Навсегда, мой принц (СИ) - Левина Ксюша - Страница 8

— Я люблю вас, — эти слова почти привычны, я шептала их вместо дыхания, и принц смеялся, не надо мной, нет, но от переполняющего его счастья.

Это счастье заставляло его крепче хвататься за меня, как за спасение, выдыхать со стоном и прижимать меня сильнее, кружить меня по беседке или просто сидеть рядом и касаться моих пальцев своими.

— Я не верю, что это происходит, и не верю, что всё закончится…

В тот день я впервые заговорила о расставании.

Лицо Натаниэля посерьёзнело, он усадил меня на лавку, а сам встал передо мной на колени, положив руки на мои бёдра.

— Ты боишься?

— Боюсь, — честно кивнула я.

— Расставания?

— Того, что ты дашь мне надежду. Того, что буду не готова попрощаться с тобой.

Я протянула руку ,и между моих пальцев заискрилась магия. С меня сняли браслет, и тётушка тайно давала уроки вот уже неделю.

— Смотри, — шепнула я, вытянула руку, и в воздухе загорелся алый цветок. Натаниэль коснулся его, морок тут же рассеялся, только светящаяся алая нить прицепилась к его пальцам и теперь плыла следом, точно тина в воде.

— Ты быстро учишься… — грустно произнёс он. — Как же больно, что я не могу ничего тебе предложить, кроме места…

— Тише, — я прижала руку к его губам.

— Нет, послушай… А если я заберу тебя.

— Брак…

— Мы проживём без артефакта!

— Нет… как же твои зелёные вересковые поля? — с улыбкой спросила я. — Как же неминуемая засуха, как же виноградники и хмель? И свежий ветер, пропитанный морской водой, который охлаждает кожу в жаркий день…

— Ты нужна мне там… — принц прижался к моим коленям щекой, спрятал лицо, а потом так крепко обнял мои ноги, что я еле сдержала вздох. — Ты нужна. Мне. Там.

— Тебе там нужен артефакт, — выдавила я, чувствуя горячие слёзы на щеках, и скатилась с лавки Натаниэлю в руки.

В его объятиях, таких горячих и невероятно крепких, я плавилась и растворялась, его дыхание грело, его голос баюкал, его руки защищали.

— Я могла бы тут умереть и не жалеть ни секунды, — шепнула я, целуя его в шею.

Глава 2

Это случилось внезапно. Мы просто стали говорить. Он нёс настоящий вздор о том, что в моих глазах тайна, а я отвечала, что там нет ничего подобного. И никто, кроме его переводчика не понимал, о чём мы. Мы этим пользовались. Мы обожали эти игры. Так, первые три дня с нашего знакомства, прошли в пикировках и полунамках, а после пришло первое письмо.

Я вас почти разгадал, дайте

мне только повод приблизиться!

И моё сердце забилось отчаянно, так что закружилась голова и я впервые почувствовала себя слабой и зависимой.

На утро принц больше ни слова мне не сказал во время беседы с королевой, не использовал привычного способа для общения, и от чуткого, жгучего разочарования я кусала в отчаянии губы, но держалась как могла. Он заметил. Он был доволен.

Ах, как мало нужно юной душе, чтобы погрязнуть в силе чужой необдуманной горячности. Он меня заманил, как заманивал на охоте дикого зверя. Он умело расставил ловушки, и я дрожала от одной только мысли, что его высочество пройдёт мимо. Два дня тишины. И новая записка:

Я пытался. Но увы.

Жду вас в полночь!

Он ждал там, где впервые мы остались наедине, и я пришла не раздумывая, и там он впервые поймал меня и снова заглянул в глаза. Улыбаясь, но уже глядя с отчаянием. Он. Был. В отчаянии.

— Позвольте только… минуту, — шепнул принц, не отрывая от меня глаз, крепко сжимая мой подбородок, а потом его ладонь скользнула выше и я прижалась к ней щекой, как доверчивый щенок к хозяину, едва не морщась от трепета и удовольствия.

— Я разгадал вашу тоску… — шепнул он. — Вы никогда не любили и не искушены чужой нежностью. Вы не видели вокруг себя искренней безусловной любви…

И я пала к его ногам, как падает пожелтевший лист с погибшего дерева. Я рассыпалась на части, разбилась на тысячи сверкающих брызг, я позволила себя поцеловать.

Его губы были тёплыми и поразительно мягкими. Его отчаянные поцелуи были то сумасшедшими, то осторожными.

Я уходила тогда от него, оставив частичку души и сердца. Он уже никогда больше не смотрел на меня спокойно.

С того момента дерзкий принц превратился в ручного зверя, и каждый его взгляд был переполнен болью и ожиданием настолько, что я хотела утешать его и прикладывать прохладные руки к его открытым ранам.

Теперь мы встречались в коридорах и всякий раз я получала записки. Он отдавал их мне на вечерних балах, во время единственного танца, на который мог меня пригласить, оставлял их под моим кубком на пиру или утром во время прогулки с королевой.

А вечерами, нечасто, но всё-таки, мы встречались в нашей маленькой беседке, которую нашли во вторую встречу, и сидели там чуть не до самого утра.

Я не позволила себе пасть, не поступила, как мать, но я совершила куда большую ошибку. Влюбилась и позволила себя любить. И я действительно тосковала по этому чувству всю жизнь. Моя душа оказалась большой и способной на такое невероятное волшебство, какое не снилось бы жителю самой развитой столицы.

Любить…

Это как отдавать себя и получать вдвое больше взамен.

Я любила.

Глава 3

После нашей встречи в беседке в тот день, спустя две недели с приезда делегации, я спешно бежала в свои покои готовиться к ночному балу. Все придворные спали, чтобы подольше продержаться, а я потратила своё время на то, чтобы измучить душу встречей.

Двери отворились, и я замерла на пороге. Тётушка сидела на софе в моей комнате и внимательно изучала красное от слёз лицо, пыльный подол моего платья и растрёпаные волосы. Она покачала головой, а я только заперла за собой дверь, да так и застыла спиной к Эмили, прижав лоб к ледяной двери.

Миг, и, не выдержав молчания, разрыдалась, бросившись на колени перед тёткой, рыдая, обнимая её ноги, как обнимал мои принц всего четверть часа назад.

— Боже мой, милая моя, — шептала я. — Зачем вы привезли меня, отчего не нашли другую… Зачем вы сделали это со мной, зачем? Я умру, клянусь…

Я шептала без остановки, а рука тётки гладила и гладила мои волосы, пока не вцепилась в них и не потянула к себе. Я завизжала, встретилась взглядом с гневными глазами Эмили, глотнула воздух как рыба, и шипение наполнило комнату.

— Дура, какая же ты дура, — шептала тётка. — Как же ты слаба и глупа, как ты могла совершить такое? Что ты творишь с собой, со мной, со своей матерью. Да весь двор знает, что Натаниэль по тебе с ума сходит, но неужели ты решила, что королева это оставит так…

Тётка отпустила меня, и я распласталась по полу, рыдая, уткнувшись в собственные волосы.

— Ты думаешь, что это любовь? — она склонилась надо мной. — И правда же? О, я поясню тебе, девочка, что это. Ты влюбилась в корону, милая моя, и только.

Я поднялась, чтобы поспорить, но мне не дали сказать и слова, один жест и я оказалась будто со склеенным намертво ртом. Несправедливость, жгучая и болезненная, но тётка не дала оправдаться и жестоко продолжала свою речь.

— Да, тебе самой корона не нужна и ты будешь даже рада, если принц её лишится, но тебе… тебе так чертовски нравится, какой он великий и сильный. А он мальчишка, только и всего! Мальчишка. Не твой, не королевы! Даже не свой собственный. Он только игрушка. Неужели ты так глупа, что думаешь, будто первое, что ты увидела — это его богатый сюртук и дерзкий взгляд? Приди в себя… это взгляд не конюха и не лакея… это взгляд принца крови, который ничего и никого не боится, будучи гостем в чужой стране. А после, милая моя… буйство юной крови. И его хорошенькое личико и красивые слова. А он? Он тебя, конечно любит…

Я сжалась ещё больше, боясь, что тётка продолжит своё разоблачение, и разрушит все мои надежды.

— Ты же диковинка. Пинорка, которая говорит по-траминерски, смешно? Неискушённая девочка, живущая при дворе. Да таких тут не было никогда. Невинные овечки не водятся в стаде гиен, пойми. Ты лишь странное существо, на которое горазды глазеть, но не могут тронуть, а он тронул. Так?