Дуэт с Амелией - Вогацкий Бенито - Страница 45

- Скажи, чего Донат от тебя, собственно, добивается? - спросил я Амелию.

И вдруг весь затрясся в ознобе. Видимо, слишком долго сидел на холодной земле.

У меня едва хватило сил, чтобы встать, держась за спинку стула и, шатаясь, добраться до кровати в каморке. Как раненое животное залезает в нору, чтобы там умереть, так и я залез под одеяло и сразу затих.

Амелия прилегла рядом и несколько раз погладила меня по голове, чтобы успокоить. Но рука ее дрожала-видимо, Амелия волновалась еще больше, чем я. Кажется. она даже тихонько что-то запела. Да, скажу я вам, горячие были дни!

13

Времени, которое потом наступило, ямного позже- посвятил несколько строк, которые кажутся теперь слегка напыщенными.

Мне и самому они не очень нравятся, и все же я привожу их здесь, поскольку в них содержится чистая правда. Вот эти строки:

"Когда началось лето, деревня взорвалась(!) и разлетелась на части. На развалинах старой жизни происходили танцы. Дважды в неделю под музыку двух оркестров-духового и трио: скрипка, аккордеон и ударные инструменты. Оба оркестра наяривали наперебой и поддавали мирной жизни жару. Во время перерывов потные, запыхавшиеся мужчины тащили своих полуоглохших партнерш за огороды или в придорожную канаву. Д орле-Пышечка по прозванию и шлюха по призванию-каталась как сыр в масле:

из травы за амбаром выглядывали лишь се круглые колени, отливая в лунном свете серебром. А сменщики один за другим ныряли в неглубокую бездну, издавая нутряной вскрик".

Такой у меня тогда был стиль. Чуть дальше я завернул еще почище:

"Голод выплеснулся из халуп поденщиков, высадил ворота хлевов и порезал всю живность". И еще: "Вниз к пруду по канаве ползло (!) горячее месиво из крови, щетины, перьев и щелочи. Воздух накалился от алчности и топленого сала. Не нужен ни бургомистр, ни учитель. И вишневые деревья вдоль проселка тоже никому не нужны.

Нужны лишь старые мотоциклы из кюветов вдоль шоссе, чтобы, напившись, врезаться с разгона в стену какого-нибудь сарая.

Небо полнилось рыдающими рыбаками с Капри, а у трактира били морду кучерубеженцу из Восточной Пруссии, толстому и неповоротливому, как памятник. И всякому, кто умел хлопнуть неочищенного спирта не поморщившись, разрешалось приложить к нему руку. А когда "белый серп месяца сиял на небосклоне", старый Лобиг откармливал свою блондинку из Вильмерсдорфа пышными оладьями, чтобы ляжки у нее округлились, как у киноактрисы Марики Рёкк".

Да, читать неприятно, но каждое словоправда.

Взять хотя бы Лобига. Старику загорелось наконец-то урвать свое от жизни, а посему он оставил при себе некую Мону Зимзен, появившуюся в деревне с целью обменять на яйца губные гармошки фирмы "Хонер" и шелковый пояс для чулок. Распахнув окошко, он предложил ей показать товар. Гребенки пошли в обмен на кур, сигареты - на муку. Когда торг закончился, он сгреб в охапку саму блондинку. За все удары судьбы - дочку Герду не приняли в торговое училище, сын Ганс погиб под Кюстрином - он расквитался сполна.

Жена Лобига, тощая Хильда, повесила и без того унылый нос и перебралась в хлев к коровам, в глубине души радуясь появлению в доме пришлой молодки: хоть избавит ее от приставаний супруга. Пошел прахом обычай облегчать любое горе в супружеской постели. Белокожая телочка воцарилась в доме, а Хильда спокойно занялась коровами.

Я лежал с тяжелым дифтеритом. Амелия ходила за мной-холодные компрессы на шею, настой шалфея, льняное масло и какие-то завалявшиеся у матери сердечные капли. В Хоенгёрзе считалось, что с горла болезнь всегда переходит на сердце, поэтому все принимали сердечные капли, желательно с пчелиным медом, поскольку он немедленно всасывается в кровь. Когда температура подскочила, я заметался в бреду и горло сдавило, как удавкой. Мне привиделось, что я бегу по улицам Хоенгёрзе в одной рубашке и что во всем мире не осталось ничего, кроме нашей деревни.

Только она одна.

И вот я бросался из одного конца деревни в другой, а выйти из нее не мог. Семимильными шагами топтался на месте. Ну как бывает иногда во сне.

Потом мне вдруг почудилось, что все дома в деревне пустые. Ни души вокруг.

Я огляделся, потом опустил глаза, осмотрел себя самого и с воплем ужаса бросился прочь от себя-единственно! о, кого оставили в живых...

Наконец я увидел их всех: на холме Петерсберг они молча водили хоровод под беззвучную музыку; в середине круга крутил коленца Хильнер, в чем мать родила.

Я бросился было к ним, но выйти из деревни так и не смог. Я был обречен остаться здесь. Я-заложник. Какая-то сила цепко держит меня и душит, душит...

Когда я пришел в себя и впервые глубоко вздохнул, яркий прямоугольник окна резанул меня по глазам. Начиналось жаркое лето.

Я спросил у Амелии:

- Разве драконов на самом деле не было?

- Многоголовых, во всяком случае, нет, - отвстила она, помогла мне сесть повыше и насухо вытерла потную спину полотенцем. Она так осторожно прикасалась ко мне. словно смахивала пыль с концертного рояля. При этом ее грудь то и дело доверчиво прикасалась ко мне.

- Но ведь не из пальца же их высосаланастаивал я.

- Не из пальца, конечно, пояснила она. - Вероятно, вот как получилось: не успеют люди справиться с одной бедой, еле-еле отобьются-глядь, уже новая нагрянула. Вероятно, так.

- Все-то ты знаешь, - вздохнул я и вновь погрузился в сон. На этот раз я спал без сновидений, и когда проснулся на следующее утро, то почувствовал, что горло мое почти очистилось. Амелия же по-прежнему сидела рядом.

- А ты все сидишь и сидишь?

- Нет, мы с твоей мамой меняемся, - ответила Амелия.

Успели уже подружиться, видать.

Да, знаешь, только что пришла графиня Карла.

- Ага, графиня.

- Она самая.

- Ax ты боже мой.

- Да, бог знает что.

Но я все равно был счастлив-во-первых.

из-за того, что температура спала и горло очистилось. Этого одного достаточно, чтобы переполнить человека радостью жизни. А во-вторых, Амелия сидела подле моей постели на белом кухонном табурете, в напряженной позе сестры милосердия, а я всегда мечтал, чтобы-если я заболею - рядом была такая, как она. Самое удивительное в Амелии-она излучала женственность, или как это еще называется, несмотря на все старания ее подавить. Ничего навязчивого, лезущего в глаза. Просто в ней это было, и все. Действует наповал. Вот и сейчас: она сидела с отсутствующим видом, закинув ногу на ногу, или, вернее, сплетя воедино два гибких живых существа, и устремив взгляд в далекое никуда.