Беглая (СИ) - Семенова Лика - Страница 27

Я должен был видеть дикарку немедленно. Проглотить, как противоядие после утренней отравы. А идиотский прогноз Агринона сделал это желание нестерпимым. Благоприятный день… для меня и этой безликой нагурнатской принцессы… Я был счастлив, что сегодня так сложилось, несмотря на долг. Не сомневаюсь, отец надавит на верховного, как полагается, и тот вскоре сляпает нужную бумажку и выдумает близкую дату. Сейчас же отец был в благостном расположении от утреннего спектакля. Он был настолько доволен, что проглотил даже это. Зато пока еще есть немного времени. Благоприятный день… Плевать, что это глупые выдумки, но, словно в отместку, я намеревался провести этот благоприятный день с той женщиной, с которой хочу. Которую хочу. И теперь уже ничто не помешает — я сверну шею любому, кто встанет на моем пути!

Я вошел на женскую половину, миновал коридор в крыле Теней. Он показался мне пустым до гулкого звона. Было странно понимать, что сейчас здесь размещалась одна лишь Разум… Нужно как можно скорее отрядить делегацию в Чертоги и выбрать остальных. На этот раз таких, каких и полагается. Это необходимость. По-хорошему, сделать это нужно было еще вчера, едва я посетил отца. Но все пошло не так… Сейчас я не хотел об этом думать. Потом. После, когда утихнет этот мучительный пожар. Когда я затушу его.

Я вошел в один из залов женской половины и увидел Разум, ожидающую меня. Она приблизилась на допустимое расстояние, поклонилась и коснулась губами моей руки:

— Повелитель, простите недостойную Тень за то, что я не сумела встретить вас, как подобает.

Знаю, она не успела, потому что о моем возвращении не предупреждали. Но сейчас было плевать. Я кивнул:

— Я тебя прощаю. Где она?

Разум поднялась:

— В дальних комнатах. Все сделано, как вы приказали.

— Кто при ней?

— Только молчаливые асторки. Старшая отчиталась передо мной, и я приняла ее работу.

Я кивнул:

— Можешь идти к себе.

Разум медлила, будто нарочно. А я смотрел на нее и просто не мог не сравнивать. Принцесса Амирелея не шла ни в какое сравнение даже с моей Тенью. Такая жена обречена стать искаженной тенью собственных Теней. И эту нелепость увидят все. И мне придется жить с этим всю жизнь, утешаясь значимостью ее крови…

Разум изменилась в лице, внимательно глядя на меня:

— Вы чем-то недовольны, повелитель?

Я покачал головой:

— Ты можешь идти.

Она снова медлила.

— Иди, я сказал!

Конечно, Разум чует неладное, но не решается спросить о причинах. Не имеет права, если я сам не пожелаю говорить с ней. А я не желаю. К Йахену Разум!

Воздух буквально вибрировал. Я жадно втягивал его ноздрями, чувствуя, как дикарка становится ближе. Шаг за шагом. С каждым стуком бешенного сердца. Сегодня я чувствовал ее нестерпимо ярко, остро. Я желал ее так, как не желал никогда ни одну женщину. Я задыхался от этого желания.

Она лежала на спине на краю кровати поверх покрывала, и, кажется, спала, несмотря на поздний час. От ее близости звенело в ушах. В паху призывно тянуло, но я сдерживал себя, находя в этом какое-то извращенное томительное удовольствие. Оно пьянящим ядом разливалось по венам, ударяло в виски. Я слышал свое сбивчивое дыхание.

Мне еще не удавалось рассмотреть ее так хорошо. Платиновые волосы рассыпались по постели, голова чуть запрокинута, пухлые губы приоткрыты. Правильное овальное лицо, точеные черты. Кайи заверил, что в ее внешность не было никакого стороннего вмешательства. Ее кожа была чистой, чуть прозрачной. Голубая сорочка лишь подчеркивала эту белизну. Дикарка казалась хрупкой в этих кружевах, податливой, но я знал, что такое впечатление обманчиво. Эта мысль отдалась в дрогнувшем члене, и я сцепил зубы.

Я готов поклясться, что она была суминкой чистейшей крови, и сейчас это казалось чудовищной насмешкой. По спине пробежал неуместный холодок, будто будущая жена уже сейчас вторгалась в мою жизнь. Принцесса Нагурната тоже была чистокровной суминкой внешнего предела. Чистокровнее некуда. Но разница была слишком очевидной. Как плевок в лицо… И теперь дикарка вызывала какую-то затаенную злость, которую я с трудом мог объяснить, но отчаянно хотел выместить. С какой радостью я бы поменял этих женщин местами…

Я подошел ближе. Теперь стало слышно, как тихо дикарка дышит. Грудь под сорочкой едва заметно вздымалась. Я откинул полы халата, и почти полупрозрачный однотонный шелк мигом обрисовал чуть выпуклые ареолы. Я тронул навершия кончиком ногтя, и соски на глазах превратились в маленькие твердые горошины. В паху снова дрогнуло и разлилось жаром. Не терпелось до изнеможения забиться в ней, почувствовать, насколько она тугая. Эта маленькая сучка, посмевшая уже кому-то предложить это совершенное тело…

Вдруг ее ресницы дрогнули, и дикарка открыла глаза. Сейчас они горели ярче, чем прежде. Она пристально смотрела на меня, закаменев. Дождусь ли я от нее покорности? Я медлил, давая ей шанс. Зря, потому что мерзавка подскочила, как ужаленная, и кинулась прочь, к окну. Глупо было ждать какого-то понимания…

Я снял куртку, швырнул на кровать:

— Подойди.

Она не подчинилась, и это чувство было очень странным. Первая женщина, которая смела не исполнять мои приказы. Я вспомнил, как она билась подо мной тогда, на полу, как укусила за губу. И в ушах зазвенело. Если дикарка предпочитает свои дикие игры — я не прочь. Комната заперта — ей никуда не деться.

Я медленно пошел вперед, расстегивая пуговицы рубашки. Девчонка прижалась к стене и смотрела распахнутыми глазами. Потом начала отходить вдоль окна, прижимаясь к стеклу спиной. Лихорадочно осматривалась. А я дурел от ломоты в набухшем члене, глох от пульсации крови в ушах, не мог оторвать взгляд от ее торчащих сосков, призывно проступающих сквозь тонкую ткань. Вспоминал, как они перекатывались в пальцах. Она не выйдет из той комнаты, пока не станет выть подо мной, не охрипнет от криков, не обессилит до изнеможения от спазмов оргазма. Я отпущу ее лишь полуживой, измотанной, покорившейся.

Терпение иссякло. Я хотел чувствовать ее под собой, утолить первый голод. Я больше не намерен ждать.

Я видела, как мутнели его глаза. Наливались глубокой тяжелой синевой. Я будто смотрела в своеобразное зеркало, в котором разум уступал место исконным природным инстинктам. Я видела перед собой распаленного хищника, который скорее умрет, чем откажется от выбранной жертвы. И не существовало слов, способных привести его в чувства.

Воздух между нами сгущался, наполнялся какими-то хлесткими разрядами. Давил на грудь, и на мгновение даже стало трудно дышать. Я невольно провела ладонью по шее, пытаясь избавиться от невидимого гнета. Но это не помогало. Мое дыхание стало тяжелым, прерывистым, нервы будто оголились. И даже касание этого наэлектризованного воздуха разливалось по телу мучительно-странными спазмами. Кожа стала влажной от испарины, сердце разогналось до шального бега. Соски сжались и ныли, а малейшее движение ткани сорочки отдавалось в них обостренной чувствительностью.

Я не могла двинуться с места. Смотрела, не моргая, как на меня надвигался безумный мужчина. Он расстегнул серебристую рубашку, стащил с плеч и бросил на пол. Длинные синие волосы падали на гладкую рельефную грудь. Его кожа не отливала явной синевой, как у этих безмолвных асторок, была скорее смуглой, серовато-коричневой. Тело, словно выточенное из полированного камня. Высокий, мощный, сильный… и безжалостный.

Я вновь невольно вспомнила Разум у его ног. Ее глаза, ее жесты. Унижение, какого я никогда не видела прежде. Даже в эйденских шлюхах было гораздо больше достоинства. В самой замызганной из них! Те хоть на что-то имели право. Чувствовали в себе это право. Здесь же женщины не могут ничего. Ни-че-го. Даже дышат с позволения своего повелителя. Тогда к чему такое существование? В ушах будто разливалась надсадная сирена, во рту пересохло. Я ни за что не стану одной из них — пусть лучше убьет. И кипучая гордость ударила в голову какими-то шальными парами. Кто угодно — но не я! Сидеть в этих проклятых комнатах всю оставшуюся жизнь и ждать, когда он явится без согласия овладеть моим телом? Когда заблагорассудится? Нет!