Белое солнце пустыни. Полная версия - Ежов Валентин Иванович - Страница 39

• Предыдущая
• 39/43
• Следующая

Удар оземь был очень сильным. Однако Семен быстро поднялся и, не разгибаясь, подбежал к своему коню. Не сразу попав дрожащей ногой в стремя, взобрался в седло. Выпрямился наконец и, взглянув на своего потрясенного соратника, небрежно пояснил:

– Да гранаты у него… не той системы!

Тем временем Абдулла приказал одному из нукеров обследовать нефтяную цистерну. Вскарабкавшись по обломанной лесенке наверх, нукер отвинтил крышку люка и заглянул в горловину – цистерна почти доверху была наполнена темной жидкостью.

– Есть, – крикнул он сверху. – Много!

Абдулла довольно усмехнулся, пыхнув дымком сигары.

Внутри бака было темно и душно. Шум и крики, доносившиеся снаружи, разом стихли, и тогда стали слышны слабые всхлипывания женщин.

Сухов стоял посреди бака, женщины столпились вокруг него.

– Только не реветь, – предупредил Сухов. Подозрительная тишина снаружи не нравилась ему.

– Абдулла! – крикнул он.

Ему никто не ответил.

– Абдулла!

– Ну? – послышалось после паузы.

– Там Рахимова не видно?.. Он должен подойти.

– Пока не видно, – ответил Абдулла. – И я успею тебя поджарить.

Тут же донесся скрежет лопат о стенки бака.

– Быстрей! Быстрей! – подгоняли нукеры друг друга.

Они по цепочке передавали ведра с нефтью от цистерны к баку, в котором находились Сухов и женщины. Бак опоясывала канава. Измазанные с головы до ног нукеры опорожняли в канаву ведро за ведром, поливая нефтью стенки бака.

Недалеко от берега качалась на волнах лодка Верещагина. Сам он сидел на веслах, а Настасья торопливо бросала в воду гранаты, пулеметные ленты, выхватывая их из кучи, наваленной на дне. Затем в воду полетел карабин.

– Житья от них нет, – ворчала она, переводя дыхание. – Тем гранаты, этим пули… Чтоб их чума унесла… Гарем поделить не могут…

Последним был потоплен тяжелый пулемет. Верещагин, не обращая внимания на действия жены, смотрел на берег, стараясь понять, что там происходит.

Нукеры таскали ведра с нефтью, заполняя канаву вокруг бака.

– Быстрей, быстрей! – торопил их Абдулла, посматривая в сторону пустыни, откуда могли появиться всадники Рахимова.

– Да не расплескивай, рожа! Я те морду расквашу! – орал Семен, бегая взад-вперед.

Верещагин причалил к берегу. Оставив в лодке жену, зашагал к баку, вокруг которого суетились нукеры.

– Давненько я тебя не видел, Абдулла, – сказал он, подойдя к своему старому «приятелю».

– Давно, – согласился Абдулла.

– Все кочуешь?.. Стреляешь?

– Старый стал, – улыбнулся Абдулла. – Ленивый. А помнишь, какой был?

– Были времена, – согласился Верещагин. – А что это люди твои, никак запалить хотят?

– Да вот, забрался один приятель – не выходит.

Тут только Верещагин понял, что задумал Абдулла.

– Федор! – позвал он, приблизившись к баку. – Федор, Петруха с тобой?

– Убили Петруху, Павел Артемьевич, – ответил из бака Сухов. – Зарезал Абдулла…

Верещагин почувствовал, как мягко и сильно сдавило сердце. Он непроизвольно закрыл глаза и увидел лицо Петрухи, живое, с порозовевшими от выпитого спирта щеками, с каплями пота на лбу, с беспомощным по-детски выражением глаз…

Тогда еще, в доме, сладостью и болью резанула Верещагина мысль, что перед ним его Ванечка, только подросший за эти годы. И услышав «убили Петруху», он ощутил те же боль и отчаянье, как при смерти Вани.

«Не защитил! Не уберег!» – подумал он и, наливаясь страшной, сокрушающей силой, начал поворачиваться к Абдулле.

– Паша! – услышал он громкий голос жены и пришел в себя.

Что ж… перед ним стоял Абдулла. Его Ваня давно похоронен, а убит милый, но чужой и малознакомый ему, в сущности, красноармеец. Верещагин повернулся и пошел на голос Настасьи.

– Иди, иди, – сказал вслед ему Абдулла. – Хороший дом, хорошая жена… Что еще надо человеку, чтобы встретить старость?..

Трое нукеров бежали к облитому нефтью баку с горящими факелами в руках.

Абдулла нетерпеливо раскурил очередную сигару, проводил взглядом удаляющихся к своему дому Настасью и ее супруга. Она шагала позади него и была сейчас похожа на деревенскую хозяйку, загонявшую во двор своего отбившегося от табуна и заплутавшего в степи старого коня: так устало и безвольно брел впереди Верещагин, с опущенными плечами, со склоненной, мотающейся головой…

Абдулла иронично усмехнулся и подумал: кто бы сейчас, глядя на этого потучневшего от пьянства отставного таможенника, мог сказать, что перед ним тот самый легендарный Верещагин – Георгиевский кавалер, гроза и ужас контрабандистов?

По пустыне медленно ехал Саид. Осунувшееся лицо его было мрачным. Словно что-то почувствовав, он оглянулся и увидел черный столб дыма, вознесшийся вдали над барханами. Постояв немного, он повернул коня и галопом помчался обратно к Педженту.

Верещагин в глубокой задумчивости сидел на скамье у себя во дворе. Жена его Настасья, как всегда, хлопотала по хозяйству, носясь туда-сюда то с лукошком, то с противнем, лезла в подпол, вылезала обратно с банками, с кастрюлями, опять убегала куда-то. Она не переставая говорила и говорила, довольная тем, что увела мужа от беды:

– Засиделись мы… Первым же баркасом в Астрахань пойдем. Могилку Ванечке поправить надо, позаросла, поди, совсем… Ну, кто за ней смотрит?.. А в церкви, почитай, второй год как не были… Трех ведь… А рубаху наденешь с вышивкой… – Настасья вошла в дом, продолжая тараторить оттуда.

Верещагин вскинул голову и поднялся.

– … Я как тебя в этой рубахе увижу, сразу все в памяти встанет: и как в Царицыне ты к нам в госпиталь поступил, весь в осколках… И как с германской вернулся… – доносился из комнаты ее голос.

Верещагин неслышно поднялся на крыльцо, повернул ключ в замке, спрятал его под половик и так же неслышно спустился.

– Паш, а ты пароход «Князь Таврический» помнишь?.. Ой, а в Казани, на ярмарке-то, как ты этого штабс-капитана… – продолжала говорить за закрытой дверью Настасья.

Вокруг бака бушевало пламя, огненные языки облизывали клепаное железо.

Сухов и женщины изнемогали от жары – все плыло у них перед глазами. Задыхаясь, они сгрудились в центре бака, стенки которого почти раскалились.

– Абдулла! – из последних сил закричал Сухов. – У тебя ласковые жены! Мне хорошо с ними!

– Я дарю их тебе, – ответил Абдулла. – Сейчас я добавлю им огня, и тебе будет совсем хорошо…

Абдулла дал знак еще подлить нефти в канаву вокруг бака.

Женщины внутри бака теряли сознание, Сухов держался из последних сил.

…Он вспомнил, как в германскую немцы начали газовую атаку со стороны леса – белые языки газа потянулись в сторону русских позиций. Пришлось надеть противогазы, но дышать в них с каждой минутой становилось все труднее. Хотелось сорвать резиновую маску и глотнуть чистого воздуха. Многие так и делали, и оставались на месте, кашляя и конвульсивно дергаясь, пока не теряли сознание.

Опалового цвета газ тяжело стлался по земле, стекая в окопы, траншеи, и тогда Сухова осенило, что на возвышении газа не должно быть, ибо он тяжелее воздуха.

Так как никакого взгорка поблизости не оказалось, Сухов вскарабкался на дерево и там, на вершине, сорвал с себя противогаз…

Ситуация в баке была похожей – надо было срочно выбираться наверх, на воздух.

Абдулла, покуривая, ждал, что доведенный жарой до отчаяния Сухов вот-вот запросит пощады… Он даже отошел немного назад, к другому баку, чтобы лучше видеть, как полезут из люка наружу его несчастные жены и этот русский.

И тут сквозь гудение и треск огня до него донесся со стороны моря голос. То был знакомый ему голос Верещагина.

– Слышь, Абдулла!.. Не много ли товару взял? И все, поди, без пошлины?

• Предыдущая
• 39/43
• Следующая