Политбюро и Секретариат ЦК в 1945-1985 гг.: люди и власть - Спицын Евгений Юрьевич - Страница 85

Что касается нового партийного Устава, то, по мнению многих историков, его принятие имело куда более важные политические последствия, чем принятие новой Программы. Данный документ, формально вдохновляемый ленинскими принципами «революционной легальности», «внутрипартийной демократии», «коллективного руководства» и «народного контроля», особо подчеркивал необходимость периодической ротации партийных кадров и руководящих органов на всех уровнях партийного аппарата: от первичных парткомов до Президиума и Секретариата ЦК. На каждых отчетно-выборных собраниях, конференциях и съездах замене подлежала половина членов всех партийных органов до райкомов и горкомов партии включительно, треть состава этих органов — на областном (краевом) и республиканском уровнях и четверть состава — в самом Центральном Комитете партии и его руководящих органах, т. е. в Президиуме и Секретариате ЦК. При этом данное положение Устава было подкреплено дополнительным правилом, которое запрещало избираться в одни и те же партийные органы более определенного количества раз. Хотя, не допуская никаких исключений для первичных и региональных парторганизаций, эти правила предусматривали исключения для всех членов ЦК и Президиума ЦК. Согласно Уставу, члены высших партийных органов, «авторитет которых был единодушно признан всеми членами партии», могли оставаться на своем посту более долгий срок, если при тайном голосовании три четверти голосов подавались за их кандидатуры. Таким образом, новые нормы партийного Устава, призванные обеспечить обновление и омоложение партийных кадров, достигли лишь частичного успеха. На самом деле, быстрая ротация кадров на низших уровнях приводила к ослаблению их авторитета и ставила их в еще большую зависимость от прочно сидящих на своих местах представителей вышестоящих партийных инстанций. Что же касается высших партийных иерархов, то реальная возможность оставаться в высших эшелонах власти де-факто на неограниченный срок только укрепляла их положение во всей номенклатурной обойме. С другой стороны, чтобы набрать большинство в три четверти голосов, позволяющее сохранить им свои посты в высшей властной вертикали, они, будучи заинтересованными в укреплении личной преданности нижестоящей номенклатуры, неизбежно шли навстречу их разным пожеланиям и требованиям. В итоге хрущевская «кадровая реформа» укрепляла отношения личной преданности и фактический застой в верхах, одновременно ставя под угрозу карьеры молодых партийцев, поставленных в прямую зависимость от благорасположения всех вышестоящих партийных чиновников. Таким образом, эта уставная реформа оказалась неспособной ни покончить с консервативным сопротивлением в верхах, ни привлечь на сторону H. С. Хрущева, главного автора этой «реформы», симпатии огромной армии партийных аппаратчиков на местах. Это зримо проявилось ровно через месяц после окончания съезда, когда в конце ноября 1961 года слушатели Высшей партийной школы при ЦК КПСС с плохо скрываемым протестом отреагировали на выступление Ф. Р. Козлова, который в своем докладе вещал им об итогах прошедшего съезда, об «антипартийной группе» и новом Уставе КПСС[677].

Между тем после нескольких дней дискуссии по двум ключевым партийным документам совершенно неожиданно для многих делегатов съезда хрущевские клевреты А. Н. Шелепин, И. В. Спиридонов, П. Н. Демичев и Г. Д. Джавахишвили перевели дискуссию на, казалось бы, давно и хорошо забытую тему — критику «сталинского культа» и разоблачение преступных деяний его «ближайших сообщников», в первых рядах которых вновь замаячили члены разгромленной «антипартийной группы» В. М. Молотов, Г. М. Маленков и Л. М. Каганович, а также неожиданно для многих маршал К. Е. Ворошилов. Причем престарелого, убеленного сединами первого маршала страны, единственного из ближайших сталинских соратников, присутствовавшего на этом помпезном партийном форуме, который уже не очень хорошо соображал и даже слышал, заставили прилюдно каяться и посыпать свою голову пеплом, что выглядело уж совсем омерзительно.

Кстати, вопреки уверениям профессора Р. Г. Пихои[678] о «дозированности антисталинской части» второго хрущевского доклада, с которым тот выступил 27 октября, и отсутствии в нем свойственного ему «потока сознания»», вокруг имени И. В. Сталина вновь устроили разнузданный шабаш. H. С. Хрущев опять пустился во все тяжкие и стал прилюдно не только грубо оскорблять, но и просто клеветать на усопшего вождя и его ближайших соратников. Теперь с маниакальным злорадством один из самых кровожадных творцов ежовских репрессий стал в детальных подробностях разоблачать «кровавые сталинские преступления» и недвусмысленно намекнул на то, что именно И. В. Сталин повинен в убийстве С. М. Кирова и причастен к гибели Г. К. Орджоникидзе, что было самой настоящей клеветой. Конечно, это выступление H. С. Хрущева, а также сновидения выжившей из ума старой большевички Д. А. Лазуркиной[679] задали тон всей заключительной работе этого съезда, делегаты которого 30 октября 1961 года единогласно приняли Постановление съезда, зачитанное Н. В. Подгорным, о выносе тела И. В. Сталина из Мавзолея и захоронении его у Кремлевской стены. Кстати, еще накануне решением Президиума ЦК для перезахоронения тела И. В. Сталина была создана специальная Комиссия в составе председателя КПК при ЦК КПСС H. М. Шверника, Первого секретаря ЦК Компартии Грузии В. П. Мжаванадзе, председателя Совета Министров Грузинской ССР Г. Д. Джавахишвили, председателя КГБ СССР А. Н. Шелепина, Первого секретаря МГК КПСС П. Н. Демичева и председателя Исполкома Моссовета Н. А. Дыгая. Перезахоронение тела И. В. Сталина состоялось в ночь на 1 ноября 1961 года под руководством начальника 9-го Управления КГБ СССР генерал-майора H. С. Захарова и коменданта Московского Кремля генерал-лейтенанта А. Я. Веденина.

Затем также единогласно делегаты съезда приняли еще одно Постановление об исключении из партии трех верных сталинских соратников: В. М. Молотова, Г. М. Маленкова и Л. М. Кагановича, — на которых теперь повесили всех собак и из которых сделали чуть ли не самых главных виновников «кровавых политических репрессий» в стране. Также на орехи досталось и «примкнувшему к ним» Д. Т. Шепилову, которого тоже исключили из партии, хотя, в отличие от самого H. С. Хрущева, он никакого участия в репрессиях вообще не принимал.

Между тем, несмотря на всю помпезность и видимое единодушие делегатов форума, по мнению многих современных авторов (Р. Г. Пихоя, А. В. Пыжиков, Ю. В. Аксютин[680]), сама атмосфера XXII съезда очень красноречиво говорила о довольно сложной политической ситуации в самой партии. Под видом кажущейся импровизации H. С. Хрущев и его немногочисленные сторонники предприняли тщательно спланированное наступление не столько на фигуру И. В. Сталина, сколько на своих политических оппонентов. Вновь используя тему разоблачения «сталинских сатрапов», H. С. Хрущев надеялся вызвать эмоциональный отклик у делегатов съезда и повести за собой политически неопытное большинство, которое и должно было смести оппозицию Первому секретарю ЦК КПСС. В то же время избранная им тактика отражала известную слабость его позиций перед лицом новой оппозиции в высшем руководстве партии, против которой он так и не осмелился выступить с открытым забралом на самом съезде. Скрытое, но в целом очевидное сопротивление дальнейшей десталинизации продолжало оставаться довольно сильным до последних дней работы съезда, поскольку в самом его конце вокруг многих заключительных резолюций развернулась острая борьба. В частности, дальнейшая судьба всех членов «антипартийной группы» была вверена для «изучения» Комитету партийного контроля при ЦК КПСС, т. е. H. М. Швернику, хотя большинство делегатов съезда требовало их немедленного исключения из партии. Была также сглажена и резолюция, посвященная «сталинскому культу», из текста которой исчезли хрущевское предложение о сооружении памятника жертвам политических репрессий, его же указание о дальнейшем расследовании всех преступных деяний сталинского режима, упоминания о масштабе репрессий и т. д. В сухом остатке, как считают те же авторы, XXII партсъезд стал зримым памятником бездумного хрущевского прожектерства и началом заката его политической карьеры, поскольку вся партийно-государственная элита категорически не приняла новый виток антисталинской истерии, его новаций об обязательной ротации кадров и лишь на время затаилась, ожидая своего звездного часа.