Князь Рысев 4 (СИ) - Рок Алекс - Страница 17

Мне вспомнился изглоданный, лежавший уже не первое столетие скелет в точно таких же, который нам встретился с Кондратьичем — и стало немного не по себе.

Не переставая улыбаться, гмур успокаивающе поднял руки перед собой.

— Недорас-сумение! Ос-с-сипка, господина! Кто з снал, сто господина приви-рет-ливое, а? Сисяс усе будет, моя скидка дать!

Я перевел взгляд на чертовку, словно спрашивая, какого проходимца она нам привела? Биска же лишь ответила, что я взрослый мальчик, у меня есть своя голова на плечах, а вообще — надо больше думать.

Несмотря на головную боль…

Будто чуя мой недуг, гмур вдруг с головой уткнулся в один из своих рюкзаков. На свет вываливался нехитрый скарб: игрушки, памятные статуэтки, символы — богов, дьяволов и кого-то еще. На ходу, мохнатой ногой он поддел уже расстеленную сумку — словно по мановению волшебной палочки, она мигом скаталась назад. Если в этом мире нет азиатов, то их сверхспособности точно передались этому подземному народцу.

— У мен-ня такое ес-с-сть, нигде не найти! Вота!

Словно величайшее сокровище, он вытащил самую настоящую амброзию, нектар или что там жрут боги? Ясночтение в этот раз было четко уверено, что перед нами она в чистом и первозданном виде.

Сапфировая настойка!

Я сглотнул, поймал недовольный взгляд дьяволицы — она словно так и желала сказать, что это только она смеет обладать этой штукой.

И дразнить меня ей же, когда мне тяжело.

Вопреки обычаю, густая голубая жидкость в этот раз покоилась в стеклянном, но плохо ограненном кувшине.

Как будто бы мне в самом деле было до этого дело.

— Моя зреть — гос-с-сподина плоха, гос-с-сподина нехолосо! Эта ему холос-с-со сделать, да? Господина согласна?

Господина был еще мать как его согласна. Словно забыв, что имею дело с пройдохой, я протянул руки к бутылю. Торгаш не брал дурного примера с дьяволицы и тут же отдал его мне. Биска забурчала, словно переваренный суп, шепотом обещая навлечь жуткие кары на голову несчастного — да что только на нее нашло?

— В кледит, — отозвался гмур и погрозил мне пальцем, как злостному неплательщику. Он то вспоминал, что плохо выговаривает «р», то ему вдруг удавалось схватить непослушницу и сказать четко.

— Стой, барин! Кто знает, какую этот пройдоха зарядит нам цену?

Кондратьич, как всегда, выступал гласом разума. И, как и положено гласу разума верхом на умных мыслях, пришел слишком поздно: я зубами выдернул деревянную пробку и тут же сделал несколько глотков живительного пойла.

Торгаш разве что не расцвел.

— Холос-с-сый господина. Так и надо. В кледит?

— А этого не хватит? — Словно на что-то надеясь, я вытащил те двадцать монет, что лежали в кармане. Гмур посмотрел на меня, как на дурачка, и выдохнул.

— Знасит, в кледит. Сто писят монеток цена, справедливо.

Я кивнул — справедливей и не найти.

— Или палка. Палка у гани в луках — холос-с-сый палка, господина, да?

Кондратьич обменялся со мной взглядами, но дал понять, что если нужно — потерю старой винтовки он уж как-нибудь переживет.

Я отрицательно покачал головой, когда гмур уже жадно потирал ручонки — ему-то казалось, что оружие уже в его руках.

— Не пойдет, — сказал толстяку. Тот скуксился, приуныл, но решил не подавать виду.

У него где-то внутри словно торчал моторчик внутреннего счастья. Стоило только пасть духом, как тот тут же выдавал свежее топливо.

— Не пойдет, — улыбнулся я. — Эта палка прошла много боев и цела. А сапфировая настойка после пары глотков сойдет на нет.

— Жисть! — Пузатик возразил, будто я оскорбил его в лучших чувствах. Не отпей я уже из бутыля, он бы тотчас же забрал его. — Вода синай жистя давать, жистя лучшее делать! Лана забилай, боль забилай, холос-с-со!

— Верно. Но палка «гани»… — переглянулся со стариком вновь, хотел бы я знать, что обозначает это чудное слово. Кондратьич не знал, я прочистил горло и продолжил: — Палка эта много всяких штук может. Мало одного синай вода, понимать?

— Понимать, моя понимать! — Он разве что не подпрыгнул на радостях. Господина не совсем отказался ему палка отдавать, господина решил торговаться.

А гмур, кажется, больше всего на свете любил торговаться.

— Господина сисяс такой увидеть, никогда не видеть, да?

Он вытащил передо мной холщовый мешок. Сдавалось мне, что он малость по странному понимал смысл слова торговаться. Мешок, конечно, неплохой, но…

Я присмотрелся к его свойствам, и глаза чуть не полезли на лоб. Мешок обещал быть общим на всю группу — все, что засунуть в него, одновременно оказывалось в сумках у других. Правда, в конце путешествия мешок обещал исчезнуть, ибо не мог существовать за пределами подземелья, но это натолкнуло меня на мысль!

— Бумага, чернила… чем черкать по бумаге есть?

— Господина полюбиться месок? — не желая терять нити разговора, переспросил торгаш. Впрочем, и обрывок бумаги с письменными принадлежностями у него нашлись. Вместо пера с чернилами был изгрызенный в корень карандаш.

— Палка мне, их бесплатно полусать.

И с пониманием «бесплатно», кажется, у него тоже были большие проблемы. Ну да не мне его судить.

— Вытащи из винтовки патроны, — шепнул я Кондратьичу.

— Барин, ладно это пойло — гляжу, у тебя румянец по щекам побежал, но эта сумка-то тебе зачем? — Старик был крайне удивлен моим выбором, но повиновался. Заворчал, что у этой-то образины все одно к винтовке обнаружатся пули. Не в этой сумке, так в другой…

Кондратьич оставался безоружным. Выдохнув, отдавая ружье в руки пританцовывающего на радостях гмура, он вдруг вытащил нож из-за сапога. Небольшой, но и с ним можно было делов наделать. Я в Кондратьиче на этот счет не сомневался.

— Там же тупик, — сказал я торговцу, когда он взвалил на свою спину тюки и заспешил в обратную от нас сторону. Внутри меня жило разочарование — надо было спросить поганца, не видел ли он пробегавшую мимо девчонку, но было уже поздно. Теперь-то он потребует за это дополнительной платы: кому, как не ему знать, что информация — самый ценный товар?

— О, господина заботиця обо мне. Плиятно. Но пусть господина не волновайса — моя всегда свой путь идти, да? Мы еще встретится — вы деньга собилайте, да?

Ибрагим буркнул ему в ответ что-то нечленораздельное — кажется, пообещал заместо денег хорошего тумака.

Винтовки ему было откровенным образом жаль: наверняка не раз и не два она вытаскивала его из самых тяжелых ситуаций. Ладно, ружье — дело поправимое, как и кортик: были б живы, а деньги на новое найдем.

— Барин, сумка-то тебе начерта? Что ты в нее пихать собрался? — Старик высказывал недовольство в вопросах. Я же дождался, когда мгла этих коридоров поглотит гмура-торговца, еще раз осмотрел приобретение. Если я все правильно понял, то это возможность.

Возможность послать весточку на ту сторону.

— Ибрагим, можешь меня оставить на минутку? По мужским делам надо.

Старик недоуменно, с неохотой кивнул. Явно хотел уж было мне сказать: «Да сцы прямо тут, барин, нешто я что новое увижу?», да не осмелился. Молодец, хвалю…

Остатки свечи старик разломил надвое, сунул мне огарок — гляди-ка, а я до такого вот не додумался.

Свет от магической вещички будто бы поделили на два, но его все еще вполне хватало.

Биска сразу ухватила суть за хвост — остаться-то с ней наедине я хотел только лишь ради разговора.

— Биска, ты ведь знаешь, что тут случилось? Ты можешь сходить к девчонкам?

— Могу, но не пойду. — Словно не было на свете занятия интересней, она принялась рассматривать собственные ногти. Из жаждавшей моего внимания дьяволицы она обратилась в просто дьяволицу…

Я кивнул — вполне ожидаемый ответ с ее стороны.

— А сказать, живы они хотя бы? — Я почуял стыд, в первую очередь за самого себя. Этот вопрос мне следовало задать в первую очередь и еще там, при первой встрече. Пусть Кондратьич хоть обсмотрелся бы в ужасе, как я разговариваю с пустотой, но мне было бы спокойней.