Мой любимый компас (СИ) - Гагарина Лека - Страница 30

Судорожный вздох и снова смотрю на человека, который явно хочет причинить Глебу вред. Четко понимаю, что должна выстоять. Ради Глеба. Ради всего, что он сделал для меня. Ради моей любви к нему.

— Его фамилия Юсупов. По-моему, здесь все очевидно, — мой голос отчего-то звучит тихо, но не менее уверенно.

— Да-да, — снисходительно улыбается Стрижов. — Все так думают. Но на самом деле Юсупов получил прозвище «Князь» на первом курсе университета. Если быть точнее, то его полное прозвище звучит как «Князь Тьмы». Ваш молодой человек, Яся, участвовал в уличных боях с шестнадцати лет. Именно там он научился махать кулаками. Более того, он организовал банду, которая кошмарила весь институт. Все закончилось два года назад, когда погибла его любовница Юлия Лапина. Юсупов организовал вендетту, и в уличной гонке погибли два парня, которых обвинили в том, чего они не делали. Тогда нам не удалось собрать достаточно доказательств, но сейчас мы наконец-то его закроем. Тяжкое причинение здоровью. Срок до восьми лет.

— Что? — из меня хрип вырывается, и в глазах темнеет.

Все бы ничего, но следователь еще и сигарету закуривает. Уже четвертую по счету. Он словно добивает меня не только словами, но и своими действиями.

— А так вы не знали? — продолжает глумиться он, неправильно истолковав мой потрясенный возглас. — Ну так спросите. Он наверняка вам расскажет, как организовал убийство двух ни в чем неповинных подростков.

Мне кажется, что я теряю сознание. Глаза непроизвольно закатываются, и я начинаю съезжать по стулу.

— Какого, мать твою черта тут происходит? — слышу возмущенный, но отдаленно знакомый голос. Чувствую, как меня подхватывают на руки и выносят из кабинета. — Стрижов, ты охренел?

Дальше какие-то голоса и снова ингалятор у моего рта.

— Сверчок, ты держись. Слышишь? Нам за тебя Князь головы оторвет, — над ухом дребезжит встревоженный голос Кирилла Водянова.

— Кир! — начинаю рыдать и вцепляюсь в его куртку, — там Глеб. Его нужно вытащить. Все из-за меня.

Водянов гладит меня по голове и шепчет слова утешения. Только по его голосу понимаю, что сам он не чувствует спокойствия. Сквозь слезы и рыдания вижу мрачные лица Макара Царева и Ильи Левина. Они не смотрят на меня. Все нервно отводят взгляд в сторону, словно я прокаженная.

Потом Кирилл мне говорит, что его отец с адвокатом у следователя. И они все разрулят. Как всегда. Только вот после сорока минут ожидания Андрей Алексеевич выходит мрачнее тучи и отрицательно качает головой.

— Что… Что происходит? — удается выдохнуть через онемевшие губы.

— Твой отчим — гражданин другой страны. Если Штольц выдвинет обвинения, Глеба будут судить, — жестко высекает он и плотно сжимает челюсть.

Когда смысл его слов доходит до меня, начинаю орать в голос. Требую, чтобы меня пустили к Глебу и от отчаяния предлагаю взять всю вину на себя. Как меня не успокаивают, я не могу прекратить этот вой. В конечном итоге из-за истерики дыхание перестает поступать в мои легкие, и я просто отключаюсь.

В следующий раз прихожу в себя в квартире Глеба. Здесь все, как и было до нашего отъезда. Я в кровати, все в той же одежде, только босиком. Долго не могу сообразить, что произошло, но когда воспоминания накрывают меня, тихонько начинаю скулить. Молюсь, чтобы весь этот ужас мне только приснился, и вылетаю на лестницу. Практически кубарем слетаю с нее и замираю.

На диване дремлет Кирилл Водянов. Больше никого нет. Он резко распахивает глаза и подрывается на ноги, когда я задеваю плечом за перила и громко стону.

— Кир, где он? — плачу навзрыд и снова чувствую, как кислород покидает мои легкие.

Глаза закатываются и все, что успеваю услышать, так встревоженный и уставший голос Водяного:

— Да твою же мать!

Следующее пробуждение проходит снова в кровати. Понимаю, что одета в пижаму, и радостно сажусь на постели. Только Юсупов мог позаботиться и переодеть меня. Но меня настигает жесткое разочарование, когда в изножье кровати вижу свою маму.

— Мама? Где Глеб? — этот вопрос я готова задавать каждому, но мне почему-то на него никто не отвечает.

Мама присаживается рядом и гладит своей рукой по моим волосам. Она выглядит уставшей и осунувшейся, но смотрит на меня с неизменной любовью.

— Яся, мы должны вернуться домой, — произносит она совсем не те слова, которые я хочу слышать.

— Нет! Без Глеба я никуда не уйду, — сразу обрываю ее, не желая даже двигаться без него.

— Яся…

— Мама, Бруно ударил меня. Глеб лишь хотел защитить. Он не виноват…

— Малышка моя, — гладит по щеке мама и вытирает беспрерывно бегущие слезы. — Бруно выставил условия.

— Какие? — голос обрывается, но я во все глаза смотрю на маму.

Чтобы не предложил этот человек, я соглашусь. Хоть в Ад, хоть под поезд. Лишь бы Глеба выпустили из этого ужасного места.

— Бруно согласен забрать заявление, если ты вернешься домой, а Глеб…

Она замолкает, а у меня сердце обрывается. Почему молчит? Почему так мучает меня?

— Его родители заключили с Бруно сделку. Если Глеб покинет страну и уедет на год, то он не будет выдвигать обвинения.

— Хорошо! Конечно! — радостно выдыхаю.

Да что угодно, если с Юсупова отпустят. Год — это ничто! Я буду ждать столько, сколько надо.

— Ты должна с ним расстаться, Яся. Глеб должен думать, что ты сама, по своей воле бросила его. Это тоже его условие.

— Что?

— Мне жаль, малыш!

Вся я без остатка принадлежала только Юсупову.

©Ясинья Сверчкова

«Ты, должна прервать любые отношения с Юсуповым. Не звонить, не писать, не разговаривать. Любые его попытки выйти на контакт жестко пресекать. Я не заставляю тебя бросить университет, но настоятельно рекомендую за год его отсутствия подыскать вариант для перевода. Этот щенок должен верить, что ты сама решила бросить его. Говори ему что угодно, но он должен уехать из этого города. Иначе я пущу в ход свое заявление, и его закроют очень надолго!».

Все эти условия, которые мне выставил как ультиматум Бруно Штольц, я прокручиваю в своей голове долго и тщательно.

Пока существует хоть малейшая угроза свободе Глеба, я буду скакать под дудку отчима. Пускай запрет меня дома. Да хоть убьет. Все, что угодно, лишь бы Юсупова освободили.

Когда стороны договорились, Глеба отпустили под домашний арест. Меня к тому времени в квартире уже не было. Забрала лишь свои вещи, которые привезла мне мама. Все остальное рука не поднялась увезти. Они мне больше не принадлежали. Как и Глеб! Наша прекрасная сказка разбилась о суровую действительность.

Единственный человек, которого я полюбила. Единственный, с которым хотела встречать все свои рассветы и провожать закаты. Моя первая и единственная любовь.

А я ведь так и не призналась ему в своих чувствах. Казалось бы, три простых слова. В чем сложность произнести их? Все думала, что успею. Скажу в какой-то особенный момент. Но он так и не наступил.

Если я сейчас признаюсь Глебу в том, что люблю его — он не уедет. Знаю его. Он будет сражаться до конца и в конце концов проиграет. А я не могу из-за своей слабости дать ему надежду на то, что мы когда-нибудь будем вместе. Не ценой его свободы.

Юсупов продолжал постоянно звонить и писать. Не брала трубку. Не открывала сообщения. Знала, что если отвечу, то пропаду. Он сразу поймет, что я все так же стремлюсь к нему, как к своему свету. Как к источнику жизни. Глеб звонил так настойчиво, что мне пришлось его заблокировать везде, где только можно. На занятия не ходила, да и из дома тоже не выходила. Ждала, когда он уедет. Чтобы не сорваться. Не дать себе шанс все испортить!

Все, что я делала, это лежала в своей комнате и плакала. Дошло до того, что мой организм перестал принимать нормально пищу. Меня словно отключили от источника питания. Моими вечными спутниками стали носовые платки и бесчисленное количество ингаляторов.