Мистик Томас Свит - Козлов Евгений Александрович - Страница 55

Вы уже догадались, кто живет в этом поместье.

И неслучайно граф Краусвеа отправив по почте немалое количество пригласительных писем, решил самолично пригласить на бал в честь своего приезда молодую особу известную как Элизабет Прэй. Скажите слишком предсказуемо. Отнюдь, нет. Не в его характере делать столь поспешные выпады в сторону противника; причина впрочем, не особо ясна, то ли вторично прочитав “Собор Парижской Богоматери” он обрел романтическую ауру или непрестанные шумы, доносившиеся не только внутри замка, но и снаружи, послужили попутным ветром или его сердце, приняв непомерную дозу приворотного зелья, до дна испивши его одним лишь взглядом, способствовали к принятию столь уверено спланированного захвата чужой территории, трюк, привлекающий к себе немалое количество женского внимания, точно неизвестно. Теперь, отбросив рассуждения по поводу причин, Геральд шел по тропе, ведущей к дому, не обладая врожденной уверенностью, он излишне волнуется, напряжен, подобен тетиве лука или хрустальному бокалу, нечто хрупкое, представляет он из себя. Одет по-прежнему строго, но не без индивидуальных особенностей (которые, к сожалению, не так явны, как хотелось бы), светский костюм, трость, галантность, вежливость, чувство меры и конечно снисходительность к курьезным атрибутам каждого человека, именно это было на нем и в нем или, по крайней мере, должно было быть частично. Речь свою он заранее не готовил, краткую биографию хозяйки Мемориес Роуз, вовсе не затронула его ум, да и рассказы о ее странном нраве, возможно, были преувеличены, но явно убавляли удачу на взаимность общения. Одни словом – Геральд ожидал очередной провал, поражение; вряд ли ему придется к этому обстоятельству привыкать. Он давно позабыл, когда в последний раз, в чьих либо глазах виделся венцом удачи или хотя бы стоял в тени победителя. Зато он непрерывно движется вперед, скучать ему некогда, хотя это вводит в печаль, огорчает тем, что цель никогда не будет достигнута, это явная жизнь художника, творческого человека, не обладающего величием и гениальностью. Встречаются кризисы, пустоты, после многократного высвобождения себя, к счастью они временны, потом происходят новые попытки прикоснуться к чему-то недосягаемому. Годы сменяют друг друга, а неуверенность по-прежнему снова сковывает или дает толчок, что у ребенка, что у старика, внешность может меняться, мудрость, деяния, мысли, но качества естества человека и искра божественности в человеке сопровождают его на всем жизненном пути. Так и Геральд не боролся, это было бессмысленно. Мы часто боимся того, что мы так хорошо знаем, а вот неизвестное неведомо, поэтому не так пугает. Однако он знал о хозяйке поместья кое-что и испытывал от этого стеснение, при всем своем опрометчивом интересе и симпатии.

Джентльмен встал возле входной двери, поднес ручку трости, чтобы осуществить стук, но преграда отворилась дворецким, который заранее уже поджидал гостя, увидев его в окне. Далее последовали пригласительные речи, тогда конечно, Геральд представился скромной публике, огласил именитость четко при всем его наряде. Однако он не особо походил на господина, в чьих владениях состоит целое графство, забота о внешнем виде удостоилась третьему или пятому плану, каждые пряди волос жили своей индивидуальной жизнью, особенно одна всё время лезла на глаза, не хватает пера и точно вышел бы индеец с белой кожей. Небритость когда-то легкая на начальном этапе, теперь превратилась в бороду и усы, руки в царапинах от работ по реставрации старого сооружения, он уделял этому занятию по несколько часов в день, довольно упорно брался за всё, что умел, в общем, за немногое; остальное спрятано за одеждой, пусть таким и остается.

Дворецкий пожилой мужчина во фраке, прожил с мистером Прэем многие лета. Не успел он оглядеться, как уже состарился, и как любой другой, он служил жизнью той семье в коей находится и по сей день, носил все их тяготы и радости, за что был удостоен немалого уважения. Особо не разговорчивый дворецкий отвел графа к хозяйке, в то время она находилась в библиотеке, изучая те горы книг, собрания сочинений, которые ей в детстве так бесцеремонно, без обширного объяснения примитивно не позволяли брать в крохотные ручки, не говоря о чтении. Придерживаясь своей цели, за годы гонений Элизабет успела воспылать, остыть, снова загореться, потускнеть, и в конце стать неравнодушной к библиотеке своего отца. Когда теряем близкого для нас человека, вещи, принадлежащие ему, в одно мгновение становятся дороже всего на свете, начинают блистать, тая на себе еще тепло тех рук, тогда они были почти что незаметны, а сейчас, любимая дочь открыла для себя те сокровища, каждая из которых таит в себе незабвенные воспоминания.

Одинокая леди Прэй перебирала книги, как принято она в черном платье, строгом, без лишних деталей, вычурных и ненужных, чуть волнистые каштановые волосы спадали на ее плечи, не ведая о том, что может вот так врасплох предстать перед гостем без прически. И это немудрено, ведь утром обычно гости не спешат приходить без приглашения, а в дни траура и подавно. Часть ее тела, что почти всегда открыта, не имела миловидных черт, особой нежности, лицо ее отражает силу и слабость, которая известна только ей одной. Никто еще не мог устоять перед двумя зелеными изумрудами очей Элизабет, поэтому каждый кавалер попадался в сеть прельщенный блестящими огоньками, вскоре, конечно, лишь раз поговорив, а вернее выслушав ее, кое-как выпутывался и бежал, куда глядят глаза, куда угодно, но точно не в сторону леди Прэй. Определенно они представляли свою супругу более простую, и с превеликой гармонией в душе. Эти встречи были краткосрочны по продолжительности, и поэтому она уже и не вспоминала о них; как впрочем, и у Геральда свидания (если их можно так назвать) все заканчивались, не успев начаться. Печально? Нет. Из будущего диалога вы поймете почему.

Дворецкий проводил графа до библиотеки, приоткрыл дверь, зашел следом, более того представил, огласил появление нового человека в сей обители прошлого.

– Граф Краусвеа. – затем продолжил вопросом. – Не хотите ли чаю или кофе, выбор невелик, но качество напитков отменное?

Геральд жестом показал, что ничего не нужно. Он несказанно был благодарен дворецкому за те два слова, адресованные леди Прэй, сам он в эти минуты потерял всякий дар речи, видя свой объекта обожания, да-да, вы не ослышались, именно так, теперь боясь потерять и другие дары, слегка смутился. Изваяния стояли посреди полок с книгами, Элизабет ради приличия один раз взглянув и потупив глаза в пол сделала реверанс, с безразличием к гостью продолжила перекладывать тома с места на место. Он должен был негодовать, внутренне протестовать поведению столь редкостно сухому, неужели он представлял собой жалкое зрелище, неужели настолько пуст, стеклянный графин в котором испарилась вся влага, так почему же ей не наполнить его пустоту, но видимо не мучаемая жаждой, она не испытывает никаких чувств. Отнюдь, Геральд не оказался ревнивцем по доле любящим всем сердцем, зная одну мудрость, надо радоваться тому, что есть, и тому, что когда-то было, потому нисколько не потрясен, скован, скромен, не более того.

– Вижу вы заняты, поэтому буду краток. – джентльмен попытался сыграть уверенность и у него это от части вышло, по крайней мере так ему показалось. – Смею пригласить вас на бал, вечер, презентацию, не имеет значения, посвящается, как эгоистично не звучит – мне. Но думаю, определенно, что центр всей этой затеи станет никем, после нескольких бокалов вина, или из-за моей врожденной скрытности, в общем, также не имеет значения. Но к вам миссис Прэй это утверждение не относится, я буду с благоговением ожидать вашего скорого приезда в замок Краусвеа. Позвольте услышать ответ на приглашение.

Последовала очередная пауза, если бы действо происходило в пьесе, то зрители в негодовании бы покинули зал незамедлительно, либо более того предпочли бы уснуть сном младенца. Геральд будто ничего и не говорил, речь далась ему легко, впрочем, как всегда, никогда не льстил, не заискивал, не продумывал, хотя это было бы не лишним в определенных поворотах судьбы. Промелькнула мысль об уходе, тусклая, почти еле осязаемая фибрами души, имеющая лишь один голос на всеобщем голосовании, и постановление гласило – не двигаться с места, покуда не услышит ее голос. В женщине таинственность и открытость так близки, что пожав между собой руки, приняв мир, живут в согласии, в равной степени проявляют себя любимых. Так может продолжаться если уж не вечно, то точно долго.