"Фантастика 2023-108". Компиляция. Книги 1-16 (СИ) - Степанов Евгений - Страница 78

Я вообще не понимала ни тогда, ни сейчас — почему после того сумасшествия, что случилось с нами, после тех минут блаженства и даже счастья, которые я умудрилась успеть почувствовать, меня бросили там раздетую, обозвав и облив презрением? Мне в принципе несвойственны были такие чувственные порывы, но тогда накатило что-то такое, чему просто невозможно было сопротивляться.

До этого я почти два года встречалась со своим первым мужчиной — неплохим парнем, надо сказать. И вначале нам было хорошо вместе, но потом как-то незаметно все изжило себя и мы спокойно и мирно расстались. Но такое помутнение рассудка, как в тех чертовых кустах, нельзя было даже сравнить со всем тем, что я знала раньше. Скорее всего, все дело было в его и моей природе — других объяснений у меня не было.

Наверное, такое бывает только раз в жизни — так отключить мозги, чтобы совершенно забыть о стыде, об элементарных приличиях, о контрацепции, наконец. О том, что мы хоть и в дальнем уголке, но в заведомо людном месте — в парках Петергофа всегда шарахался народ, даже когда еще не включили фонтаны. Нас легко могли застукать, да просто услышать… не знаю что это было… а сейчас и не жалею уже ни о чем.

Хотя до сих пор страшно вспоминать, как замерла, не доверяя своему слуху. Еще не выйдя полностью из совершенно неадекватного состояния — звезды в глазах, душа в раю, и тело — почти расплавившееся от сумасшедшего удовольствия. Потом, когда до меня дошло, что он и правда это сказал… Слыша нарастающий гул в ушах и глядя в его удаляющуюся спину, я дергано, как марионетка, напялила на себя одежду, запихав белье в узкий карман джинсов — он как-то незаметно раздел меня полностью, до нитки. И уже через две минуты меня там не было. На земле осталась только его куртка, измазанная в грязи.

Страшно было вспоминать, как неслась к машине на еще слабых ногах, не видя ничего за слезами, садилась в нее, трогалась с места, задыхаясь от рыданий и обиды… после этого непонятно чего. Плакала всю ночь дома, пока не уснула под утро… потом не понимала сама себя… болела, страдала.

А когда более-менее успокоилась, то просто поняла, что таки да — вела себя именно, как шалава, чего уж там? А он не так? Какой шел, такой и встретился.

Почти успокоилась уже, даже обрадовалась беременности, избавляющей меня от необходимости в будущем искать себе мужика. Потому что козлы все. И вдруг его запах — там. Убежала, потому что поняла: увижу — растерзаю, загрызу… убью на хрен! Такую сумасшедшую ненависть к нему я сейчас испытывала. К тому же, с таким унижением, даже если и заслуженным, невозможно примириться даже наедине с собой, а увидеть снова презрение в его глазах было бы просто невыносимо. Я сорвалась бы, и во что бы это вылилось — еще вопрос. Пускай я и шалава, но шалава гордая. И на этом все!

Роман Строгов вместе с отцом приехал в северную столицу, готовясь поступать в военно-морское училище. Они остановились в городской квартире двоюродного брата отца — дяди Руслана. А тот, в свою очередь, пригласил в гости своего знакомого — капраза на пенсии, старшего преподавателя этого самого училища. И Роману подробно объяснили чем отличается служба на флоте (да и вообще в ВС) времен его бати от службы нынешней.

Ему рассказали, что в связи с тем, что военнослужащим было значительно повышено денежное довольствие, прошли массовые сокращения среди командного состава. Нагрузки усилились в разы, служебное жилье практически не предоставлялось, поднаем жилья оплачивался символически, понятие «отгулы» отсутствовало, отпуска распределяло начальство, зачастую наказывая ими офицеров и их семьи. Все это практиковалось почти повсеместно, за редким исключением.

Все было крайне хреново, и такие понятия, как честь, достоинство, благородство, честные мужские отношения между начальниками и подчиненными канули в лету. Главным для рядового офицерского состава стало остаться в кадрах, мобилизоваться, приспособиться и переждать этот дурдом в надежде на лучшее.

Службу в ВС можно было охарактеризовать кратко и емко — награждение непричастных и наказание невиновных.

Немного лучше дело обстояло в дальних гарнизонах и на кораблях. Там люди сосуществовали плотно и зависели друг от друга сильно. Это были те места, где хоть и не раздавались «плюшки», но права явно не ущемлялись, офицеров без причины не унижали… разве что крыли в сердцах матом, когда сами приезжали от высокого начальства оплеванными и униженными.

— И подумай, сынок, сможешь ли ты терпеть хулу на себя и мать свою, стоя навытяжку, при этом совершенно не осознавая своей вины, ибо нет ее! Просто с утра начальство не в духах! Вот я-а в последние месяцы своей службы, будучи уже в чинах… «два старых лысых му…ка» — вот что мы услышали со вторым замом. И это было самое ласковое… да-а-а. И от кого? Хронический алкаш с лексиконом урки… а-а-а…

Старший преподаватель, расстроившись, слегка перебрал спиртного и возможно сгущал краски, но слезы злости и обиды в его глазах… лютая ненависть к такой военной службе и военному чиновничеству впечатляли. Он знал другие времена, ему было с чем сравнивать.

Ромка не боялся трудностей, он рвался бороздить моря и океаны, готов был месяцами не видеть земли. Мечтал о морских вахтах и своей роли заботливого и грамотного командира, о верной и любимой женщине, которая когда-нибудь будет ждать его на берегу с детьми. Он по уши увяз в мечтах о романтике морской службы, которая, несомненно, имела место во времена службы его бати на далеких камчатских берегах и северных водах. Не мог тот врать с таким упоением, с такой тоской в глазах — просто не умел этого делать.

Падать от усталости, не вылезать из нарядов, даже голодать Роман был готов, но не терпеть несправедливость и хамство. Тут давало знать себя и воспитание, и происхождение — его звериная сущность не допустила бы унижения и оскорбления даже себя, не говоря уже о матери. Терпеть не смог бы — ответил бы адекватно. И со службы вылетел бы мигом, что ему и гарантировал мудрый и уже серьезно пьяненький капраз.

— Сам и вытурю… такая система. Унизить, размазать, заставить подчиняться безоговорочно. Но это ладно… это норма. Но вот кому подчиняться… тут вопро-ос… Пусть и не все подряд, но нарвешься гарантированно — хамы же… дорвавшиеся до власти лояльные ж…лизы.

Он все-таки подал документы, сдал два экзамена, посмотрел изнутри на систему и понял, что батя рассказал ему о службе не все. Была романтика морской службы, но были и будни. И власть командира была полной, что было оправдано, но ему не подходило. Волк не стерпит тупого принуждения, неоправданного унижения и несправедливости, если личностные качества командира окажутся не на высоте.

Капразу Ромка поверил, понял, что военная служба — это не его. Была стойкость, но не хватало гибкости психики. Было желание служить, но не терпеть и пресмыкаться. Его друзья из абитуриентов намерены были рискнуть — возможно, дальше что-то изменится. Уже понемногу менялось. Они решили попытаться, а он четко понял, что не справится. Можно было сказать, что он спасовал перед трудностями. А можно — что посмотрел на вещи трезво.

И встал вопрос — а что дальше? А дальше оставался запасной вариант — ювелирное дело. Они с отцом уже купили обратные билеты в Комсомольск-на-Амуре, дали знать маме, что скоро вылетают домой. И в это время случился его дед — Алексей Анатольевич Строгов. Просто прозвучал звонок в дверь и на пороге возник пожилой седой мужик — яркая иллюстрация того, каким к старости станет отец.

Мужик внимательно посмотрел на Романа, открывшего дверь, прикрыл глаза, пережидая что-то, и потом молча прошел мимо него в комнату, где подошел к Ромкиному отцу и просто спросил:

— Ты сможешь простить меня хоть когда-нибудь, сын?

Отец молчал, глядя на него.

— Понимаю… И ты не представляешь, как я жалею, о том, что сделал. Тогда просто выслушай меня… Я собираюсь продать мастерскую… и имя. Я уезжаю, уезжаю совсем, и ты не увидишь меня больше никогда. Меня пригласили жить в Канаду… женщина. За это время я сколотил неплохой капитал. Половину переведу туда, половину оставлю в деле, если ты согласишься его принять. Это не подачка и не подарок, тем более — не способ купить твое прощение и расположение. Просто это как мое, так и твое детище… это наше имя и его известность заслужена. Подумай, пожалуйста, и дай мне знать.