Миссия Припять (СИ) - Котова Анастасия - Страница 46

Апрельские вечера похожи на октябрьские, когда лето окончательно не ушло, а осень уже полноценно вступила в свои права.

Днем шел проливной дождь с пронизывающим холодным ветром, а при наступлении темноты все стихло. После тяжелого будничного дня гиды, проводившие одиночные экскурсии по заброшенному городу, собрались вместе, побросали хвороста и разожгли небольшой костерок недалеко от Чернобыля. Один из них принес старую, но выглядевшую прилично, гитару и, усевшись подле небольшого огонька, принялся перебирать пальцами по струнам, вспоминая забытые мотивы старой песни.

Я продолжаю ощущать неудовлетворенность жизнью. Мир с каждым днем кажется таким серым, неуютным, все люди, места и явления – чужими и непонятными. В груди постоянно ноет – город меня зовет, иногда настойчиво, иногда намеками, являясь смутными видениями во снах. На душе появился тяжелый ком, временами выливающийся горькими слезами и словами отчаяния. Иногда я думаю, что, не появись я на этом свете, не пришлось бы испытать столько мук. Я чувствую безысходность, а она растет и растет, без конца и края! Нет поддержки даже во взгляде человеческом!

Владимир не отходит от меня ни на минуту, куда он, туда и я. Иногда мне кажется, что я становлюсь его тенью, серым пятном на сухом от апрельской жары асфальте. Пусть такой контроль идет от сердца, от души, внутри меня давно холод и отчужденность от этого человека. Одиночество вдвоем. Его любовь и мое молчание. В сердце уже давно поселилась боль, такая отчаянная, ноющая, что хочется плакать, а слезы уже заканчиваются, превращаясь в нарастающую депрессию. Я беру в руки гитару, что раньше пылилась в чулане его квартиры, и в гордом одиночестве пою песни на немецком языке, пытаясь развеять грусть. Музыка идет сама, откуда-то из глубины. В подобные моменты начинаю скучать по тем людям, которых рядом никогда не было. Это странное чувство, похожее на навязанные кем-то воспоминания. Когда все заученные до дыр песни заканчиваются, я отставляю в сторону гитару и подхожу к окну, где уже заканчивается жизнь – работающие на станции мужчины и женщины идут по домам, последние автобусы покидают единственную в городе остановку, а уличные фонари постепенно затухают.

– Я давно хотела с тобой поговорить, хотя ты, скорее всего, меня не услышишь, но я все же попробую, – однажды я набралась смелости, и, когда Володя появился на пороге своей квартиры, решила начать новый “неудобный” разговор. – Речь пойдет о Припяти, о том, что мне нужно туда вернуться, и… дослушай меня пожалуйста! – я остановила Владимира от возражений, рвущихся с его губ. – Я понимаю твое волнения и принимаю твою заботу, но мне необходимо вернуться в город!..

– Мы уже говорили с тобой на эту тему, и не раз, – отрезал мою очередную попытку Володя, – и я, кажется, был более чем убедителен. Ты вспомни, как тебя избили, и ты едва не умерла там, в городе, среди холода и мусора!..

– Лучше бы умерла!.. – гневно воскликнула я и, резко развернувшись, ушла на кухню, где дала волю накопившимся за долгое время эмоциям.

– Смотрите-ка, Володька идет, да еще со своей девчонкой! Здарова! – один из находившихся рядом с костром подскочил, когда мы приблизились к уставшим после долгой и изнурительной работы гидам. – Мы уж было подумали, что ты не придешь. Ты в последнее время нас как-то стороной что ли обходишь, не подходишь даже, ничего не рассказываешь! – приятный на вид мужчина пожал руку моему молчаливому спутнику. – Как дела-то? Что нового? Я слышал про твою девочку, она у тебя необычная!

Владимир фыркнул.

– Характер у нее такой. А вы чего тут рассиживаете? Пожар, что ли, решили устроить?

– Обижаешь! Мы решили устроить небольшую посиделку и заодно обсудить очередную предстоящую годовщину.

Мы устроились у костра. Один из присутствующих передал мне гитару, когда заметил мой поблескивающий от любопытства взгляд. Корпус был украшен красивыми наклейками, похожими на почтовые марки, с надписями о Чернобыле и всем, что связано с аварией, наклеенными латинскими буквами, да и, в общем-то, на вид она выглядела намного лучше той, что стояла в квартире Владимира. Я слегка коснулась струн, провела кончиками пальцев по грифу и положила ее себе на колени, прокручивая в голове фрагменты далеких песен.

– Ну давай, сыграй нам что-нибудь, – слегка насмешливо сказал тот приятный мужчина.

– Она у нас очень способная, – отпустил колкость Антон, до этого не обращавший на меня внимание.

Володя снова фыркнул и обратил свой взор на костер.

– Ich werde in die Tannen gehn dahin wo ich sie zuletzt gesehn, – перебирая струны двумя пальцами, начала петь я сначала низким голосом, – Doch der Abend wirft ein Tuch aufs Land und auf die Wege hinterm Waldesrand…

Вова удивленно повернул голову, услышав грубые слова изо рта милой и хрупкой на вид девушки. Ветер разносил звуки гитары по давно опустевшему лесу. Искры от костра гасли, не касаясь серых травинок, что приятно щекотали лодыжки. На моей стопе красовались сандалии, и легкий вечерний апрельский холодок слегка касался нежных пальчиков с накрашенными ногтями. Густые ресницы скрывали поблескивающие в глазах слезы. Верхушки деревьев прятали крыши заброшенных зданий, что вглядывались в нас пустыми окнами. Иногда мне казалось, что город постепенно приближался к нам, угрожающе сверкая своей чернотой.

– А это правда, что ты оживляешь припятские здания? Меня, кстати, Тимуром звать.

Музыка вмиг замолчала. Я в последний раз провела кончиками пальцев по струнам, заканчивая песню. В воздухе повисла тишина. По запястью, обвивая кисть руки, пробежал тонкий сероватый ручеек и, подобно видению, растворился. В груди снова заныло – едва слышный, доносящийся лишь до сердца, одинокий зов. За пределами моего разума его нельзя услышать, только человек, умеющий исцелять и оживлять, способен расслышать этот звук, похожий на стон.

– Да, правда, – когда пауза стала невыносимой, когда вопрос, повисший в воздухе подобно наковальне над головой, готовой ее раздавить, ответила я, отложив гитару в сторону, – я признаюсь в этом лишь потому что не вижу смысла скрывать, об этом и так все знают. Я пришла сюда не от хорошей жизни. И, как бы это парадоксально это не звучало, сам город попросил меня об этом.

Владимир нахмурил брови, но продолжал угрюмо молчать.

– Что будет со мной потом, когда все закончится, я не знаю. Я стараюсь жить жить одним днем. На самом деле я не хочу рассказывать, что творится внутри меня, здесь, сейчас, это все очень и очень трудно. Самое смешное, что я говорю об этом только сейчас, спустя много времени!.. – я усмехнулась. – Долго же я терпела… или не замечала… хотя это все неважно!..

Володя подхватил палку, что лежала рядом с ним на земле, и принялся шуровать горевшие в костре маленькие веточки. Дым поднимался высоко в небо, вылизывая своими всполохами мрачное пятно с рассыпанными по нему звездами. Я старалась не смотреть в его сторону и лишь любовалась тонкими кожаными сандалиями. Ноги начинали нестерпимо мерзнуть, и я придвинула их поближе к пламени, позволяя тому нежно касаться хрупкой кожи.

“Мне нужно как-то попасть в город, причем, очень незаметно. Володя просто сожрет меня с потрохами, если я ему об этом скажу…”

– Скоро годовщина, народу будет очень много. Сюда, в основном, бывшие жители приезжают, полюбоваться, вспомнить былое… – нарушил вновь повисшую тишину Тимур. Я краем глаза любовалась темным оттенком его кожи, выглядывавшими из-под кепки черными кудрями и цвета самой мрачной ночи глазами. – Эх, жалко Припять, такой хороший город… был…

– Возможно, еще будет, чего ты!..

– Да я не верю в паранормальное…

– Ты хочешь сказать, пришли штукатуры-маляры и принялись все восстанавливать?

– Да я уже знаю, что это ты! Просто… не совсем верится…

– Ну и не верь! Кто заставляет-то…

– Ну чего начали-то?! – не выдержал Володя, хранивший молчание до последнего. – Как дети, ей-богу!

Я взглянула на него, и в голове всплыли моменты недавней ночи: он, все еще полный надежды вернуть меня к себе, дождавшись заката апрельского солнца, медленно приближался ко мне, коснулся поцелуем разгоряченной от дневной жары руки, оставил мокрый след и внезапно, подобравшись поближе, захватил в объятия, погружая в пучину страсти. Он проводил пальцами по моим губам, кусал за шею, даже пролез рукой под майку и до боли сжал груди, заставляя невольно стонать.