Меч Тамерлана - Кретова Евгения - Страница 12

Сейчас она тоже была уверена, что он просто исчез из мира людей. Как обычно. Здесь он просто наблюдатель. От этой мысли стало горько, хотя Катя за все четыре года никогда не позволяла ему стать кем-то еще. Но иногда ловила на себе задумчивый взгляд юноши, удивлялась, если объятия становились чуть дольше обычного, и всячески отталкивала, сама не понимая зачем. Он остался в мире людей, чтобы быть с ней, чтобы она не осталась одна. Но память о другом, которого когда-то по детской наивности подпустила так близко в свое сердце, не отпускала, колола в груди, то и дело рассыпаясь под сердцем мучительно горячим пеплом.

Отбросив странные мысли, которые цеплялись за образ Данияра, Катя отправилась собираться. Им предстояли перелет, а потом пешее путешествие в горы. Удобная обувь, теплая одежда, куртка, запасная футболка, средства гигиены – Катя методично собирала вещи, укладывала в небольшой рюкзак.

А беспокойство нарастало.

Катя выпрямилась, прислушиваясь к царившему в груди смятению, достала из круглой плетеной шкатулки серебряное колечко. Бирюза, аквамарин, изумруд и лазурит – Ярушка, Истр, Олеб и Енисея. Колечко давно стало ей мало, нужно было бы отнести ювелиру, чтобы увеличить размер, но Катя боялась, что, вмешавшись, разрушит тонкую связь – единственное, что она берегла и боялась потерять в мире волхвов и мороков. Погладив гладкие камни и посмотрев, как они сияют, наливаясь силой, немного успокоилась: друзья живы, и с ними все в порядке.

Енисея и Олеб растят малышку Алтаю – смешную, ясноглазую – и ждут второго ребеночка. Ярушке уже за двадцать, большая мастерица по части волшбы, Стар хвалит ее, зовет в Аркаим, только Ярослава все больше с Могиней по дальним лесам и заимкам хаживает. Истр ушел на обучение к северным народам.

Обо всем этом Катя знала из редких разговоров с Ярославой – та нашептывала новости Алатырю, Катя слышала их, будто подруга ей на ушко шептала. Ответить не могла – не знала как. Но весточкам была рада, хоть и скреблось иной раз тоскливое: не сплоховала ли она, перебравшись в Красноярск, может, нужно было к Могине, Стару, рука об руку с Ярушкой и Истром? Что бы умела она сейчас?

«А Данияр тебе об этом четыре года твердит», – услужливо напомнил внутренний голос.

«Я все равно не могла поступить иначе», – вздохнула она, имея в виду, конечно, ту ночь в коридоре времен, когда она освободила Недолю и позволила ей уйти, подарив свободу. С тех пор она всякий раз вздрагивала, когда слышала новости о больших авариях и катастрофах. Несколько раз ей казалось, что она видела в толпе зевак или участников событий девушку с прямыми темными волосами, смотревшую исподлобья на окружающих, а в руках сжимавшую длинный и узкий меч. У Кати всякий раз падало сердце. Но, сколько потом она бы ни вглядывалась в экран, кадр за кадром просматривая повторы роликов, больше той девушки не видела.

Это было похоже на сумасшествие.

– Просто в тебе говорит нечистая совесть, – со свойственной ему прямотой и бестактностью отметил Данияр, когда она неосторожно поделилась с ним одним из таких видений.

Катя тогда вспылила.

И поняла, что он прав: чем больше она прокручивала в памяти ту ночь в коридоре времен, тем меньше оставалось уверенности, что она поступила правильно. «Не стоило Гореславу отпускать», – вот к какому выводу подталкивала ее интуиция.

Сейчас внутренний голос об этом громко кричал.

Сжав в кулаке футболку, Катя медленно опустилась на кровать.

– Что же делать? – в которой раз спросила себя. – Что, если я опоздала и сестра уже оказалась в руках Флавия? Что, если все эти болезни и катастрофы в мире – только начало всех бед?

За окном скользил вечер. Все громче шумел город, погружаясь в праздное безделье накануне выходного дня.

Отложив футболку Катя открыла жестяную коробку из-под печенья, посчитала нехитрые сбережения. Сунула в карман куртки, которую планировала завтра надеть.

Достала из кармана сотовый, набрала Рауля Моисеевича. Тот откашлялся, прежде чем ответить:

– Внучка, я хорошо, – не дожидаясь вопроса, отозвался.

– Врач приходил?

– Да. Таблеток прописал… Других… Кхе-кхе… Послезавтра еще придет, сказал.

– Тебе в больницу надо, дядя Рауль. – Она с тоской подумала, что уезжает сейчас так не вовремя. Что может понадобиться ему. Словно угадав ее мысли, Рауль Моисеевич проговорил:

– Дочка приезжала, наготовила у меня тут. Так что не волнуйся.

Дочка. В самом деле, кто она, Катя Мирошкина, ему? Катя закусила губу, почувствовав укол ревности, но тут же прогнала с горечью.

– С отцом-то переговорила? – спросил дядя Рауль.

– Да… Мне уехать надо будет ненадолго.

Рауль Моисеевич закашлялся, на этот раз особенно долго. Катя отчетливо поняла, что ему становится хуже, посмотрела через отражение в стекле на настенные часы – полседьмого вечера; если вырваться прямо сейчас, то около восьми она уже будет у него.

Сердце упало и, подскочив, забилось часто-часто: в отражавшейся в стекле узкой полосе света из коридора проступил яркий узор на стене, а следом за ним в просвете промелькнул темный силуэт. Девичий. Темные волосы рассыпались по плечам тяжелыми змеями, взгляд мутный, будто безумный. На искусанных в кровь губах застыла растерянная улыбка. Катя резко обернулась и посмотрела в коридор.

– Гореслава! – позвала в пустоту.

– Чего, Кать? – Рауль Моисеевич тяжело сглотнул из динамика, прохрипел.

Не выпуская телефон из рук, Катя выскочила в коридор – пусто. Вернулась, снова посмотрела в отражение – и увидела только свое растерянное лицо.

– Ничего, дядя Рауль…

– Голос у тебя какой-то…

Девушка отмахнулась:

– Да нормально все. Показалось.

– Показалось, – рассеянно повторил пожилой врач. – А далеко ли поедешь?

– На Кавказ, – она не могла отвести взгляд от темного стекла – ждала, что видение возникнет снова и ей удастся рассмотреть его.

– Хм, неблизко. Зачем собралась – не спрашиваю, все равно не скажешь. Или как?

– Не скажу, – Катя рассмеялась.

– Так и думал. Деньги-то у тебя есть?

– Есть. Я, как доберусь, сразу вам напишу или позвоню. Не волнуйтесь. Я буду… с Данияром.

Это должно было успокоить старика, к Поводырю он испытывал какое-то доверие.

Попрощавшись, она сбросила вызов и продолжала смотреть на улицу, поглаживая экран сотового. В стекле сейчас привычно отражались приоткрытая дверь в ванную и лившаяся из нее полоска желтого света.

– Это была Гореслава, – прошептала она уверенно.

Память дорисовала то, что она упустила в первый момент: яркий красно-желто-черный узор – это, скорее всего, ковер за спиной сестры. А еще ей запомнилась окрашенная голубой краской стена, не вся, а чуть выше середины. Как в школе или в больнице. В коридоре у Кати светло-серые обои, то есть это чье-то чужое жилье. И ковра у них с мамой никогда не было.

Но больше всего ее испугал затравленный взгляд Гореславы. Что с ней? Где она?

Одно было ясно: увиденный фрагмент ковра и окрашенной стены говорили, что сестра на свободе. Не в руках Флавия.

«С чего ты так уверена, интересно?» – в очередной раз сама с собой завела беседу.

Ответить на этот раз не могла: уверенность, ничем не подкрепленная и не мотивированная, что это небогатое человеческое жилье, нарастала с каждой минутой. Возможно, это деревенский дом – ни у кого из знакомых она не помнила окрашенных краской стен.

Мигнул экран сотового, сообщив о поступлении денег на карту. Катя нахмурилась, открывая уведомление, – от Рауля Моисеевича. В сообщении значилось: «На всякий случай».

Катя веселилась, наблюдая за Данияром. Пока они взлетали из аэропорта Красноярска, Поводырь сидел с каменным лицом. Когда садились в Москве, скрежетал зубами. Когда взлетали через несколько часов ожидания в аэропорту – бледнел и тихо ругался. Сейчас, когда приятно-вежливый голос бортпроводника сообщил, что самолет готов совершить посадку в аэропорту Махачкалы, вцепился в подлокотники и уставился в подголовник впереди стоявшего кресла. Катя прежде летала всего несколько раз, в детстве. Впечатления сохранились удручающие – у нее закладывало уши и весь полет тошнило. Но Данияру было определенно хуже. Сосед через проход даже предложил ему что-то заговорщицким шепотом, кивнув на карман пиджака. Поводырь жалко улыбнулся, но отказался.