Хозяин моих желаний (СИ) - Лари Яна - Страница 3

– У нас больше месяца на знакомство. Уверена, что не влюбишься?

– В тебя, дикарь?! Ни за что... – Осекаюсь, когда он рывком открывает передо мной дверь.

Метель обжигает лицо ледяными иглами.

– Я не держу. Впереди километры снежного плена. Либо моё предложение. Ты. Я. И тридцать шесть горячих ночей. Выбирай.

А ведь так хорошо всё начиналось. Я собиралась отстрелить ему ухо.

Я минуты две со всей экспрессией высказываю зарвавшемуся дятлу, куда засунуть своё щедрое предложение и как самостоятельно развлечь себя все тридцать шесть ночей.

Клянусь, за это время мороз успел затянуть болезненными мурашками даже внутренности!

Тяну время, потому что мысль покинуть протопленные стены дома физически невыносима. А Раду – между прочим, тоже не шибко одетому – хоть бы хны. Только прожигает глазами своими змеиными, будто ему сам факт разговора со мной омерзителен.

– Ты, дикарь, что думал? Прыгать начну на радостях?! Руки. Руки, сказала, убери! – Перехожу на вопль, вырывая локоть из очередного захвата. Не знаю, чего во мне сейчас больше: ярости, страха или холода, но вместе эта гремучая смесь срывает с языка последние ограничители. – Я тебе не эскортница в такие игры играть. В ауле своём иди курами командуй!

– Atunci cară-te, nebuno! Ce naiba aștepți?

Гнев, вопросительные интонации и жест, указывающий на улицу, в переводе не нуждаются. Его «Вали уже, чего ты тянешь?» отчётливо читается в неравномерном и громком дыхании.

Ладно, попытка номер два. Должен же он, наконец, убедиться в несостоятельности своей аферы, психануть и отвезти меня домой.

– Что за ахинею ты несёшь? – Воинственно щурю глаза. – Это на каком языке вообще?!

Едва сдерживаюсь, чтобы не плюнуть в раздражённое лицо. И плюнула бы! Если б ноги от его близости так не подкашивались. Обидно будет промазать себе на ботинок.

– Пошла вон, – цедит он уже на русском, указывая куда-то в плотную стену разыгравшейся метели.

– Что – вон? – Отбиваю в сторону вытянутый палец. – Машину заводи, отморозок! Если я после такой прогулки хотя бы чихну, от тебя даже в гроб положить ничего не останется. Ферштейн? Уж отец проявит фантазию, поверь.

Да, я умею быть храброй. Особенно на адреналине.

– Ты ещё долго собираешься мне мозг выносить?

Я не успеваю даже заметить движения. Просто голову оттягивает назад и становится нечем дышать, когда он стягивает в пятерне мои волосы, а второй рукой прижимает к себе – тесно аж рёбра трещат.

– Я тебя укушу, – шепчу ему в губы, брезгливо содрогаясь от собственного умоляющего, просевшего голоса.

Но не отталкиваю. Раду большой и тёплый, а я привыкла к комфорту. Пока это вроде как насильно, стараюсь отогреться по максимуму.

Холодина стоит небывалая. Поэтому охотно жмусь к мужскому торсу, позволяя быстрому дыханию, срывающемуся с его губ, стекать по моей шее.

Молчание затягивается. Снежинки, каплями осевшие на правой части моего лица, едва не закипают. По крайней мере, щёку начинает припекать. А всё, на чём я сконцентрирована – прохладная пряжка ремня, врезающаяся мне в кожу под задравшимся в ходе борьбы лонгсливом.

Между нами происходит что-то такое... Что-то, чему я не подберу названия ввиду скудного опыта в интимных делах. Одновременно хочется его спровоцировать, чтоб стиснул сильнее, вдавился до боли, пригрел на груди, и до чёртиков страшно сделать лишнее движение.

– В последний раз спрашиваю, согласна?

Мои лёгкие шалят. Ироничность вопроса отрезвляет, но его поплывший взгляд на интуитивном уровне вызывает злорадную улыбку.

– Да ни в жизни, – как ни пытаюсь говорить бесстрастно не получается. Голос окончательно садится.

– Я тебя услышал, – ухмыляется он, разворачивая меня на девяносто градусов и легко подталкивая в спину. – Счастливого пути.

– Счастливо оставаться, – отзываюсь с лёгкой ноткой вызова, гася в себе желание ехидно припечатать его напоследок. Иначе вдогонку мне точно прилетит что-нибудь тяжёлое.

Вряд ли этот варвар вёз меня в такую даль только для того, чтобы заморозить в сугробе. Слишком много усилий потрачено, слишком велик риск нарваться на грандиозные проблемы. Остаётся дождаться момента, когда он поймёт, как сильно просчитался и кинется следом меня возвращать. Вот тогда будем говорить на моих условиях.

А пока, как поётся в песне – выхода нет. С гордо поднятой головой плетусь во двор. Мороз стоит, аж кровь стынет. И перспектива ждать, пока он признает, как сильно со мной облажался так себе, но выбирать не приходится.

По колее, оставленной ещё днём внедорожником, идти не хочется. Её замело по середину икры. Да и следы на снегу добавляют нервозности. Чёрт знает что тут за зверь пробегал – лисица, волк? Проверять неохота. Поэтому я жмусь спиной к массивным воротам, чтобы хоть ветер с ног не сбивал. Холодина та же, а всё равно кажется, что так чуточку теплее.

Переминаюсь с ноги на ногу, растирая ладонями плечи, и с ненавистью смотрю на дом. В сумерках большие освещённые окна выглядят особенно уютными. Считаю секунды, гипнотизируя закрытую дверь, те складываются в минуту, но ничего не происходит.

В комнате на первом этаже загорается свет. У меня уже зуб на зуб не попадает, а он преспокойно хозяйничает у плиты. Кастрюльку ставит на огонь. Что-то наливает...

Может, правда кукушка у человека того?

Даже думать страшно, как быть, если этот чокнутый Раду не одумается.

Выбирать между жизнью и гордостью я не готова. Жертвовать первым – глупо, переступать через себя... ну не знаю. Физически не смертельно, конечно. От него приятно пахнет, сложен хорошо. В принципе можно чуток потерпеть. Вот только жуткий до чёртиков. За щетиной морду лица толком не видно, взгляд давящий, голос жёсткий. А что в голове творится вообще неизвестно. Надо было всё же карты глянуть, хоть знала бы наперёд, на что подписываюсь.

Серьёзно? – едва не вою от разочарования. Всего минута на морозе и принципы рухнули?

– Прорвёмся, Влада, – выстукиваю по слогам, тоскливо поглядывая на навес, уложенный доверху дровами.

Тот редкий случай, когда подвёл здоровый образ жизни. Зажигалки нет, костёр отменяется.

Понедельник день тяжёлый, я всё понимаю. Но, мать его, не настолько же!

Жду. Чего жду – непонятно. Раду занят своими делами, словно думать обо мне забыл. Может, и забыл, тут нечему удивляться. Никому я не нужна, только поклонникам в инсте, и то пока контент годный. Даже отец, похоже, махнул на меня рукой.

О, сегодняшнее утро я нескоро забуду.

***

– Ноги моей в этом доме не будет!

– Влада, хотя бы встреться с ним. – Перехватывает мой локоть отец. – Я бы не стал предлагать тебе в мужья кого попало.

– А ты не предлагаешь. Ты настаиваешь!

– Ну в кого, скажи, ты такая упёртая? Каждый раз одно и то же. Тебе доставляет удовольствие принимать всё в штыки?

– Слышать ничего не хочу! У меня на этого упыря аллергия.

– Я с его отцом через Афган прошёл. Дима, в конце концов, помог фирму из такого дерьма вытащить. Я теперь по гроб обязан.

– Поэтому решил рассчитаться мной, да? – Закрывая глаза, неверяще качаю головой.

Отец подаёт это как заботу, а в груди печёт как от предательства.

– Не передёргивай. – Он вырывает куртку из моих пальцев. – Ты ведь неглупая девушка. Понимаешь, что конкуренция – это всегда убытки. Слияние активов наших двух компаний позволило подмять под себя весь рынок в крае. Мы с Димой как братья, никаких махинаций за спинами друг друга. Но мы не вечны. Ваш союз – гарант, что мою единственную дочь не пустят по миру. Не фыркай. Два чужих человека всегда будут перетягивать одеяло каждый на себя. В итоге вы угробите фирму. Только дети, рождённые от вашего брака, направят ваши интересы в общее русло и приумножат капитал. Это жизнь. Почему он это понимает, а ты упираешься с категоричностью подростка? Откуда в тебе такая инфантильность?