Беглая (СИ) - Семенова Лика - Страница 41

Когда Тарвин позволял, я все же гуляла по саду, но уже с иным чувством. Просто сменить обстановку. Подолгу болталась на платформах в полном одиночестве, слушала птиц, нюхала диковинные цветы до тех пор, пока кто-то из служанок не приносил мне приказ возвращаться. И я возвращалась, не находя больше никакого смысла бунтовать. Сейчас я тоже покину сад, как только он прикажет.

Но рука постоянно тянулась к проклятым кустам… Я воровато огляделась, сорвала очередной бахромчатый лист, расправила на ладони. Это нагурнатское растение столько времени не давало мне покоя, что я возненавидела его. Теперь даже хотелось, чтобы этих кустов здесь попросту не было. Но я неизменно видела их каждый раз, когда проходила по большому мосту, чтобы уйти наверх, на садовые платформы. Я скомкала лист, раздраженно отшвырнула его в пропасть и почти бегом преодолела пару мостков. Но, тут же, остановилась, как вкопанная, пропустив удар сердца. Среди листвы на одной из платформ вновь мелькнула до боли знакомая синяя юбка.

Я затаилась. Старалась даже не дышать, не выдать себя. Медленно пятилась, стремясь как можно быстрее оказаться под сенью пышного деревца с фиолетовой кроной. Смотрела сквозь прореху в листве, думая только о том, чтобы спрятаться. Я больше не искала этой встречи.

Мне вдруг стало нестерпимо страшно. Так страшно, что я разом похолодела, а ноги отказывались слушаться. Я бессильно опустилась на платформу, прижала ладонь к груди, чувствуя, как яростно и сбивчиво колотилось сердце. Вот-вот оборвется. Казалось, этот звук расходился в пространстве, и был слышен даже за пределами огромного сада. В комнатах Тарвина…

Я осторожно отвела ветку, с опаской высматривая на одной из соседних платформ синее пятно. Юбка все так же размеренно двигалась среди зеленой листвы. Заметная и знакомая до зубовного скрежета. Ненавистная юбка. Она не тревожила мои сны уже две недели. Мудрая Гихалья оказалась права в своих суевериях... Но сейчас не было никакой уверенности в том, что я хочу знать разгадку этого пророческого сна. Уже не теперь. Теперь это утратило всякий смысл. Я только-только начала обретать липкое обреченное спокойствие. Свыкаться и принимать свою незавидную судьбу. Плыть по течению, позволить ему нести меня, как щепу. Как сухой лист. Как оброненное в высоком полете легкое птичье перо. Это лишало надежд, а, значит, и терзаний. Я больше не хотела терзаний. Малодушно? Трусливо? Пусть! Но я больше не видела никакого выхода, чтобы хоть как-то сохранить себя.

Моя ладонь невольно легла на шею. Пальцы нащупали крупные ограненные бриллианты ошейника. Во столько Саркар оценил меня. Красноречивее любых слов и точнее любых пророчеств… Я почти научилась не замечать эти путы. Совсем как жесткий чужой выговор Тарвина. Все это становилось частью моей жизни. Моего настоящего и, неизбежно, моего будущего. Заползало под кожу, проникало в кровь, травило вместе с его поцелуями, заставляя ловить в этой покорности особое удовлетворение. Опасное, но умиротворяющее. Не Тень, не прислуга, не невеста и не жена… Шлюха… как сказала тогда Разум. И была права. Мне чудом удалось избежать этой участи на Эйдене, но судьба, похоже, догнала меня. Гихалья всегда говорила, что своей судьбы не миновать, как не юли. Исход будет один, вселенную и Великого Знателя не обмануть — разнится лишь дорога. Моя была извилистой, но верной. Я оказалась глупа, смеясь над ганорскими верованиями.

Я нашарила на груди амулет Гихальи и прижала к губам. Этот дешевый кругляш — единственное, что от меня осталось. Я была искренне благодарна Тарвину за то, что он позволил мне оставить его. Но это лишь потому, что он не догадывался об его истинной ценности.

Я никогда не смогу самовольно покинуть пределы этого дома, не выйду даже за границы женской половины и комнат Саркара — ошейник не позволит. Никто не посмеет мне помочь. Мне даже не с кем заговорить об этом. Единственный выход — сорваться через ограждение садового моста в эту пропасть. Где-нибудь далеко внизу обязательно найдется твердь. Но даже это едва ли было выполнимо — защитное поле не позволит.

Тогда, две недели назад, когда я заметила принцессу впервые, я готова была отдать половину жизни за разгадку своих видений. Докопаться до истины во что бы то ни стало. Тогда во мне еще что-то звенело, искрило. Теперь затихло, размякло, уснуло или вовсе умерло. Тарвин уничтожил это. Я перестала цепляться за фантазии. Теперь я думала о принцессе Амирелее лишь как о другой женщине. Его женщине. И что-то неприятно скребло в груди. Я часто задавалась вопросом: красива ли она? Но сейчас, в эту минуту, когда принцесса была так близко, остро осознавала, что не хочу этого знать. Не хочу ее видеть. Никогда. Хочу забыть о ее существовании. И об этом проклятом сне.

Я долго сидела на платформе, тайком наблюдая, как принцесса медленно прогуливается среди кустов и деревьев. Но я не пыталась рассмотреть ее — хотела лишь дождаться, когда она покинет сад, чтобы уйти самой. Синяя юбка служила заметным маяком. Я больше не приду в сад. Не хочу.

Принцесса переходила с платформы на платформу, удаляясь вглубь, и мне ни разу не удалось даже заметить целиком на мостках ее фигуру. Наконец, я совсем перестала наблюдать признаки ее присутствия.

Я выждала еще какое-то время, с трудом поднялась на затекших ногах. Теперь бы только не столкнуться с Разум. Мне казалось, что в последнее время она возненавидела меня. Словно сгорала от ревности, хоть Тень не имеет на это права. Или она не имеет права показывать это своему повелителю? Впрочем, меня это не волновало — я не была Тенью. И мне было плевать на их запреты.

Я пробиралась осторожно, все время осматривалась. Старалась шагать по возможности бесшумно, даже сняла туфли и сжимала их в руках. Я решила пройти верхами, миновать главную аллею со злосчастными кустами. Из любой части сада она была видна, как на ладони, а я хотела остаться незамеченной.

Никогда не забиралась так высоко. Здесь было больше птиц. Самых разных. Одни устраивались по верхам, другие сновали в ветвях. Белые огромные, которых я уже видела, восседали на толстой ветке, свесив свои роскошные длинные хвосты. На одной из платформ крошечные и разноцветные пташки, не больше моего мизинца, роились звонкими стайками, как мошкара. Разгонялись и ныряли в плоскую чашу фонтана, распространяя вокруг себя мелкие, как водяная пыль, брызги. Выныривали и тут же с довольным писком отряхивались.

Я невольно остановилась и наблюдала, чувствуя, как губы растянулись в блаженной улыбке. Это была сцена какого-то истинного природного счастья, которой можно было бы любоваться часами. Наслаждения жизнью, моментом, полетом, водяными брызгами. Ученые утверждают, что у большинства птиц нашей галактики не существует понятий «вчера» и «завтра». Они живут конкретным моментом и радуются ему. Они не помнят о прошлом, которого для них не существует, не думают о будущем. Они просто живут, как позволяет конкретное мгновение. И в это мгновение они счастливы.

Я бы хотела стать одной из этих птиц…

От этих мыслей улыбка сползла с моего лица. Нужно возвращаться. Я в последний раз взглянула на пищащую стайку и развернулась, неожиданно увидев прямо перед собой ярко-синюю фигуру. Я одеревенела настолько, что даже не успела ничего почувствовать или помыслить. Понимала лишь одно — передо мной стояла принцесса Нагурната Амирелея Амтуна.

Не красива… Первое, что я заметила. И в груди разлилась какая-то теплая умиротворяющая легкость, даже в голове кристально зазвенело. Не красива… Не красива!

Нет, принцесса Амирелея не была уродиной в полном смысле этого слова. Гихалья, пожалуй, назвала бы ее неказистой. Простое открытое круглое лицо, невысокая полная фигура. Она не была безообразной толстухой — в принцессе ничего не было слишком. Ни чрезмерной полноты, ни чрезмерной низкорослости, ни чрезмерного уродства. Но и не находилось ничего, чем бы эта девушка могла бы блеснуть. Разве что волосы. Светлые, золотистые, с легкой рыжинкой. На фоне асторок и других здешних женщин, большей частью темноволосых, принцесса Амирелея, безусловно, выделялась.