Возвращение - Езерская Елена - Страница 29

• Предыдущая
• 29/36
• Следующая

— Нет, маменька, — растерялся Андрей.

— Так пойди в свою комнату, поторопись. С ума с вами сойдешь, с озорниками. А ты, Лиза, готова уже?

— Я стараюсь, маменька, — Лиза с грустью посмотрела на отца. — Я обещаю вам, что все проверю. И Соне помогу.

— Хорошо, ступай, ступай, — кивнула ей мать.

— Дети так соскучились по тебе, Петруша, — нежно сказала Долгорукая, проводив Лизу мечтательным взглядом. — В Петербурге ты, видимо, не сможешь уделять им достаточно времени. А они так соскучились по тебе!

— Ты права — сейчас я особенно нужен им.

— Как бы дети не замерзли по дороге в Петербург. Зима все-таки.

— Да уж, не жарко. А что, если отложить нашу поездку до весны?

— Петя, да в своем ли ты уме? У тебя семь пятниц на неделе. Я же все собрала.

— Маша — ты прекрасная мать и верная супруга.

— А я это знаю… — как-то странно улыбнулась Долгорукая и, потрепав мужа по щеке, направилась к себе.

Войдя в комнату, она воровато оглянулась по сторонам и что есть силы сжала кулаки.

— Ненавижу! Ненавижу! — прошипела она в пустоту и вздрогнула — пустота зашевелилась и ожила. — Кто здесь? Кто?

— А не признала, милая? — голосом Сычихи ответила темнота, и тотчас же она сама вышла на свет.

— Какого лешего ты здесь? Кто тебя звал? Хочешь, чтобы собак на тебя спустила? — зашипела Долгорукая.

— А ты меня собаками не пугай! — также шепотом ответила ей Сычиха. — Люди пострашнее собак будут! А вот скоро все узнают в округе, какая ты у нас сумасшедшая! В бароновой погибели проклятие выйдет тебе и всей твоей родне! От невинной крови не отмоешься! Своим безумием не отделаешься! — Сычиха клятвенно подняла руку.

— Ой, как красиво говоришь, милая! Только у тебя-то руки тоже в крови. Да, да драгоценная! Мне твоя тайна известна! А все о ней узнают — не сносить тебе самой головы. Вот так-то! Убирайся отсюда, чтобы я тебя больше не видела!

— Я-то уйду, но и тебе от расплаты не уйти! — пригрозила ей кулаком Сычиха. — Полоумной тебе не долго оставаться. Больше никого не заморочишь и от расплаты не уйдешь. И за Марфу ответишь, и за Лизу. За все души покалеченные, за всех убиенных. И не жди, что я молчать стану и угрозы твоей убоюсь. Я от кары Божьей не бегу, все когда-нибудь искуплю. А только твой час раньше моего будет. Ибо твои прегрешения не сравнимы с моими — я душу спасала, а ты калечила. Не равняй меня с собой — разные мы. И судьба у нас будет разная. Тебе гореть в аду, а мне даст Господь покой, и на том спасибо. Иного не жду. И ты не жди. Не будет тебе прощения — ни на земле, ни под землей!..

Отобедав у Долгоруких, Ольга вернулась в отведенную ей комнату и прилегла отдохнуть. Она ужасно устала за эти несколько дней и даже не заметила, как и заснула. Просто погрузилась в безмятежный и глубокий сон младенца, сон праведника. И, пожалуй, впервые Ольга расслабилась — она преодолела самый трудный, самый опасный участок пути, и тревоги ненадолго оставили ее.

К побегу она готовилась долго и тщательно, хотя поначалу о возвращении в Россию не помышляла. Но дни шли, Александр не давал знать о себе, и Ольга решила, что он испытывает ее и свои чувства. Она надеялась, что однажды получит письмо со знакомым почерком, и Саша сообщит ей, что он рядом, проездом в Европу, и они смогут украдкой встретиться и пусть на миг воскресить их незабываемые ночи.

А пока она готовилась к свадьбе, покорно и равнодушно перенося утомительные встречи с портным, принимая приглашения на обеды и званые ужины в замке Огиньского. Не то, чтобы Ириней был так уж неприятен, ей была неприятна сама мысль занять место своей умершей при родах сестры. Ириней был некрасив, но обаятелен, и хотя его внешность служила постоянным источником насмешек родовитых полячек — невысокий, кривоногий, с залысинами, он искренне любил ее старшую сестру Марину и души не чаял в маленькой Марусе, названной им в память об умершей жене. Ириней был старше Ольги вдвое, и, несмотря на то, что такой брак не считался неравным, Ольга готовилась принять его, как постриг.

Она зачастила к Иоанне Гродзиньской, морганатической супруге Великого князя Константина, — припадала к ее ногам, умоляла стать ее исповедником. Ольга рассказала ей историю своих отношений с цесаревичем Александром — как она прожила ее сама, а не так, как ее, шушукаясь за спиной Ольги, пересказывали в Польше. Иоанна приняла ее со слезами и убедила оставаться мужественной — ей было известно, какие усилия были предприняты царствующей императрицей Александрой Федоровной, дабы разлучить своего сына с его возлюбленной. Иоанна прекрасно понимала безуспешность любых попыток сопротивляться этой силе и посоветовала надеяться на силу чувства, которые испытывал Александр к Ольге. Надеяться и ждать. И Ольга ждала.

Первые сомнения появились у нее, когда в Варшаве на несколько дней остановился кортеж принцессы Гессен-Дармштадтской Марии-Вильгельмины, направлявшийся в Санкт-Петербург ко двору императора Николая. В честь предполагаемой будущей супруги наследника российского престола при польском дворе был дан большой торжественный прием, на котором присутствовали и граф Огиньский со своей невестой.

Увидев Марию, Ольга почувствовала смятение и нехорошее волнение, которое постепенно переросло в тревогу. Ольга внутренним, женским чутьем поняла, что встретилась лицом к лицу с опасностью, которой не удастся избежать. Ольга занервничала — она принялась осторожно выяснять подробности визита Марии в Петербург, она металась с приема на прием, выезжала на все торжества и, курсируя между светскими болтунами, ловила любые отголоски придворных новостей из России. Писать Наташе она не решилась — Ольга была уверена, что эта записка первым делом попала бы на стол Бенкендорфа, а далее — прямым ходом к царю. И тогда уж ей точно было несдобровать, и даже брак с Иринеем не спас бы ее от наказания.

Но когда состоялось официальное объявление принцессы Марии невестой наследника российского престола, Ольга замыслила побег. Для начала она выправила себе российский документ на имя Елены Дмитриевны Болотовой. Когда-то Наташа Репнина рассказывала ей, что познакомилась с Андреем на балу у его дальних родственников Болотовых. Они не были слишком уж с Долгорукими близки, но родственные связи соблюдали, и поэтому Ольга могла быть уверена, что без приюта и покровительства не останется. Она написала Марии Алексеевне Долгорукой от имени младшей Болотовой — Елены, и та ответила ей согласием принять ее, даже не потрудившись проверить достоверность этого письма.

Следующим шагом стал поиск денег. Втайне от Иринея и своих родных Ольга отправляла с верной служанкой то одно, то другое из своих украшений к еврейским ювелирам. И вскоре у нее набралась сумма, достаточная для того, чтобы рискнуть и отправиться в Санкт-Петербург. Чтобы ее сразу не хватились, Ольга сообщила всем, что уезжает в Краков, навестить своего духовника. На полпути она оставила карету у владельца придорожной гостиницы и велела служанке ждать ее возвращения, а сама пересела на почтовых, имея при себе паспорт на имя Елены Дмитриевны Болотовой.

Иногда ей, правда, казалось, что ее отъезд все же не остался незамеченным, но, возможно, это ощущение подогревалось чувством опасности затеянного ею предприятия и свойственной времени подозрительностью. Но Ольга не могла и не хотела оглядываться — она потеряла способность рассуждать здраво и взвешенно. Оставить Александра под давлением обстоятельств — это одно, потерять его навсегда, без малейшей возможности видеть его в будущем — это другое. Такое будущее страшило ее и подталкивало к решительным, хотя, возможно, и неразумным, действиям. Но Ольга не желала сдаваться — ей было, что терять.

Наконец она открыла глаза и поднялась. За окном рассвело, ровная белизна снега вселяла ощущение покоя и бесконечности. Ольга присела к туалетному столику с зеркалом и принялась приводить себя в порядок. Она вытянула внутренний ящик, где лежали разные дорогие ей мелочи, и взгляд ее упал на завернутый в тонкий шелковый платочек портрет — все от Александра. Ольга едва не расплакалась — а ей-то казалось, что счастье так близко…

• Предыдущая
• 29/36
• Следующая