На фронтах «холодной войны». Советская держава в 1945–1985 годах - Спицын Евгений Юрьевич - Страница 46

Между тем, как уверяют С. Я. Лавренов и И. М. Попов[291], в августе 1948 года в ходе переговоров И. В. Сталина и В. М. Молотова с послами США и Франции, а также с личным секретарем министра иностранных дел Британии У. Б. Смитом, И. Шатеньо и Ф. К. Робертсом, прошедшими в кремлевском кабинете вождя, тот чуть ли не сам отказался от первоначальных условий, предполагавших полный отказ Запада от планов по созданию Западногерманского государства. Якобы И. В. Сталин заявил, что готов

снять блокаду Берлина, если западные державы согласятся на совместное коммюнике. Однако Вашингтон даже отказался обсуждать этот вопрос, что затем и вынудило В. М. Молотова заявить, что содержание коммюнике о согласии Советского Союза с решениями Лондонской конференции не соответствует действительности. Но на самом деле это не так, поскольку тогда состоялись две встречи И. В. Сталина и В. М. Молотова с указанными персонами — 2 и 23 августа[292]. В ходе первой беседы И. В. Сталин открыто заявил, что, во-первых, «решениями Лондонской конференции Берлин перестал быть столицей Германии» и, таким образом, сами «союзные державы лишили себя юридического права держать свои войска в Берлине». Во-вторых, «у советского правительства нет никакого желания вытеснять войска союзников, и все мероприятия, предпринятые по линии ограничения транспорта, связаны с тактикой нашей обороны против вторжения валюты в Берлин и тактикой раздела Германии на два государства». И, наконец, в-третьих, решить Берлинский кризис проще пареной репы: «Приостановите исполнение лондонских решений и отмените марку «Б» и никаких затруднений не будет. Это можно хоть завтра сделать»[293]. В ходе же второй встречи обе стороны обменялись своими проектами совместного коммюнике, а также обсудили «Проект директив главнокомандующим в Берлине», переданный У. Б. Смитом И. В. Сталину. Но в целом позиция советской стороны не изменилась, особенно в отношении решений Лондонской конференции о фактическом расколе Германии и создании западногерманского правительства[294]. Но тем не менее 30 августа 1948 года «Директивы главкомам» были согласованы. В этом документе значилось, что Москва обязуется отменить транспортную блокаду между Западным Берлином и остальным миром, что «немецкая марка советской зоны будет введена в качестве единственной валюты для Берлина, а западная марка «Б» будет изъята из обращения в Берлине» и т. д.　

Однако, как и следовало ожидать, Вашингтон заблокировал реализацию данной Директивы и, как выразился профессор Н. Н. Платошкин, «под шумиху о советской блокаде Берлина продолжил создание сепаратного Западногерманского государства и «самоблокаду» Западного Берлина». Неслучайно еще 24 августа 1948 года генерал Л. Клей всячески отговаривал вашингтонское начальство от подписания Московской директивы, мотивируя это тем, что «наше согласие означает политически отдельный Берлин с советской валютой»[295].　

Между тем после долгих месяцев дипломатического тупика в конце января 1949 года в одном из интервью И. В. Сталин намекнул на готовность Москвы рассмотреть возможность снятия блокады, если одновременно будет снята и контрблокада. Более того, как утверждают те же С. Я. Лавренов и И. М. Попов, в конце февраля, получив информацию от маршала В. Д. Соколовского о том, что в результате контрблокады советской зоны Берлина практически прекратились поставки из «Тризонии» многих видов жизненно важной промышленной и продовольственной продукции и сырья, что отрицательно сказалось на экономике всей Восточной Германии, И. В. Сталин и В. М. Молотов проявили уступчивость и предложили оригинальный способ решения этого конфликта: обменять Западный Берлин на Тюрингию или Саксонию, которые входили в советскую зону оккупации. С позиций «геополитики» подобный обмен, конечно, давал Вашингтону явные выгоды, но американское руководство посчитало, что полный уход из Берлина подорвет репутацию США не только в самой Германии, но и во всем западном мире, и отказалось от такого варианта разрешения конфликта. А в начале мая 1949 года в ходе секретных переговоров постоянных представителей в ООН Якова Александровича Малика и Уоррена Остина обе стороны согласились отказаться от любых блокадных действий и Первый Берлинский кризис подошел к концу.　

И последнее. С. Я. Лавренов и И. М. Попов утверждают, что фактический провал берлинской блокады означал поражение Москвы, о чем зримо говорило смещение со своих постов министра иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова, а также ряда высших авиационных военачальников, в том числе главкома ВВС, заместителя министра Вооруженных сил маршала авиации Константина Андреевича Вершинина и командующего 16-й воздушной армией генерал-лейтенанта авиации Филиппа Александровича Агальцова. Однако подобные заявления просто лживы. Во-первых, В. М. Молотов был снят со своего поста еще в начале марта 1949 года, и это решение было связано исключительно с арестом его супруги Полины Семеновны Жемчужиной, заподозренной в тесных «связях с еврейскими националистами» из ЕАК; во-вторых, маршал авиации К. А. Вершинин был снят со своего поста только в сентябре 1949 года, то есть через несколько месяцев после завершения Берлинского кризиса; и, наконец, генерал-лейтенант авиации Ф. А. Агальцов действительно в июне 1949 года был снят со своего поста и уехал в Москву, но не с понижением, а как раз с повышением — на должность первого заместителя главкома ВВС.

Берлинский кризис, обостривший до предела всю международную ситуацию, стал одним из первых крупных кризисов «холодной войны». Он ясно показал, что Вашингтон не может изменить политику Москвы в Восточной Германии, а та, в свою очередь, точно так же не может повлиять на внешнеполитический курс, проводимый Вашингтоном и его союзниками в Западной Германии. По сути дела, возник тупик, который и предопределил окончательный раскол Германии на два государства — ФРГ и ГДР.

Причем, как считают ряд историков (Ю. В. Галактионов[296]), не последнюю роль в этом расколе сыграла и новая германская элита обеих зон оккупации, которая прекрасно сознавала, что она «не поместится» на одном политическом пространстве единой Германии. При этом, если немецкая политическая элита советской зоны оккупации в своей массе была едина и мыслила категориями «мировой пролетарской революции» и борьбы за единую «советскую» Германию, то западногерманская элита была расколота на две части. Одна из них, в частности Конрад Аденауэр, Карл Ясперс и Карл Шмидт, начинает ориентироваться на идеи «Объединенной Европы», а другая, в частности крупный немецкий промышленник Фриц Тиссен, — на идеи возрождения «Рейнского сепаратизма». Но в итоге победила позиция Вашингтона о создании Западногерманского государства на территории «Тризонии».　

Традиционно в отечественной и зарубежной историографии началом процесса конституирования Федеративной Республики Германии (ФРГ) считается создание «Бизонии», где в конце июня 1947 года во Франкфурте-на-Майне был учрежден Экономический совет в составе 52 членов, ставший прообразом нового парламента. Следующим шагом в этом процессе стало упомянутое выше совещание военных губернаторов западных оккупационных зон с участием всех премьер-министров 11 западногерманских земель, состоявшееся в начале января 1948 года, где состав Экономического совета был увеличен ровно вдвое, до 104 членов. В основном этот орган состоял из политических деятелей эпохи Веймарской республики, однако в его состав были включены и некоторые довольно молодые политики вроде Франца-Йозефа Штрауса, который был одним из лидеров Христианско-социального союза (ХСС). Президентом Экономического совета, подтвердившего статус предпарламента, был избран представитель Христианско-демократического Союза (ХДС) Эрих Кёлер, а главой Административного совета — прообраза нового федерального правительства — был назначен еще один лидер ХДС — Герман Пюндер.