшем Пленуме ЦК. Первоначально все необходимые материалы для доклада было поручено подготовить всем членам делегации, однако накануне его открытия, 14 декабря, доклад о поездке перепоручили сделать только одному М. А. Суслову[551]. Этот довольно пространный доклад, произнесенный им 26 декабря 1959 года, в последний день работы Пленума, как ни странно, в целом носил примиренческий характер. Несмотря на критику политики «большого скачка», идей развития «малой металлургии» и создания «народных коммун», а также «элементов зазнайства и нервозности» во внешней политике, М. А. Суслов тем не менее заявил о том, что все-таки «необходимо охранять и оберегать советско-китайскую дружбу» и «не дать возможности врагам вбить клин в отношения между Китаем и Советским Союзом»[552]. Но сберечь и сохранить эту дружбу так и не удалось.