Крепостная навсегда - Езерская Елена - Страница 26

• Предыдущая
• 26/40
• Следующая

— Вы знаете, кого я считаю убийцей.

— Я начинаю думать, дорогая, что между вами с Карлом Модестовичем что-то есть. Больно вы к нему неравнодушны — так и кипите страстью!

— Иногда вы совершенно невыносимы, Владимир Иванович! — Анна, прощаясь, посмотрела на Репнина и ушла.

— И все-таки я тебя не понимаю, Владимир! — вскричал Репнин, уязвленный его нападками на Анну. — Даже в такое время ты не можешь объявить перемирие!

— Ах, оставь! — отмахнулся Корф. — Это наши домашние радости, тебе не понять.

— Барин! — в дверь протиснулась зареванная Полина — Дозвольте в ножки пасть — обидели меня!

— Умеешь ты выбрать время и место, Полина! — нахмурился Корф, но потом подумал и махнул рукой. — Хорошо. Миша, оставь нас ненадолго.

Репнин вежливо откланялся.

— Итак, чего тебе?

— Не подать вам чаю? — Полина кошкой метнулась к Владимиру. — Иван Иванович в это время всегда чай….

— Не смей липнуть ко мне, — осадил ее Корф. — Зачем приходила? Кто тебя обидел?

— Да Анна же! Она вечно надо мной издевается, — Полина сделала паузу, ожидая реакции Корфа, и тот кивнул ей, давая понять всем своим видом, что весьма заинтересован в ее доносе. — Нынче прикинулась добренькой, обещалась за меня словечко замолвить перед Его Сиятельством, князем Оболенским.

— И как, замолвила?

— Ничего она Сергею Степановичу не сказала. А он меня на смех и поднял, когда я перед ним стала выступать.

— Вряд ли бы он стал смеяться над тобой.

— Но он смеялся! — заплакала Полина. — Сказал, что мне место в балагане.

— Может быть, ты его не правильно поняла? Нет? Да, полно тебе, будет слезы лить. Разберусь я с Анной, обещаю тебе.

— Ой, барин, — Полина принялась хвататься за его руку, — благодарствую, барин…

— Иди, иди, я уже все понял, — Корф оттолкнул Полину и прошел в кабинет отца.

Он просидел с бумагами барона до вечера, но ничего, объясняющего столь трагически сложившиеся обстоятельства, отыскать не смог. Или мы идем по ложному следу, или здесь замешаны силы совсем иного свойства, думал Владимир.

Когда речь зашла о яде из Индии, он вдруг решил, что отец мог покончить с собой. Его гордость была известна, а лишение сына военного звания и всех заслуг — удар не из легких. Владимир понимал, что молодому человеку с его репутацией более будет невозможно рассчитывать на карьеру и достойное отношение общества. И он был уверен — отец тоже понимал это.

Корф не исключал, что он мог дать Анне вольную и переписать завещание в ее пользу, а сам — уйти, спасая свой род и имя от позора. Владимир всегда подозревал в отце черты римского патриция, которые с достоинством уходили из жизни во благо своих близких и ради сохранения чести и славы своего имени.

Но, подумав, мысль эту Владимир все же отмел — перед смертью отец выглядел удивленным и потрясенным своим внезапным недугом. Да и Анна — он слишком ценил ее, чтобы бросить, не обеспечив всем, что обещал. Вольная — вот она, лежала перед ним, а нового завещания он так и не обнаружил. Может быть — только пока?

Нет-нет, остановил сам себя Владимир, это был злой умысел. Коварный и низкий. И теперь надо найти того, кто посмел убить его отца. Владимир бросил взгляд на его портрет — небольшую акварель в рамке из красного дерева, и тяжело вздохнул.

В этот миг ему показалось, что отец на рисунке улыбнулся и повернул голову к нему — художник запечатлел барона в профиль, как на медалях. И вот теперь отец смотрел ему прямо в лицо. Его взгляд был укоряющим и внимательным, и таким живым, что Владимир отшатнулся от стола и выбежал из кабинета.

К ужину он вышел позднее других. Обстановка за столом отдавала печалью. Блюда подавались, как положено, но уносились почти нетронутыми.

— Спасибо, достаточно. Я столько не съем, — отказывался Оболенский.

— Благодарю, я не голоден, — сдержанно вторил ему Репнин.

— Вижу, что с такими гостями и готовить не надо, — недобро улыбнулся Корф, присаживаясь к столу. — Да, кстати, Сергей Степанович, если прослушивание все еще осталось в ваших планах, вы могли бы уединиться с Анной в библиотеке.

— Нынче траур. Не стоит, — Анна неодобрительно посмотрела на него.

— Почему же?! Отец обожал сцену. Я думаю, его душа будет счастлива встретиться с театром еще раз.

— Володя, мне кажется, Анна права. Сейчас не время.

— А когда будет время Миша? В конце концов, это отвлечет Сергея Степановича.

— Как скажете, — пожал плечами Оболенский, — это вы должны решить сами. А я пока вернусь в библиотеку. Благодарю за угощение!

— Нет, в самом деле, Анна, — не унимался Корф, кивнув оставившему их князю. — Что вы упрямитесь? Отец был бы доволен, зная, что вы, наконец, поступите на сцену и покинете этот дом.

— Сцена должна быть мне в радость, а не в наказание.

— С чего это вы решили, что я непременно желаю вам плохого?

— Владимир… — хотел поддержать Анну Репнин, но в этот момент в столовую вошел Забалуев в сопровождении уездного исправника.

— Господа… — брови Корфа удивленно поползли вверх. — Я, конечно, невероятно рад вашему появлению. Но, однако, в следующий раз соблаговолите предупреждать о своем визите. Тем более, в столь поздний час.

— Нам не до церемоний, сударь! Правосудие не может ждать! — надменно сказал Забалуев.

— И что же значит ваш визит? Вы нашли убийцу?

— Нашли.

— И кто же он?

— Вы, милостивый государь!

— Вы арестованы господин Корф. Собирайтесь! — гаркнул исправник.

— И кто же это, господин капитан, навел вас на подобные домыслы? — Владимир и не подумал вставать. — Неужели своим умом дошли?

— Извольте пройти с нами — там разберутся, домыслы это или факты, — нагло заявил Забалуев.

— Владимир, что происходит? — Репнин в изумлении посмотрел на друга.

— Мы присутствуем на спектакле, поставленным господином Забалуевым, — не без иронии пояснил Корф. — Жаль, Сергей Степанович ушел. Он большой любитель драматического искусства.

— Кто позволил вам, милостивый государь, обвинять Владимира в смерти барона? — потребовал объяснений Репнин.

— Извольте! Доподлинно известно, что яд, которым был отравлен ваш батюшка, привезли из Индии! Доктор Штерн сообщил нам об этом, как только изучил его.

— И что вам дает этот тезис? — нахмурился Репнин.

— Владимир Иванович, как вам хорошо известно, несколько раз путешествовал по Индии. И кое-что оттуда мог привезти. Кроме того, он один всегда свободно мог подойти к графину с любимым бренди Ивана Ивановича.

— Бред какой-то!

— Нет, — ядовито «поправил» Репнина Корф. — Это называется «излагать факты».

— Интересно, — в тон ему продолжал выяснять Репнин, — а мотивы убийства у вас столь же определенные? Насколько мне известно, Владимир любил отца.

— Любил?! О его постоянных распрях с отцом известно, простите, всей округе. И причина этих ссор тоже не является тайной.

— Ну, что же, — улыбнулся Корф, — значит, мне суждено стать козлом отпущения?

— Владимир, — возмутился Репнин, — ты не можешь позволить, чтобы тебя так просто арестовали! Господа, это же очевидная ошибка!

— Князь Репнин! — напыжился Забалуев. — Вы мешаете законной власти! Я буду вынужден…

— Действительно, Мишель, — остановил друга Корф, — не стоит мешать предводителю уездного дворянства арестовывать опасного преступника.

— Стойте! — Анна стремительно встала из-за стола. — Господин Забалуев, я, правильно поняла, что главная улика — яд?

— Да. И, прошу заметить, — улика достаточная и убедительная.

— Возможно, вы и правы, однако все же есть «но», господа. В Индии побывал не один Владимир Иванович.

— А кто же еще? — с неохотой спросил Забалуев. —Вы.

— Что? — грубо расхохотался тот.

— Вам смешно? А мне нет. Лучше ответьте, откуда у вас этот хлыст, господин Забалуев? Я видела эти узоры в книге, которую привез Владимир из Индии.

— Вынужден вас разочаровать сударыня, — зло ответил Забалуев. — Этот хлыст я купил у цыган.

• Предыдущая
• 26/40
• Следующая