Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 (СИ) - Артемов Александр Александрович - Страница 26

— И не думай мне угрожать, мальчик, — холодно проговорила Хлоя, выставив подбородок. — Ты не знаешь о чем просишь.

— Да что ты? — поднял бровь Драко. — Летать по небу на метле, насылать болезни и мор для вас, ведьм, в порядке вещей, а проделать дырочку в заборе — нет?

— Я не ведьма, это во-первых, — сощурилась Хлоя, на что Драко с таборщиками охотно хмыкнули. — А во-вторых, речь идет о том, что для меня неприемлемо.

— Что же это? Гордость?

— Нет, — покачала она головой. — Гадливость. Я никогда не помогала, и впредь не стану помогать такой падали как вы.

Игриш подумал, что на это Драко вновь разозлится и набросится на колдунью с кулаками, но юноша только расплылся в довольной улыбке.

— Хорошо, — кивнул он. — Я уж думал, что ты скажешь не “неприемлемо”, а невозможно. Это меняет дело. Значит, нам нужно только поднажать.

И тогда он ударил ее. Жестко, прямо в живот, от чего колдунья со стоном согнулась пополам и рухнула на землю. За ней полетела и Малунья, навалившись на нее грудью, и они обе завопили, пока таборщики осыпали их ударами и пинками. Игриш попытался остановить их и с криком бросился на Драко, но тот, быстро развернувшись, ударил Игриша коленом по голове. Сознание на мгновение покинуло мальчика.

…когда он очнулся, лагерь продолжал жить своей жизнью — таборщики раздували похлебку, чинили сбрую, поили лошадей. Все делалось в страшной спешке: еще чуть-чуть и они готовились снова сорваться в путь.

Куда унесли ведуний, Игриш не видел — к нему повернулся разгоряченный Драко со сбитыми в кровь кулаками.

— Очухался? — спросил он мальчика, разминая кисти. — Пошли, дам тебе чего-нибудь пожрать, раз уж убивать тебя пока рановато.

Его разбудил тяжелый удар.

Одноглазый встрепенулся и подскочил с пола, где его сморил сон. Церковь была пуста. В щели, оставленные в потолке ночными гостями, вовсю лился яркий полуденный свет. Гроб с панночкой лежал на столе за его спиной — тихий и нетронутый.

А в запертые двери кто-то упрямо долбился, словно створки пытались вынести тараном. Каурай на всякий случай не стал спешить на выход, а то гляди попадешься под горячую руку. Кто-то явно встал не с той ноги, раз пытается вынести ворота, которые сам же и запер. Он отыскал свой арбалет, который лежал на полу, рядом с черным, выгоревшим пятном. Все, что осталось от бедного отца Кондрата.

Вынесенные створки громыхнули о стены, и яркий свет залил помещение. Вслед ему с опаской заходили до зубов вооруженные казаки. При виде разоренного храма с единственным нетронутым гробом посередине Повлюк, Воробей, Абай и прочие достойные лица удивленно хлопали глазами и осеняли себя Пламенным знаком.

Каурай молча вышел им навстречу — при виде него Повлюк вскрикнул и чуть не бросился наутек.

Глядишь, видок у него тот еще.

— Как так? Ты! Живой?! — наставил на него палец смертельно бледный Повлюк и вжал голову в плечи — гулкое эхо после его слов поднялось под потолок и пару раз отскочило от стен.

— Как видишь, — сипло проговорил одноглазый и откашлялся. Свой голос он узнавал с трудом.

Тут за спинами казаков показались удивленные усы Кречета и бороденка пана Рогожи:

— Ты?! — в унисон раскрыли рты удивленные паны.

— Я.

— Ты бы поостерегся, пан, — шепнули Кречету, стоило тому сделать нетвердый шаг к одноглазому. — А то гляди, сам этот чертов опричник нечисть и кликает. Ты гляди глазище-то какое сверкает!

Поморщившись, Каурай отвернулся и нащупал повязку. Совсем забыл про нее.

— Лопни моя черепушка… — проговорил Кречет и грязно выругался, едва не провалившись в одну из дыр в полу. Гнилые доски под ним опасно прогнулись и затрещали.

Да уж, ночью тут не разгуляешься.

— Спокойней, панове, — поднял ладонь одноглазый навстречу готовящейся волне отборных ругательств, — вы все-таки в божьей обители.

— Да еб… я ее в купол эту божью обитель! — сплюнул Кречет себе под ноги. — Пусть бы ей провалиться, если еще одна такая ночка выпадет на мою грешную душонку! Что тут вообще произошло? И как?..

— Мы тут поплясали немного…

Кречет и вся братия за его плечами дружно округлили глаза.

— С кем?.. — одиноко пискнул Повлюк, стуча зубами со страху.

— С Ямой, — не стал жалеть казаков одноглазый. — В полном составе. Пытались добраться до гроба.

— И ты всех их?.. — спросили казаки, осматриваясь по сторонам. Из половиц то тут, то там торчали штыки Каурая. Пусть и без трупов и кровавых луж, но развороченный, почерневший от копоти храм напоминал поле боя.

— Мне просто повезло. Несказанно. А вот отцу Кондрату не очень.

— Он мертв?..

— Увы.

— А как ты здесь оказался?

— Где здесь?

Казаки недоуменно переглянулись, пожали плечами и разошлись перед ним, освобождая проход. Каурай не сразу понял, что они хотят от него, и тут ушей его коснулось птичье пение и шелест лесных крон. Ему смутно слышалось нечто подобное еще до того, как казаки выбили двери, но он не придал этому значения. А сейчас…

Пошатываясь он зашагал к выходу, а когда оказался у порога, сощурился от солнечного блеска и замер, не веря собственному широко раскрытому глазу.

Кругом простирался девственный дремучий лес, шурша пушистыми ветвями, обдувая одноглазого утренней прохладой, кружа голову душистыми запахами хвои.

Снаружи его встретили еще дюжина казаков. Но стоило им только увидеть, как из ворот церкви вместо их товарищей вылезает почерневший от копоти одноглазый горбун с обломанной саблей наперевес, как они едва не бросились наутек. Не обращая на них внимание, Каурай сошел с паперти. На всякий случай, протер уставшие глаза и еще раз огляделся — с крутого, каменистого пригорка, поросшего мор-травой, не было видно ни намека на острог, словно он без следа растворился в лесном пейзаже. По голубому небу плыли полоски курчавых облаков, макушки деревьев приветствовали одноглазого, едва заметно покачиваясь и шумя наперебой.

Почесав затылок, Каурай обернулся к порталу, запрокинул голову и выругался.

Перед ним возвышалась другая церковь.

Храм, в котором заперли одноглазого прошлым вечером, походил на пряничный домик: аккуратный, расписной с голубой маковкой в звездах. Картинка. Церковь с колокольней, из которой он вышел нынче, была совсем другой — ветхой и ужасно запущенной. Скрипучая постройка едва держалась под натиском неутомимого ветра, утопая в зарослях по самую крышу. С самой паперти и вплоть до замшелого выцветшего купола ее стены заросли плющом и вездесущей мор-травой. Возможно, в те далекие времена, когда в эти деревяшки вбили последний гвоздь, эту церковь можно было назвать красивой. С тех пор утекло много воды. Время потрепало ее нещадно.

Немедленно припомнились рассказы о таинственной лесной церквушке, причине ночных беспокойств валашцев.

Чудеса да и только.

— Эй, ты! — осмелились окликнуть его казаки срывающимся голосом. — А ну-ка, стой где стоишь!

— Стою я… — скривился одноглазый и вернулся под крышу. Еще не хватало заработать стрелу в бок.

Кречет со своими людьми опасливо обходили старую церкву, чертыхаясь и высматривая невесть что. Углы древней обители полностью заросли мор-травой, у потемневших стен скопились горы мусора, перепревших листьев да груды сгнивших балок, которые в незапамятные времена рухнули с потолка, зияющего паутиной и огромными дырами. Пол тоже представлял собой печальное зрелище — провалов было не счесть. Ухнуть в один из таких — раз плюнуть.

Пара казаков, стоя на коленях, пыталась высмотреть нечто под полом, но темень там стояла такая, что все их попытки оказались тщетными. Со стороны алтаря отчетливо потягивало чем-то гнилым, однако миновать грязно-бурую стену иконостаса, с которого на гостей взирали грозными запыленными очами, не решился даже пан Рогожа.

— Старая церквушка, в древние времена давно сгинувшими стариками поставленная, — бормотал морщинистый казак с седым чубом, поглядывая по сторонам сощуренными глазами. — Когда-то и здесь службы проходили, но гутарют, что в плохом месте ее решили открыть — вот и завелась в ней нечистая сила. Я еще мальчонкой был, когда двери ее запечатали, а дорогу предпочли забыть. Уж не думал, не гадал, что мне придется перерыть в памяти все развилки и памятные мне с детства места, чтобы отыскать эти давно истлевшие стены…