Чёрный полдень (СИ) - Тихая Юля - Страница 24

В начале зимы я ездила в Старый Биц на танцы и снова никого не встретила, но новое разочарование прошло как будто мимо, вовсе не тронув.

Я жалела только, что потратила на поездку все выходные. Тропинку наверх совсем занесло снегом, и подъём занимал у меня теперь никак не меньше часа, — и в будний день мне было никак туда не выбраться.

В самую долгую ночь небо зажигается тысячей цветных огней, — они сияют размытыми переливами от искрящегося голубого к цветочному жёлтому, от глухой рыбьей зелени до весенней сирени, а поверх них мерцают точками звёзды. Тогда с запада на восток раскатывается через весь небосклон серебряная дорога, сложенная из искр лунного света, и по этой дороге бегут, приближая рассвет, воздушные призраки-звери.

Однажды каждый из нас кланяется святыням Храма, поднимается босым на крыльцо и отпивает из чаши Принцессы Полуночи. Тогда ты-человек тоже становишься невесом, и потустороннее пожирает половину всего, что есть в тебе людского, и даёт заместо неё шанс.

Ты бежишь через небо, отталкиваясь от пружинящей под ногами пустоты, среди тысяч и тысяч серебряных фигур, и ловишь за хвост своего зверя — и свою судьбу. Так мы становимся двоедушниками и обретаем дорогу, ясную от первого до последнего шага: ту самую, что приведёт однажды и к паре, и к исполненному предназначению, и к смерти.

И потом, уже взрослым, в Долгую Ночь хорошо бежать со всеми: зверь рвётся туда, в небо, на волю, будто мечтает хоть на несколько часов вернуться в свой родной призрачный мир. Оборот тогда ощущается совсем иначе, чем обычно, и тело становится лёгкое-лёгкое, и небо несёт тебя с запада на восток в свите Полуночи, а потом возвращает — туда же, откуда ты и взлетел.

Я знаю: многие встречают свою пару именно так. В мистическом гоне Охоты все мешаются со всеми, и нет больше разницы, в Марпери ты живёшь или в самой столице. Каждый год накануне Охоты я долго молюсь, а потом оборачиваюсь на крыльце — и позволяю небу забрать меня.

А когда оно, прожевав меня и перемолов безжалостными жерновами всего неслучившегося, выплёвывает обратно — сижу на снегу, слабо комкая его леденеющими пальцами, и стараюсь не плакать.

— Нет? — глухо спросила тётка, а затем снова зашлась в лающем кашле.

— Нет.

И, как следует растеревшись полотенцем и разогнав по мышцам кровь, натянула двое рейтуз, шерстяное платье, кофту, платок и ещё шубу, а на ноги тяжёлые отцовские валенки.

— Пройдусь немного, — неловко сказала я и постаралась улыбнуться.

— Расстроилась?

— Расстроилась, — я вздохнула и сморгнула слёзы. — Погуляю.

Танцы в Бице почему-то не трогали меня так сильно, как Охота. Танцы — это было что-то как будто… ненастоящее, слишком человечье, слишком простое. Люди придумали, люди сделали, и не стоит, вроде как, пропускать, но и надеяться на что-то особо и незачем. А Долгая Ночь… я всем телом чувствую, какая она другая. Иначе пахнет, иначе дышится, и сама ты лёгкая-лёгкая, а вокруг — будто кисель. И Полуночь смотрит на меня с улыбкой, но эта улыбка кажется мне кривой. И каждый раз я слишком… обыкновенная на фоне чего-то величественного.

Небо отгорало, а рассвет только намекнул на себя узкой полосой над горами: выцветший розовый, бледный жёлтый, вялый зелёный и безграничная, топящая в себе иссиня-мёртвая чернота. Смотреть туда неприятно, как будто восток смотрит в ответ на тебя, а воздух нажимает на плечи невидимыми руками.

Зато шагать — хорошо. Снег скрипел под ногами, укатанная машинами колея обнимала со всех сторон, движение бодрило тело, а морозный воздух заполнял лёгкие и вычищал из них дымную горечь. Трезвела голова, вставало солнце, я запыхалась, в ногах появилась усталость, а у верхней лестницы пришлось карабкаться, цепляясь руками за остатки перил; зато вместе со мной вверх поднималось и настроение.

Да и вид не разочаровал. Обласканный рассветом туман казался светящимся, и опоры ЛЭП вставали из него, как сказочные воины. Лёгкие облака летели высоко-высоко, по карандашным наброскам деревьев зима разбросала пушистые снежные шапки, рыцарь стоял среди серебряного снега величественный и бесстрастный, а из сугроба чуть поодаль торчала обтянутая фиолетовым задница.

— …позволил это? Я рождён Луной не просто так.

— Ха! Ну, не притворяйся, что не понимаешь. Конечно, они тебя терпеть не могут!

— Я что-то им сделал? — озадаченно спросил лунный.

Девочка выпрямилась и картинно почесала в затылке. Она была босиком и без шапки, только в тонком мерцающем комбинезоне, скорее подчёркивающем, чем скрывающем; в снегу она копалась голыми руками.

— Дай-ка подумать, — издевательски протянула Меленея и сдула волосы с лица. — Как насчёт того, что ты не умер?

— А должен был?

— Ну, разумеется.

— Я не помню.

— Это пройдёт, — безмятежно отмахнулась она.

И, подтянув ткань на бёдрах, закопалась обратно в снег. Она рылась в нём, как собака, разбрасывая ладонями комья и крошку. Вся площадка была порядком истоптана, а у ног рыцаря девочка прорыла, должно быть, до самой земли. Смотреть на Меленею было холодно.

— Здрасьте, — сказала я, решившись, и выбралась на площадку.

— Олта! — синие глаза просияли. — Как здорово! Вы знакомы с…

— Не произноси это имя вслух, — недовольно прошипела девочка.

— С… ней?

— О, мы знакомы, — лунная продолжала увлечённо копаться в снегу. — Это моя бывшая подруга, которой не интересны даже самые свежие детективы! Госпожа иди-ты-нахер-Меленея, также известная как мне-даже-чужой-монетки-для-тебя-жалко. Она и есть твоя ручная зверушка? И что, она уже близка к успеху?

— К какому ещё успеху? — оторопело спросила я.

— Как это? К тому, чтобы назваться его хме, разумеется! О чём ещё мечтать зверушке рядом с таким мужчиной. Или он уже однажды любил, и тебе нечего с ним ловить?

Я беспомощно обернулась к Дезире. Меленея несла какую-то невероятную чушь, но, даже будучи совершенно непонятной, эта чушь звучала почему-то ужасно оскорбительно. Лунную очень хотелось стукнуть, но в её рту мне опять мерещились острые зубы.

— Не ссорьтесь, пожалуйста, — вздохнул Дезире. — Вы обе мои друзья, и мы все вместе застряли в Марпери. Давайте как-то нормально всё обсудим?

Меленея вздёрнула нос:

— Мне нечего с ней обсуждать.

Я глянула на Дезире и развела руками, а тот — закатил глаза.

— Мне уйти? — тихонько спросила его я.

— Что? Нет! Ни в коем случае! Мы сейчас всё решим. Мел, хватит копаться в снегу и верни на место бревно! Олта, ты принесла новую книгу? Ты хотела показать, как раскладываются картинки.

Девочка снова сдула волосы с лица, недовольно фыркнула, а потом одним движением подняла бревно и небрежно уронила в снег у статуи, — только снежная крошка взвилась в воздух. Я могла этот ствол только тащить, да и то с трудом.

— Извини, я без книг… Сегодня ведь среда, а из-за праздников библиотека закрыта с субботы, я не успела ничего взять. Хочешь, расскажу ещё про Тощего Кияка? Я вспомнила хорошую историю, про то, как он ходил в горы, чтобы украсть сокровища Великой Ящерицы. Однажды Тощий Кияк проснулся от стука, хотя никто не стучал, и увидел тень, которую никто не отбрасывал…

В этот момент Меленея с оглушительным треском выломала мои вилы изо льда, потом переломила рукоять через колено и отбросила обломки в куст.

— Извини, а… что она делает?

— Копает, — рассеянно отозвался Дезире. — Тень без владельца — это ведь дурная примета?

— Очень дурная. Говорят, сама старуха-смерть облачается в накидку, сплетённую из погребальных песен, и становится невидима, но свет… — Снежные комью стучали об утоптанный снег. — А что она копает?

— О, знаки.

— Знаки? Какие знаки?

— Она считает, что её жрецы меня здесь заперли. Но если так, они должны были оставить здесь знаки. Заклинания и призмы, которые всё описывают. Это непростая магия, особенно, если именем Луны…