В тени меча. Возникновение ислама и борьба за Арабскую империю - Холланд Том - Страница 55

Однако провести Юстиниана было трудно. Он знал неприятную правду: отчаявшаяся имперская администрация подкупила Теодориха и остготов, предложив им Италию, чтобы убрать их от порога Константинополя. Юстиниан также знал, что покрытие глянцем грозного наследия Рима, которое он сделал целью своей жизни, требует должного руководства утраченными провинциями и совершенствования заплесневевших законов. Цари варваров, независимо от того, как тщательно они подражали манерам цезаря, явно были не теми, кого Бог желал для мира. Теодорих, несмотря на внешний лоск классического образования, так и не избавился от варварских привычек⁵. И это было еще не самое плохое. Чудовищно, но спустя два века после Никейского собора в Равенне находились церкви, в которых открыто отрицалось, что Сын – одна суть с Отцом. Словно вампир, поднявшийся из давно запечатанного саркофага, Теодорих оставлял за собой след зла, которое ортодоксальные христиане считали похороненным навсегда. Он был не просто еретиком, а еретиком из еретиков – сторонником арианства.

Приверженность Теодориха вере, которую почти все римляне считали забытой, очевидно свидетельствовало о том, насколько восприимчивыми к исчезнувшим доктринам могут быть варвары. Как в пустынях за границами Палестины, так и в лесах за Рейном и Дунаем, ереси, много десятилетий назад преданные забвению на территории империи, демонстрировали чудеса выносливости и даже процветали. Преданность готов арианству имела весьма почтенную родословную. В конце 340-х гг., когда правил сын Константина, а Юлиан выжидал своего часа, епископ по имени Ульфила (Вульфила), гот по происхождению, убежденный приверженец арианства, отправился на север – к Дунаю и приступил к миссии обращения своих соплеменников. Если истории, которые о нем рассказывают, были не обычными фантазиями, то его успехи оказались весьма впечатляющими. В течение столетия после смерти Ульфилы его превозносили как Моисея северных варваров⁶. И это для народа, остро чувствовавшего снобизм римлян, стало волнующей идеей: они тоже, как дети Израиля, могли быть избраны Богом, чтобы получить Землю обетованную. Вследствие этого, когда группа, называвшая себя «хорошими» – visi готами (вестготами), – покорила Испанию, они не пожелали отказаться от арианства в пользу католической ортодоксии. Теодорих тоже, даже получив трон Италии, не изменил прежней вере.

Понятно, что он не стремился навязать ее своим римским подданным. «Мы не можем навязывать религию, – торжественно объявил он, – потому что никого нельзя заставить верить против воли»⁷. Такова конечно же была его принципиальная позиция, но и расчет здесь играл не последнюю роль. И в «визиготской» (вестготской) Испании, и в остготской Италии пришельцы составляли явное меньшинство. Они не имели ни одного шанса заставить местное население отказаться от решений Никеи и принять учение Ария. Поэтому мудрый Теодорих оставил католиков в покое и только «откармливал» их, чтобы было легче грабить. И пока он довольно-таки умело, даже изощренно, играл роль римлянина, его арианство помогло ему создать новую, более характерную, индивидуальность для себя и своих последователей, набранных из совершенно разных мест. Длинные волосы, склонность пронзать людей на полном скаку копьем, при этом вопя во весь голос, и внимание к человеческой природе Христа – таковыми стали основные признаки новой итальянской элиты. «Гот, думающий о своих интересах, – проницательно заметил Теодорих, – хочет быть как римлянин. Но только бедный римлянин может захотеть быть готом»⁸. Однако такая оценка представляется неоправданно пессимистичной. Не прошло и двух десятилетий после начала правления Теодориха в Равенне, как уже не было недостатка в высокородных римлянах, желавших изучить его язык. Будь у них больше времени, кто знает, насколько готами они бы стали.

А время близилось к концу. Как только Юстиниан в 532 г. подписал «вечный мир» с Хосровом, он немедленно обратил свой взор на Запад. Большинство советников, знавших, что война с Персией опустошила казну, прилежно наполненную Анастасием, пришли в смятение. Но Юстиниан решительно отмахивался от всех возражений. Во сне к нему явился африканский епископ – мученик, за несколько десятилетий до этого сожженный на костре, и потребовал, чтобы император завоевал Карфаген, который уже почти столетие оставался потерянным для римского народа. Кто бы стал сомневаться в том, что Христос целиком и полностью поддерживает новую инициативу императора? Естественно, убийцы епископа, банда безнадежно упрямых дикарей, называемых вандалами, заклеймили себя как враги Господа. Грабежи богатых городов и плодородных пшеничных полей Северной Африки – всего лишь первое звено в цепи их нечестивых поступков. Как и остготы, вандалы были арианами, но, в отличие от остготов, они, находясь во власти причудливой смеси паранойи, фанатизма и сознания своей силы, вознамерились лишить католическую церковь всех привилегий, покарать ее лидеров и объявить арианство государственной религией. Вот Юстиниан и не мог не объявить их «врагами и телом, и душой»⁹. Новость о том, что двор вандалов погряз во внутренних распрях, лишь укрепила его решимость и уверенность в том, что Бог благословляет его на бой. Иными словами, Юстиниан наметил своей первой целью не Италию, а Африку.

В 533 г., когда большой военный флот, собравшийся у императорского дворца, поднял якоря и вышел в Босфор, большинство из тех, кто наблюдал, как величавые корабли скользят к заходящему солнцу, опасались худшего. Численность кавалерии и пехоты достигала только 18 тысяч человек, и, хотя их командиром был сам Велизарий – генерал, одержавший блестящую победу над персами при Даре, летопись римских военных успехов после этого события не внушала оптимизма. Однако довольно скоро население Константинополя узнало о невероятных достижениях – в них едва можно было поверить. Римские ударные силы, высадившись на африканской земле после двухмесячного плавания, оперативно выступили на Карфаген, разгромили врага в двух больших сражениях и заставили его сдаться. Церкви и соборы Северной Африки были очищены от всех следов арианства и возвращены католической церкви. А тем временем потерпевший поражение царь вандалов был перевезен в Константинополь вместе со своими сокровищами и показан в цепях народу на ипподроме. Говорят, что во время этого представления он прошептал: «Тщеславие тщеславий, все тщеславие»¹⁰.

У Юстиниана не было времени подумать над этими словами. Взбудораженный блестящей победой, он поспешил развить успех. В 535 г. Велизарий вновь отплыл с новым военным флотом на Сицилию, где с легкостью обратил в бегство гарнизон остготов. Годом позже началось давно ожидаемое вторжение в Италию. В начале зимы 536 г. Велизарий уже наступал на Рим, и 9 декабря, по подсказке городского епископа, древняя столица распахнула свои ворота имперским силам. И Рим после шестидесятилетнего перерыва снова стал римским. По крайней мере, утверждают, что это воскликнул помощник Велизария.

Но при этом был проигнорирован тот факт, что Италия, во всяком случае официально, никогда не переставала подчиняться Римской империи. И для многих итальянцев новость о том, что их освободили, явилась некоторой неожиданностью. И если были итальянцы, приветствовавшие то, что Юстиниан именовал «обновлением» римского мира, то значительно большее их число приходило в отчаяние от убийств и обнищания, которые это «обновление» принесло на практике. Остготы, в отличие от вандалов, продемонстрировали раздражающее нежелание падать духом. Прошло всего несколько недель после захвата Рима Велизарием, и они вернулись – расположились лагерем у стен города. Их оказалось так много, что жители Рима, незнакомые с ужасами войны и осады¹², поспешили к своему освободителю и стали просить его сдаться. Велизарий, в совершенстве овладевший ролью античного героя из далекого прошлого города, возмущенно отказался. Спустя один год и девять дней, после упорной обороны, к организации которой Велизарий подошел творчески, остготы были вынуждены отступить. Правда, к этому времени в Риме очень многое изменилось: акведуки, веками снабжавшие город водой, были разрушены и не подлежали восстановлению, бани опустели, гавани оказались уничтоженными, водяные мельницы, забитые трупами, больше не вращались. А сенаторы – те, кого еще не схватили и не обезглавили негодующие остготы, – остались в нищете. Но худшее еще было впереди. К 538 г. в центральной части Италии начался голод, причем настолько сильный, что некоторые хозяева постоялых дворов – согласно вполне достоверной информации – были вынуждены периодически насаживать на вертел случайных гостей, чтобы свести концы с концами. В следующем году остготы, давая понять, что не намерены отступать, смели с лица земли город Милан. После этого даже такой самоуверенный человек, как Юстиниан, не мог не понять, что не все идет по плану.