Политбюро и Секретариат ЦК в 1945-1985 гг.: люди и власть - Спицын Евгений Юрьевич - Страница 62

Следует напомнить, что сама эта проблема впервые обозначилась еще на XVIII партсъезде, когда, собственно, и началась первая реформа структуры центрального партийного аппарата. Тогда были ликвидированы все, кроме сельхозотдела, отраслевые отделы ЦК, а сам его аппарат де-факто отстранен от руководства экономикой страны. Затем 4–6 мая 1941 года данная реформа получила новый импульс. Именно тогда должность главы Совета Народных Комиссаров СССР занял сам И. В. Сталин, а Политбюро ЦК ВКП(б) приняло Постановление «Об усилении работы советских центральных и местных органов», где прямо говорилось, что это назначение было принято в «целях полной координации работы советских и партийных организаций и безусловного обеспечения единства в их руководящей работе, а также для того, чтобы еще больше поднять авторитет советских органов в современной напряженной международной обстановке, требующей всемерного усиления работы советских органов в деле обороны страны»[509]. Однако в связи с начавшейся войной эту политическую реформу пришлось приостановить.

Новая попытка реформировать партийный аппарат была предпринята уже во время войны. Сначала 6 августа 1943 года решением Секретариата ЦК были упразднены должности всех отраслевых секретарей рескомов, крайкомов и обкомов партии. А затем 24 января 1944 года, накануне созыва единственного за все годы войны Пленума ЦК, В. М. Молотов, Г. М. Маленков и H. С. Хрущев направили И. В. Сталину совместный проект Постановления Политбюро ЦК «Об улучшении государственных органов на местах», в котором откровенно говорилось о том, что «наши местные партийные органы в значительной степени взяли на себя оперативную работу по управлению хозяйственными учреждениями, что неизменно ведет к смешению функций партийных и государственных органов, к подмене и обезличиванию государственных органов, подрыву их ответственности, к усилению бюрократизма». В качестве первоочередных организационных мер авторы этого проекта предложили: 1) «полностью сосредоточить оперативное управление хозяйственным и культурным строительством в одном месте — в государственных органах»; 2) освободить партийные органы от «несвойственных им административно-хозяйственных функций» и 3) упразднить во всех обкомах, крайкомах и ЦК союзных компартий «должности заместителей секретарей по отдельным отраслям, а также соответствующие отделы». И. В. Сталин одобрил данный проект, который также поддержал А. А. Андреев. Но на заседании Политбюро ЦК большинством голосов он был отвергнут.

Напомню, что после войны реформа партаппарата была продолжена, но, как и до войны, не доведена до конца. Как известно, в марте 1946 года состоялся организационный Пленум ЦК, который, по мнению М. В. Зеленова, по своим решениям был сродни партийному съезду. По итогам этого Пленума 13 апреля Политбюро ЦК приняло решение об упразднении всех отраслевых отделов центрального партаппарата и сохранении только двух Управлений — кадров (А. А. Кузнецов) и агитации и пропаганды (А. А. Жданов) — и двух Отделов — Внешней политики (по работе с зарубежными компартиями) (М. А. Суслов) и Организационно-инструкционного (М. А. Шамберг). Однако реорганизовать региональные парторганы не удалось. В результате этого усилился порочный параллелизм в работе советских и партийных органов, а также обострилась ситуация в самом партаппарате, поскольку разрушилась единая конструкция его центрального и региональных органов. Все это говорило о неустойчивом равновесии сил сторонников и противников политической реформы. Однако такое положение вещей сохранялось не очень долго. Уже в июле 1948 года по решению Политбюро ЦК была проведена очередная коренная реорганизация партийных органов, в результате которой в центральном аппарате ЦК вместо трех прежних Управлений воссоздавались все производственно-отраслевые отделы, руководство которыми было возложено на четырех секретарей ЦК: А. А. Жданова, М. А. Суслова, Г. М. Маленкова и А. А. Кузнецова[510].

После смерти И.В. Сталина, когда во главе союзного правительство встал Г. М. Маленков, бывший рьяным сторонником ограничения прав и полномочий партийного аппарата, вновь возникла реальная угроза потери им абсолютной и бесконтрольной власти. Уже 26 мая и 13 июня 1953 года эта угроза стала реальностью, когда в соответствии со строго секретными Постановлениями Совета Министров СССР вся верхушка партфункционеров лишилась главной своей привилегии — так называемых «конвертов»[511]. По реальной зарплате их поставили на порядок, а то и два ниже всех тех, кто прежде соответствовал им в должностной иерархии, т. е. союзных и республиканских министров и председателей исполкомов всех уровней. Однако на сей раз ответная реакция партаппарата последовала незамедлительно, и уже в августе 1953 года за счет партийной кассы H. С. Хрущев не только восстановил «конверты», но также увеличил их размер и выплатил всю «неустойку» за три летних месяца. Кстати, это обстоятельство и позволило ему столь быстро и легко избраться Первым секретарем ЦК без какой-либо мотивировки воссоздания этого поста и на безальтернативной основе.

Но самым решающим шагом к возвращению партаппарата к полноценной власти стала отставка Г. М. Маленкова с поста главы союзного правительства. А дальше все стало лишь вопросом времени и техники. И этот «звездный час» пришелся на XX съезд, когда на официальном уровне было закреплено особое положение партаппарата как практически единственной и реальной властной структуры, а самой партии — как «руководящей и направляющей силы» всего советского общества. Неслучайно в решениях XX съезда было осуждено «нелепое противопоставление партийно-политической и хозяйственной деятельности», а в партийный Устав внесен ряд изменений, в том числе об увеличении числа секретарей ЦК. Именно в этом, как считают А. В. Пыжиков и Ю. Н. Жуков, и кроется истинный смысл XX съезда. А необходимость скрыть всю эту «перетряску власти», а также отход от политики разрядки и возврат к милитаризации советской экономики и вынудили H. С. Хрущева и Ко отвлечь делегатов съезда от реальных событий и сосредоточить их внимание «на кровавом прошлом» путем зачтения закрытого доклада «О культе личности и его последствиях».

Как известно, в самих прениях по докладам H. С. Хрущева и Н. А. Булганина выступили 85 делегатов съезда, и почти каждый из них, ссылаясь на ленинские принципы, говорил о «коллективном руководстве» и крайней важности его сохранения. Однако вопрос о «культе личности» (в «теоретическом» аспекте) прозвучал всего в нескольких выступлениях, в частности В. М. Молотова, Г. М. Маленкова, А. И. Микояна, Л. М. Кагановича, М. А. Суслова, А. Б. Аристова, А. Д. Даниялова и А. М. Панкратовой. Непосредственно же «культу личности» усопшего вождя, причем без упоминания его имени, уделили внимание только М. А. Суслов и особенно А. И. Микоян, речь которого отличалась наибольшей антисталинской направленностью, поскольку именно он впервые поставил под сомнение теоретические взгляды И. В. Сталина, раскритиковав две его самые известные работы — напрямую «Краткий курс истории ВКП(б)» и опосредованно «Экономические проблемы социализма в СССР».

По мнению ряда историков (А. В. Пыжиков[512]), микояновский «наезд» на сталинское теоретическое наследие был вовсе не случаен. Дело в том, что все хрущевские новации, в том числе в партийно-государственном строительстве, в аграрной сфере и на международной арене, никоим образом не вписывались в «сталинские теоретические каноны». В силу этих причин сохранение имени И. В. Сталина в пантеоне классиков марксизма-ленинизма создавало лично для H. С. Хрущева реальную угрозу того, что с помощью тогдашних теоретических воззрений бывшие сталинские соратники, сохранявшие свое влияние и вес в Президиуме ЦК и в Президиуме Совета Министров СССР, могли без особых усилий доказать теоретическую ущербность любой хрущевской инновации. Неслучайно позднее сам А. И. Микоян особо отмечал, что «идейное значение XX съезда» формировалось путем «пересмотра определенных идеологических установок».