Интеллект в подарок (СИ) - Головнин Вячеслав Владимирович - Страница 20

— Достаточно, Василий. Кажется, я начинаю понимать Мирона Афанасьевича.

— А ещё это неравенство можно решить, используя определение абсолютной величины действительного числа.

— Всё, всё, всё, — замахал руками Константин Андреевич. — У меня больше нет вопросов. Если у вас и по остальным предметам также обстоят дела, то нам останется только оценить вашу дисциплинированность, социалистическую сознательность, верность нашим идеалам. Вы ведь комсомолец?

— Да, меня принимали в комсомол в нашем железнодорожном депо.

— Вот я хотел вас спросить, Василий. Я вижу, вы носите железнодорожную форму. Вы уже работали раньше на железной дороге?

— Да, я работал проводником, — ответил я.

— Я собирался, грешным делом, нагрузить вас общественной работой, — откровенно заявил директор, — но теперь нахожу, что это мне вряд ли удастся.

— Да, с этим будет проблематично. Но, подтянуть отстающих по любому предмету готов в любое время. Отстающие ученики могут приходить ко мне в общежитие, там у меня есть отдельная комната, которую легко превратить в учебный класс, только на стену учебную доску повесить и хоть уроки проводи.

— Интересное предложение, — задумчиво протянул директор. — Ну, мы это ещё успеем обсудить и принять решение.

Послышался приближающийся звук колокольчика, означающий конец урока. Директор встал из-за стола и сказал:

— Пройдёмте в учительскую, я представлю вас учителям.

Вопреки ожиданиям моё представление прошло скучно и никакого ажиотажа не вызвало. Директор сказал, что меня прислало краевое управление с просьбой зачислить в 10А класс. Педагоги на меня посмотрели, и занялись своими делами. Наибольший интерес ко мне проявила классная руководительница 10А класса, Фрида Марковна Ланге. Она подошла ко мне и ещё минут десять допрашивала. И только услышав урчание моего желудка, повела в столовую. Следующий урок в 10А классе был как раз её. Она преподавала немецкий язык. То, что немецкий был для неё родным языком, я догадался быстро, по её отчётливому берлинскому акценту, хотя, как впоследствии выявилось, на уроках она говорила на хох-дойч.

После столовой Фрида Марковна повела меня в класс, представила учащимся и посадила рядом с девочкой, на четвертую парту в третьем ряду. Девочку звали Татьяной по фамилии Мельникова, и она была худой, с некрасивым продолговатым лицом и тяжёлым подбородком. И это всё было бы ещё ничего, но окончательно её лицо губил нос картошкой. Верхняя часть её лица вступала в непримиримый диссонанс с его нижней частью. Славянский верх и англо-саксонский низ. Её лицо одновременно выглядело и смешным, и уродливым, в то время, как фигуру я пока оценить не мог, к доске она при мне не выходила. Однако судя по отсутствию, каких бы то ни было признаков молочных желёз, фигуры у неё, скорее всего тоже не было.

— Ян, — позвал я учителя, — у магов есть какие-нибудь возможности исправлять внешность человека?

— Да, — коротко ответил учитель.

— Судя по твоему краткому ответу, мне до этих техник ещё учиться и учиться. Я прав?

— Иногда, ты бываешь очень догадлив.

— И, тем не менее, Ян, девочку жалко. Да и сидеть мне за одной партой с такой уродиной не хочется. Посмотри на предмет минимального воздействия, чтобы её лицо перестало людей пугать. Пусть она не станет красавицей, но хотя бы перестанет быть уродиной.

— Дай мне время, ученик, я подумаю.

— Хорошо, договорились.

Судя по её кислому виду, я на неё тоже особого впечатления не произвёл. За время урока, меня Фрида Марковна поднимала несколько раз и осталась довольна моими ответами. После урока она опять подозвала меня и заговорила на немецком языке. А я даже не сообразил сразу и тоже ответил ей на немецком. Так мы стояли около её стола и болтали на хох-дойч. Вокруг нас собралась половина класса, которая не успела выйти после окончания урока и, раскрыв рты, слушали наш разговор.

В самом разговоре ничего интересного не было. Я просто сообщил ей, что после уроков я работаю, рассказал, где работаю, поведал, о чём мы договорились с директором и что я пообещал ему. Фрида Марковна очень обрадовалась обещанию моей помощи и сказала, что завтра она назовёт имена моих подопечных. Тут она заметила остальных слушателей нашего разговора и погнала нас на следующий урок — по химии.

Когда мы гурьбой вывалились в коридор, ко мне подошла высокая, почти с меня ростом статная и симпатичная девушка и, протянув мне руку, сказала:

— Анна Ларченко.

— Василий Берестов, — ответил я, пожимая её руку.

— Ты откуда к нам прибыл?

— Станция Озерки.

— И что, там у вас есть средняя школа?

— Нет, там только семилетка.

— А 9-й класс, где окончил?

— Я самостоятельно учился, а экзамены сдавал экстерном.

Девушка даже остановилась, не справившись с удивлением. Но мы уже подошли к кабинету химии, где у нас должен быть следующий урок.

Во время урока, моя соседка, выбрав момент, когда учительница была занята чем-то своим, спросила меня, не скрывая своего любопытства:

— Где ты так научился шпрехать?

— Я очень способный, — ответил я.

Соседка поджала губы и больше меня ни о чём не спрашивала. Несколько раз я ловил на себе испытывающие взгляды Анны Ларченко. Она сидела на первой парте первого ряда, ближнего к дверям и мне хорошо был виден её профиль. На второй парте, наискосок от Анны сидел парень, который перехватил наши переглядывания и пару раз злобно посмотрел на меня.

— Ну, вот, назревает первый конфликт, — подумал я.

После химии был классный час. Обсуждались дела класса, выполнение общественных поручений. Выступила комсорг класса, Анастасия Светлова, она оказалась намного симпатичнее моей соседки, да и Анны Ларченко, пожалуй.

На следующую неделю планировался субботник. Наша школа обязалась благоустроить территорию трамвайного депо. Город ждал открытия первого трамвайного маршрута: ж/д вокзал — центр города.

Его открытие хотели приурочить к 17-й годовщине Пролетарской Революции, но уже сейчас было ясно, что не успевают. Хорошо будет, если пустят, хотя бы к декабрю.

Наконец, нас отпустили, и я вернулся в родную (уже родную, быстро же я привык) общагу, где меня уже ждали. Началась рутинная работа. Сегодня, с утра я повесил на дверь записку:

Страна работала по шестидневке — пять дней рабочих, шестой день выходной. А школы и вузы остались на семидневной неделе с выходным по воскресеньям. Поэтому, хоть и редко, но иногда суббота была выходным днём. Сегодняшняя суббота была рабочей, а вот завтрашнее воскресенье совпадало с выходным днём.

Вернулся я за 15 минут до начала приёма, у дверей уже стояла небольшая очередь. Успел умыться, попить чайку и вышел к народу.

— Заходим в порядке живой очереди. Без толкотни и спешки. Есть кто-нибудь, кому по каким-либо причинам нужно очень срочно? Таковых нет. Начинаем приём.

Я повернулся к женщине, стоявшей первой в очереди, и пригласил её пройти в комендантскую:

— Слушаю вас, говорите.

— Меня зовут Клавдия, я из самой последней, комнаты номер 40. Мне бы кастрюлю заменить.

Она протянула мне кастрюлю с дыркой на боку вместо ручки.

— Сейчас, одну минутку, я посмотрю документы, — ответил я.

В журнале, в котором вёлся учёт выданных материальных ценностей жильцам общежития, нашлась запись по 40-й комнате. Материально ответственное лицо — Клавдия Мефодиевна Шарова. В списке полученных вещей значится: кастрюля, 2-х литровая, алюминиевая — 1 штука. Дата выдачи: 13 апреля 1931 года.

— Хорошо, Клавдия Мефодиевна, посидите здесь пару минут пока я вам новую поищу.

Прошёл на склад и нашёл новую эмалированную кастрюлю такой же ёмкости, что и предыдущая кастрюля, алюминиевая. Записал в журнал, показал, где расписаться. Женщина, очень довольная удалилась. Следующей зашла молодая симпатичная девушка со свёртком в руках.