Три принца (СИ) - Селютин Алексей Викторович - Страница 11

Но как-то случилось — Томмазо, как я знал, сам не понимал почему, — они полюбили друг друга. В полном смысле этого слова. Это случилось не после первого дикого секса. И даже не после десятого. Это случилось в процессе узнавания друг друга. Оба влюбились так, что Томмазо передумал искать ответы в Обертоне. Он остался с той, кто уже не чаяла встретить того единственного, кому бы хотела всю жизнь быть верна.

Они обручились по местному обряду под присмотром святоши, получили благословение примо и зажили у него под боком. Им хватало всего. Они были настолько счастливы, что непередаваемый ужас Томмазо, когда Лусиль заболела, вызывал у меня содрогание. Я прекрасно помнил то, что помнил он. Я помнил моменты, когда он втихаря молился своим Земным богам и просил их не забирать самое ценное, что у него когда-либо было. Он обещал им всё, что они потребуют. Любую жертву. И хоть боги не умели отвечать, к его воззваниям они не остались немы, как он считал. Они помогли Лусиль пережить недуг. Она выздоровела и первым делом, после того, как открыла глаза, сплела слабые руки вокруг шеи Томмазо. Её слёзы стали для Томмазо лучшим доказательством, что покидать его она не хотела так же сильно, как и он её.

С тех пор семейная жизнь устаканилась. Полгода они прожили вместе, ни разу не поругавшись. А затем задумались о собственном очаге. Хоть этот очаг они могли разделить лишь друг с другом, старый примо пошёл им навстречу. Собрав всех слуг, примо приказал подлатать заброшенный дом для новой семьи. Хоть это мало кого интересовало, ведь в безрадостном мире счастью соседа никто не станет радоваться, дом всё же отремонтировали.

А спустя некоторое время после переезда с телом Лусиль стали происходить те изменения, которые она уже никогда не ожидала. Хоть барышня была опытная и прекрасно понимала, что с ней происходит, не могла поверить, что это произошло.

Этот период, как я помнил, был самым сложным в жизни молодой семьи. Самым сложным, ибо попросить помощи и обратиться к кому-либо за советом они не могли. Только тогда Томмазо признался любимой женщине, кто он такой на самом деле. Только тогда рассказал Лусиль о себе всю правду. И им пришлось справляться вдвоём.

Но, как бы им не было сложно, они справились. Они всё выдержали, всё вытерпели. Они обрели то счастье, о котором ни один из них уже не мечтал.

Я вспоминал моменты чужого счастья и не мог понять, как им удалось создать новую жизнь. Я проецировал жизнь Томмазо и его связь с Лусиль на свою связь с Дейдрой. Но кроме обоюдной любви никакой связи не находил. Внешне Лусиль Дейдре в подмётки не годилась. Она прошла пик своей сексуальности ещё до появления Томмазо в этом мире. А с девственностью распрощалась, наверное, ещё в те времена, когда Томмазо бегал по коридорам детского дома. Хоть Лусиль не признавалась, Томмазо догадывался, что один из местных примо испортил её ещё в подростковом возрасте. Значит, обязательная девственная чистота местной женщины — не есть залог аниранского успеха. Дело в чём-то другом.

Но тогда ещё острее вставал вопрос — почему не получалось у других с другими? Всё те же действия, всё та же последовательность. В чём секрет? Не может быть, что залогом успеха была любовь. Это же сказки для инфантильных девочек, которые досматривают порнуху до конца в робкой надежде, что всё закончится свадьбой. Должно быть что-то другое. Ведь кроме любви к своим женщинам, между нами — единственными аниранами, которым удалось выполнить свою миссию, — нет ничего общего. Не говоря уже о том, что женщины тоже были абсолютно разные.

В общем, в дороге я больше ломал голову над этим вопросом, чем корил себя за разрушение чужой семьи. Я согласился сам с собой, что сделал всё возможное для их сына. Я дал ему шанс жить в комфорте и достатке. Я дал ему больше, чем могли дать родители. Пусть это звучало кощунственно, но я убедил себя, что более удачного варианта развития неожиданных событий просто не существовало.

***

Мы воссоединились с обозом и вновь тронулись в путь. Опять в долгий путь через хутора и деревни. Опять пришлось устраивать шоу, а главному актёру — выступать.

Но я стойко переносил одинаковые, похожие друг на друга, как сиамские близнецы, дни. Я выполнял свою миссию и давал надежду. А развлекался лишь тем, что читал письма, которые прибывали отовсюду.

О более серьёзном подходе к курьерской службе в виде сиреев, я задумался давно. Я обсудил этот вопрос с Ибериком, а затем и с Его Величеством. Тот собрал всех заводчиков и потребовал выполнить приказ анирана — потребовал увеличить количество обученных птиц. Хоть дело шло ни шатко ни валко, штат, что называется, мы смогли увеличить. А Сумман Иберика стал чуть ли не флагманом. На полном серьёзе Иберик шептался с ним и требовал исполнять функцию анирана — осеменять самок. Но так как весна давно прошла, размножаться птица не желала ни в какую. Зато за кусок мяса была готова на многое. Сильные крылья вспарывали воздух, а через день-два мы получали ответное послание.

Именно он доставил мне письмо от Тангвина — второго сына короля. Я попросил принца рассказать, как идут дела на ниве поиска, и он честно ответил: дела идут никак. Поиски продолжались, но результат замер на нулевой отметке.

Правда в следующем письме Тангвин сообщил, что в Валензоне лишь относительный порядок. Отцу он так и не признался, но мне рассказал, что в городе есть районы, которые он не контролирует и в которые даже заходить опасно. Чтобы этот контроль вернуть, нужны острые штыки, на которые он бы смог опираться. Без этих штыков в тех районах королевскую власть не восстановить.

Я быстро смекнул, что ситуация в Валензоне напоминает ситуацию в Обертоне. Ту часть, героем которой был Хатемаж. И хоть я пока не знал, есть ли в Валензоне свои "хатемажи", после полученного ответа сразу отправил уставшего Суммана в противоположную с торону — в Обертон. Я потребовал от Его Величества оснастить и отправить по нашему следу минимум пять сотен умелых солдат. Солдат из тех, кого мы планировали перед зимой отправлять на постой в окрестные деревни.

Его Величество немного поворчал в письме, но пообещал выслать три сотни. Хоть я доходчиво объяснил, для каких целей нужны солдаты, больше из столицы он отпускать побоялся. В свою очередь объяснил, что вот-вот приступит к "осторожному захвату плантаций". А это, как мы оба знаем, дело куда более важное. Его Величество не хотел бы разбрасываться солдатами тогда, когда они, возможно, в ближайшее время сыграют очень важную роль.

В итоге, мне пришлось принять такие аргументы. Я смирился с тем, что вычищать очередную клоаку мне придётся небольшими силами. Гарнизон Валензона, если я не ошибался, насчитывал то ли шестьсот, то ли семьсот солдат. Ещё триста должны подойти ближе к концу осени. Плюс какая-то охрана есть у принца Тангвина. И нельзя сбрасывать со счетов гессеров. Со мной их идёт почти сотня. Значит, под моим командованием соберётся, минимум, армия. Когда эта "армия" расквартируется в Валензоне, тогда я и решу, какой район придётся подметать веником под названием острый меч. Но то, что я возьму под контроль весь город, несомненно. Без малейших колебаний я сожгу дотла любые новые Трущобы.

***

Дорога до Валензона отобрала у нас немало времени. Неторопливый обоз, растянувшийся на сотни метров, двигался по-черепашьи неторопливо. Мы задерживались в каждой деревне, попадавшейся по пути, минимум, на сутки. Устраивали красочное представление и отправляли гонцов по королевскому тракту, чтобы следующие населённые пункты были готовы принять анирана.

Но даже такая предусмотрительность не повлияла на скорость передвижения. Вскоре жители деревень стали высылать парламентёров, которые встречали обоз у тракта и сами предлагали заглянуть на огонёк. В деревнях я продолжал толкать ободряющие речи. Стал чувствовать себя более уверенно перед толпой. Коленки уже не дрожали, да и слова на ходу удавалось подбирать куда удачнее. Сам себе речей я не писал, но отмечал, что почему-то ораторствовать стал лучше. Хоть привлекательность я слегка утратил из-за подпорченного уха, уверенность в себе не растерял. А поскольку был полон решимости разнести весть о прибывшем аниране-спасителе во все уголки Астризии, не позволял себе опускать руки и не останавливался на достигнутом.