Избави нас от зла - Холланд Том - Страница 108

Миледи встретила мой взгляд, и довольно долго ни один из нас не говорил ни слова. Потом она едва заметно повела плечом, а по ее лицу пробежала тень усталости.

— Очень хорошо, — согласилась она и крепко прижала книгу к груди, — пойдемте.

Ловелас сделал паузу. Его губы тронула полунасмешливая улыбка.

— Я не знаю, чего мы ожидали. Как только мы вошли в синагогу, раввин привел нас не в хранилище древних бумаг и не в какое-то опасное, тайными силами населенное место, а к старухе, прикованной к постели. Ее лицо каким-то непонятным образом еще хранило следы увядшей в незапамятные времена красоты, но разум, казалось, почти покинул ее, прихватив с собой и слух. Раввин, должно быть, прочитал мои мысли по выражению лица, поэтому улыбнулся мне, направляясь к постели пожилой женщины.

— Это Джемайма, — сказал он, придвигая к постели стул, — внучка раввина Льва и племянница раввина Самуила.

На лице Миледи я увидел словно отраженную в зеркале вспышку своего собственного интереса.

— Значит, вы полагаете, — спросила она, подходя ближе к постели, — что они могли научить ее читать таинственную рукопись?

— По правде сказать, — ответил раввин, — я не очень-то в это верю. И все же из всех, кто знал раввина Льва, в живых осталась только Джемайма.

Он склонил голову в молчаливой молитве, потом потянулся к книге. Однако Миледи не пожелала выпустить ее из рук и ревностно оберегала, даже когда переворачивала страницы и раскладывала на постели. Джемайма продолжала смотреть перед собой, словно совершенно не осознавала присутствия книги рядом с ней, а потом положила трясущуюся руку на раскрытые страницы. Она опустила на них взгляд, и ее губы стали шевелиться. Какое-то короткое мгновение я чувствовал прилив надежды, но потом старуха моргнула и отрицательно покачала головой, продолжая бормотать себе под нос непонятные слова. Миледи захлопнула книгу, и я увидел гримасу неистовой ярости и горького отчаяния, застывшую на ее красивом лице.

Я тут же вспомнил, что раввин Лев рассказывал о том, что его тоже когда-то охватило отчаяние, а именно в тот момент, когда он тоже потерял веру в то, что сможет прочитать книгу. И словно по волшебству в один жаркий день после полудня — возможно, в этой самой комнате, где мы сейчас собрались — от его отчаяния не осталось и следа при появлении ребенка, его внучки. Я повернулся к раввину.

— Вы говорили мне о книге, о той книге, где раввин Лев предсказал мое появление.

— Да…

— Можете вы найти ее?

Он бросил на меня удивленный взгляд, потом слабо улыбнулся.

— В этом нет необходимости.

Он сунул руку под мантию, достал тоненький томик в кожаном переплете и протянул его мне. Я жадно выхватил у него книгу и стал быстро перелистывать страницы, пока не дошел до той, которая была заложена цветком. Он все еще был в книге. Какое-то мгновение я сидел, словно окаменев и не отрывая от цветка взгляда, потом осторожно протянул томик Джемайме. Она взяла его, нахмурилась, тоже опустила глаза и уставилась на цветок.

— Я помню… — внезапно заговорила она и зажмурилась, чтобы стряхнуть слезу. — Я помню тот день, когда сорвала этот самый цветок.

Она поднесла его к носу.

— Запах давно пропал.

Слезы ручьем потекли из ее глаз, она стала вытирать щеки и в тот же миг внезапно рассмеялась.

— Я помню, — заговорила она снова, кивая головой. — Я отдала его дедушке. Да. Моему дедушке.

Она закашлялась, потом снова засмеялась.

Я бросил взгляд на Миледи. Она ответила медленным кивком головы, словно только что начала понимать, потом разгладила страницы книги и снова дала ее Джемайме. Старуха уронила томик, который держала в руках, и цветок рассыпался на мелкие кусочки, которые разлетелись по воздуху розовой пылью. Но Джемайма, казалось, даже не заметила этого, потому что все ее внимание было обращено теперь на книгу, на ее магические, недоступные пониманию знаки. Я видел, как ее глаза удивленно расширились, потом лицо внезапно озарилось бледным серебряным блеском, который шел, казалось, из каких-то неведомых глубин. И в тот же миг я услыхал тяжелый выдох Миледи, а затем свистящий, победный вдох. Я видел искры в ее глазах и понял, что она уже вцепилась в мысли Джемаймы. Внезапно Миледи тихо застонала и закрыла глаза, потом снова открыла, и мне показалось, что их золото охватил пожар. Она торопливо потянулась к книге.

— Да, — тяжело дыша, заговорила она, опуская взгляд на рукопись. — Да, Ловелас, теперь я могу читать ее!

— Я рад, — ответил я, заставив себя улыбнуться.

Не прекращавшаяся боль в животе выплеснулась громадной волной, которая поглотила всего меня. Она окунула меня в густой тяжелый туман, комната поплыла перед глазами… Я почувствовал, что падаю на пол.

Сквозь кроваво-красные волны боли, сокрушавшие все мое нутро то в одном, то в другом месте, то сразу в нескольких местах, я смутно осознавал свое состояние, хотя и не мог знать, как долго это продолжалось. Я потерял счет часам, ощущение времени и места растворилось в непреходящей боли. Время от времени, словно мелькание призраков в сплошном тумане, в моем сознании проносились сны. Я видел Миледи, ее лицо было перекошено ужасом, а руки вдавливались в живот трупа с такой силой, что плоть раздавалась в стороны и кишки змеились наружу из образовавшейся полости. Потом мне виделось, что этот труп — я сам. В другие моменты мне слышался плач новорожденного ребенка, и я видел самого этого ребенка. Его тело тускло поблескивало еще не смытой кровью. Это маленькое, свернувшееся калачиком существо было вырвано из утробы Ханны, а потом найдено моим отцом. Он завернул его в свой плащ, поэтому, как я ни вглядывался, мне не удавалось разглядеть лицо младенца, и я начинал подходить ближе. Но по мере моего приближения картина сна расплывалась, становилась неясной, и я вдруг обнаруживал, что блуждаю в долине Солсбери. Сильный ветер обжигал мне лицо густыми хлопьями снега, но я должен был найти Стонхендж, потому что только от этого места мог правильно определить дорогу к дому. Потом я понимал, что ошибался, что был вовсе не возле Стонхенджа, а на каком-то далеком и бесплодном горном склоне. Впереди себя я видел могучую скалу, контуры которой напоминали голову старика. Как страстно мне хотелось до нее добраться!

Ловелас замолчал на некоторое время.

— Моему страстному стремлению было объяснение, — продолжил он свой рассказ. — Чем пристальнее я вглядывался в это подобие головы, тем активнее начинала слабеть моя боль. Я изо всех сил устремлялся вперед, но снег слепил меня, его хлопьев становилось все больше, они превращались в сгустки крови, залеплявшие мне глаза, и боль возвращалась. И каждый раз эта последняя картина сна заглушалась мощным приступом боли, поднимавшейся из глубин живота. Промежутки между повторением этих чередовавшихся картин сна удлинялись, а приливы новой боли возникали все реже и реже, пока видения не прекратились вовсе и я наконец очнулся.

Возле меня сидела Миледи. Я увидел у нее на коленях закрытую книгу. Она потрогала рукой мой лоб.

— Вы еще очень больны.

Ее улыбка показалась мне отрешенной и чрезвычайно грустной.

— Вы читали книгу?

Она нехотя кивнула головой.

— Что вы увидели в ней?

По ее лицу пробежала тень сожаления и в то же время отвращения.

— Я видела, — прошептала она, — много странных вещей…

Миледи замолчала, будто у нее пропал голос, и положила книгу на пол.

— Я боюсь, — зашептала она снова, — боюсь власти этой книги. Боюсь, что так никогда и не узнаю, как управлять этой властью. И все же, дорогой мой Ловелас…

Внезапно Миледи поцеловала меня.

— И все же… — повторила она и отвернулась.

— И все же что, Миледи?

Отрицательно покачав головой, она поднялась на ноги и приказала приготовить мне еду. Я поел. Мы не разговаривали, но оба все время помнили, что книга ждет нас там, куда положила ее Миледи, ждет на полу возле кровати.

— Я боюсь.

Ее голос продолжал звучать у меня в голове, о чем бы я ни думал. Что она увидела? Чего она боялась?