Беглая (СИ) - Семенова Лика - Страница 52

Старуха направила на меня лампу, пробормотала молитву и склонилась к ошейнику. Я видела, как она обливается потом от напряжения, слышала, как тяжело и шумно дышит. Она нещадно дергала, инструменты то и дело соскальзывали, но я успевала среагировать. Вдруг она замерла, и я ясно различила, как ее лицо теряет пигмент.

Я не выдержала:

— Что с тобой?

Исатихалья отстранилась, тяжело опустилась на свой табурет. Молча смотрела на меня с совершенным ужасом.

— Что?

Она утерла лапищей взмокший лоб:

— Это же вензель Тарвина Саркара…

Я лишь стиснула зубы, с трудом сглотнула, не в силах протолкнуть ком в горле. Постаралась взять себя в руки. С усилем разомкнула губы:

— Это… что-то… меняет?

Ганорка устало покачала головой:

— Нет. Но все еще хуже, чем я могла себе вообразить.

— Ты все еще помогаешь мне? Или позволишь уйти? Камни забирай, как и хотела.

Старуха опустила голову:

— Мы не нарушаем своих клятв. Что бы ни произошло.

Она поднялась с табурета и вновь принялась за дело. Ее руки теперь заметно дрожали буквально ходили ходуном. Наконец, Исатихалья сумела извлечь два камня, сплющила плоскогубцами пустые гнезда на ошейнике, чтобы я не порезалась.

— Этого должно хватить. Понятно, что настоящую цену никто не даст. Не дадут и половины… Но того, что выручу, должно хватить.

— Хватить на что?

— На места на судне.

— Места? И тебе тоже?

Старуха грустно улыбнулась:

— А ты думаешь, что я теперь смогу здесь остаться? Рано или поздно все вскроется, разнюхают. И уж лучше сдохнуть, чем держать перед ними ответ.

Я невольно почувствовала жгучий стыд. Неуместный и странный. Выходит, за какой-то час я полностью перевернула жизнь этой старухи? Но она сама. Сама! Эти размышления не помогали, я все равно чувствовала себя виноватой. Молча смотрела, как ганорка кружит по комнате, что-то собирает в сумку на широком ремне. Она сняла с крючка темный плащ, накинула на плечи:

— Я пойду искать покупателя. За дверь не беспокойся — заперто. Постарайся немного поспать. Если повезет — утром будем пробираться в порт. Дай же, Великий Знатель, и тебя спасти… — старуха шумно выдохнула, — и свою шкуру сохранить.

Исатихалья нацепила на шею целую связку своих амулетов. Надвинула капюшон по самые глаза. Бросила на меня цепкий взгляд и исчезла в толще двери. Я смотрела, как за ее необъятной фигурой колебалось едва различимое розовое поле.

Я осталась одна. Сердце самовольно разгонялось, в голове кипели вопросы, буквально сводя с ума. Можно ли доверять старухе? Ведь она знает больше, чем нужно. А если не ей, то кому доверять? В одиночку мне никогда не выбраться отсюда. Никогда. В одиночку не было даже шанса.

Я снова опустилась на табурет, закрыла лицо ладонями, словно хотела спрятаться. А в висках, словно муха в стекло, билась опасная навязчивая мысль: сука Нимаина уже однажды сходила за помощью…

Казалось, меня вышвырнули в открытый космос. И я дрейфовала, не имея возможности выбирать траекторию. Полное бессилие, подпитываемое почти паническим страхом, который замораживал все внутри.

Я по-прежнему сидела на табурете, не находя в себе сил подняться. Слушала какую-то неестественную тишину. Абсолютную. И она пугала. Я отвыкла от тишины. Я почти забыла, что такое уединение, потому что там, в том проклятом доме, просто не имела возможности побыть одной. Вокруг всегда кто-то был, даже если я не видела чужого присутствия — я его ощущала. А теперь пространство будто сужалось до размеров стеклянной банки, закупоривалось крышкой. И я была внутри. Даже казалось, что начинаю задыхаться.

Я невольно подняла руку, поглаживая горло, подсовывала пальцы под ошейник, словно хотела удостовериться, что он не уменьшился в размере и не стал душить. Шея болела. Если нет какой-то царапины, то, как минимум, наверняка назавтра появятся синяки. Я огляделась, надеясь заметить зеркало. Увидела мутный проблеск на стене у шторы. Подошла, стараясь ступать как можно тише. Заглянула, и сердце кольнуло. Я невольно отшатнулась от неожиданности, но снова приблизилась. Мое лицо было в черных ошметках пленки, я едва узнала себя. Волосы спутаны. Я провела рукой по шее — царапин не было, лишь краснота. Плевать.

Я заметила за перегородкой раковину, открыла кран и умывалась, нещадно натирая лицо, но прилипшая гадость не смывалась. Я вернулась к зеркалу и принялась ковырять ногтями, собирая мусор в ладонь. Неудивительно, что на меня так смотрели на улице. Это чудо, что я вообще смогла добраться до старухи, а не оказалась схваченной первым же встречным.

Я старалась не думать о том, что услышала от ганорки. Потом. Не сейчас. И то лишь после того, как уверюсь в правдивости ее слов. Гихалья тоже ошибалась — я прекрасно знала это. Много ошибалась. Может ошибиться и старуха. Наверняка ошиблась.

Старуха… Сейчас важна была только она. Но я снова и снова видела перед собой малиновые волосы суки Нимаины, которая проявляла ко мне такое участие… Для того, чтобы выждать, когда за меня поднимут цену, чтобы продать подороже. Внутри зудела лишь одна единственная мысль, раскаленная, ядовитая: ждать ли подобного от старухи?

Ответа не было… Возможно, было бы разумнее выйти из этой конуры и подождать где-то неподалеку? Чтобы видеть, как Исатихалья возвращается. Убедиться, что она одна, а не привела асторскую охрану. Снаружи опасно, но не опаснее ли сидеть здесь, словно в мышеловке?

Я отлепила от лица последний кусок пленки, скатала ошметки в шарик и бросила в грязную тарелку на столе. Пошла к тому месту, где находилась дверь. Уже почти привычно обшаривала стену, но проход не открывался. Заперто. Ганорка и говорила, что заперто. Значит, я в ловушке. Или в убежище?

Эти сомнения буквально раздирали меня на части. Я молилась ганорским богам теми обрывками фраз, которые успела невольно запомнить из слов Гихальи. Очень хотела, чтобы они существовали, эти самые боги. Чтобы страх перед верой не позволил Исатихалье совершить подлость. Но, вопреки желанию, я снова и снова думала о том, что стану делать, если за мной придут. Теперь я не могу вернуться к Саркару, не могу малодушно сдаться. Иначе все, все было напрасно. Все положенные жертвы, загубленная жизнь Климнеры. Ее удел станет бессмысленным.

Вдруг показалось, что проем двери едва заметно дрогнул. Накрученная собственными мыслями, я инстинктивно метнулась в самый укромный угол — за старую занавеску. Боялась даже дышать. Напряглась, превратившись в слух. Различила осторожные тяжелые шаги. Исатихалья вернулась? Так быстро? Тогда почему не окликает? Я даже зажала рот ладонью, одновременно прикрывая и нос, чтобы заглушить, казалось, невозможно громкое дыхание. От напряжения тело задеревенело. Впрочем, напрашивался вполне рациональный ответ: старуха могла счесть, что я сплю… будто можно уснуть в подобной ситуации… А если не старуха?

Я живо вспомнила асторца там, под навесом. Я не могла с уверенностью утверждать, что он преследовал меня, но исключать подобное было глупо. Мог… И не только он… У меня так и не находилось ответа, что это был за второй катер. И время… Я похолодела, и отвратительный озноб поднялся вдоль позвоночника, заколол в корнях волос, заставляя поежиться. Тарвин уже наверняка обнаружил мое отсутствие. И что теперь? Я даже не сомневалась — он не остановится ни перед чем. Мог ли быть этот второй катер его охраной? И стали бы они стрелять, зная, что я нахожусь на борту?

Шаги за занавеской казались осторожными. Более чем следовало. Время от времени они затихали, словно этот кто-то настороженно замирал. И повисала плотная тишина. Мучительно хотелось выглянуть в прореху между занавеской и простенком, но я не решалась — не знала, как залегают тени. Я могла выдать себя малейшим движением. Впрочем, как и этот кто-то. Видимо, подходили ближе, и в свете скупых ламп я заметила, как по занавеске пробежала огромная бесформенная тень. Старуха? Или нет?