Площадка (СИ) - Третьяков Михаил - Страница 4

Мы доплываем до первой линии, проходим на веслах под веревками и оказываемся между первой и второй группами. Витя аккуратно подгребает к плотам.

— Ты такое когда-нибудь видел?

— Никогда.

— Это вообще что такое?

— Кто-то жрет наши растения!

— Он не только жрет, он еще и гадит.

— Ну, это уже просто верх хамства. Витя, ты тут кого-нибудь видел? — спрашиваю я.

На пруду сильный ветер. Еще и дождь. Еще и маска, которая поглощает звук. Витя ничего не слышит, и ему даже непонятно, что я пытаюсь что-то сказать. Но я точно знаю, что он видит, потому что выглядим мы одинаково — как две огромные стрекозы с большими фасеточными глазами.

Я повышаю голос, пытаясь перекричать маску, ветер, дождь и, конечно же, глухоту Вити.

— Витя, ты кого-нибудь видел?

— Как не видеть: на том берегу мужики рыбачили.

Андрей, который находится ближе к Вите, показывает ему обкусанные растения и громко и внятно спрашивает:

— Не знаешь, кто это мог сделать?

Витя задумчиво опускает голову. Больше всего меня угнетает отсутствие мимики, когда ты находишься на улице, отчего зачастую непонятен не только смысл, но и контекст. И вообще неясно, что у собеседника на уме.

— Дак были тут на пруду птицы с птенцами, белые.

Я аккуратно снимаю с одного из плотов белое перо.

— Походу, это лебеди. Я бы даже сказал, гадкие лебеди.

— Я думал, тростник никто не ест.

— Как видишь, ты ошибался.

— Не вижу смысла проводить здесь замеры. Растения хоть и объедены, но отрастут. Вить, греби ко второй линии.

Рогозы на второй линии выглядят нормально: видимо, листья у них более жесткие, оттого растения и не пострадали. Я аккуратно и медленно переворачиваюсь на носу лодки и достаю свою деревянную двухметровую складную линейку. Сейчас предстоит самый сложный вид работ — проведение измерений на лодке. Параметры те же, только теперь еще надо попытаться вытащить растения, чтобы измерить корни. В стекловате плотов видны уже новые ростки, так что укоренились рогозы капитально, и у меня не получается их вытащить, а я не хочу рисковать, травмируя корни. Но вот в одном из плотов растение, видимо, не закрепилось еще окончательно, и мне все-таки удается извлечь его. Несмотря на то, что корневая система хорошо развита, она все равно оказывается меньше, чем мы ожидали. Проплываем вторую линию и снова подныриваем под фалы, чтобы оказаться между третьей и четвертой.

Андрей срывает перчатки. Затем очки и маску. Я вижу его лицо. Он кричит мне:

— Все будет хорошо! Крещение водой!

Ветер усиливается, и дождь превращается в настоящий косохлест. Витя аккуратно гребет то к третьей, то к четвертой линии, а я методично произвожу измерения. Корни настолько плотно вросли, что нет никакой возможности вытащить растения, а нужно точно знать, какова их длина. Витя подгребает поближе, и я начинаю медленно поднимать плот. Андрей наваливается на другую сторону лодки, чтобы мы не перевернулись. Плот поднимается, и я вижу длинные белые нити. Но тут плот неожиданно выскальзывает из моих рук, а сзади раздается всплеск. Я оборачиваюсь: Андрей барахтается в оранжевой воде. Мы оба понимаем, что произошло, и знаем, что ничего не изменить. Если он попробует залезть на плоты, может нарушиться целостность конструкции, и наша работа и усилия пропадут. Если попробует залезть в лодку, то она перевернется вместе с мотором — и тогда в стоках шахтных вод и под дождем окажутся уже три человека.

Я не осознаю, что происходит вокруг. Обезумевшие ветер и дождь. Меня словно бы выключили, и в голове раскручивается возможная нить будущего.

Я остался один.

Совсем один.

Андрей отстегивает болотники, которые тащат его вниз. Дождь бьет его по лицу, а он смеется, довольный и счастливый — видимо, оттого, что участь его предрешена и больше не надо бороться и искать ответы на вопросы, на которые, по всей видимости, нет ответов. Сильными энергичными гребками он двигается в сторону берега. Спасательный жилет, удерживающий его на воде, теперь больше мешает, нежели помогает, и он расстегивает его и толкает в сторону лодки. Я подхватываю его и кладу на дно.

Витя молчит. А что тут можно сказать? Всякое бывает. Определенность — не худшее состояние, а Вите все равно, это ведь не он теряет друга.

Витя медленно гребет к берегу. Андрей добирается до мелководья и выходит. Причаливаем. Он снова отталкивает лодку и запрыгивает в нее. Никогда за последние семь месяцев не видел его таким счастливым…

Ощущение опасности — оно всегда рядом. Просто ты не всегда понимаешь, что именно оно стоит у тебя за спиной и подсказывает, как и что нужно сделать. Может быть, именно поэтому на станции, словно бы мы знали, что это рано или поздно произойдет, — два комплекта сухой и чистой одежды. Андрей переодевается. Сколько он пробыл под дождем? Пять, десять, пятнадцать минут? Какова должна быть продолжительность воздействия дождя, чтобы человек начал меняться? У нас нет ответов на эти вопросы. Теперь необходимо ждать и наблюдать.

Мы возвращаемся к букашке. Рабочий телефон утонул, но данные занесены в облачное хранилище, так что работа, проделанная сегодня, не пропала.

Я сажусь за руль, завожу машину, и мы выезжаем со злополучной площадки. Когда двигатель нагревается до шестидесяти, включаю печку.

Дождь, словно добившись поставленной цели обращения в свою веру, стихает, превращаясь в незначительную морось. Мы едем домой. Музыка из магнитолы заглушает шум дождя и дороги.

Утро — самое важное время. Именно от того, как ты его начнешь, зависит весь последующий день, а иногда и вся последующая жизнь. Может быть, именно потому я так рано и встаю — чтобы проанализировать итоги прошедшего дня и принять решение, как действовать дальше.

Конечно же, руководству мы ничего не сообщили. Пятница, последний рабочий день — кому они нужны, лишние проблемы? С Андреем надо было что-то решать, и я снова прокручиваю в голове разговор на обратном пути.

Пока мы ехали домой, какое-то время играла музыка, и от этого в голову не лезли никакие мысли, было как-то тихо и спокойно. Но когда мы уже въехали в город, Андрей решительно прикрутил ручку звука.

— Ты понимаешь, какой нам выпал шанс?

— Мне кажется, что шансов у тебя никаких.

— Ты не понял. У нас появился шанс изучить процесс изменения психики и выяснить механизм возникновения дождевого поведения.

— А мне кажется, тебе необходимо провести гемодиализ.

— Мы последние шесть месяцев изучали осадки. Ты понимаешь, что мы столько раз провели химические анализы, сколько за последние сто лет никто не сделал. И что мы нашли?

— Ничего, — с грустью констатирую я.

— Именно. А что это значит?

— Это значит: либо у нас нет оборудования для обнаружения необходимых веществ, либо дождевая вода ни при чем?

— Наши тест-системы в виде растений не работают, и даже аквариум с дождевой водой, в который мы запустили гуппешек, не дал никаких результатов. Словно бы эта вода не несет никакой угрозы. А раз мы не знаем, с чем боремся, нужно изучить объект, который подвергается действию фактора, и установить поэтапно возникновение девиантного поведения.

— С учетом темпов, которыми растет число зараженных, уже наше поведение считается девиантным.

— Так, может, пришло время взять испытуемого и проверить, как идет развитие заболевания?

— Ты же сам видел, что никакой симптоматики нет. Человек не кашляет, не чихает, а просто начинает говорить о дожде.

— Мы получили уникальный шанс, которым грех не воспользоваться. Я буду вести дневник наблюдений, в который буду записывать все изменения, происходящие со мной.

— И что в итоге?

— Я верю, что ты поймешь, как это работает.

— Ценой потери лучшего друга?