Последнее плавание адмирала - Беркли Энтони Кокс Френсис Айлс - Страница 40

Вот это да! Неохотно, поскольку вопреки служебному рвению, инспектор Ридж с удовольствием бы выпил чашку чая, он покинул дворик. Обошел вокруг сада, и тишину нарушало лишь громкое эхо его тяжелых шагов. Ему следовало бы выйти на улицу, и он это знал. Если он не находился здесь по долгу службы, то являлся нарушителем границ чужого владения. Однако инспектору надо было чем-то занять два часа перед повторным визитом. Верный духу закона, он решил побродить по деревне, небрежно задавая вопросы, и навестить деревенского сфинкса, старину Уэра, в надежде выудить у него какую-нибудь информацию. Но еще стояла сильная жара. Зачем спешить? К тому же, вон там, в углу сада, не слива ли стоит, подвязанная, как пойманный пленник?

Если уж инспектор Ридж обладал к чему-то слабостью, так это к соблазнительным плодам сливового дерева. Лондонцы видят сливы только в ящиках или уже подгнившие в кучках и знают, что им придется съесть три темных шарика, сорванных слишком рано ради одного сладкого чуда, сорванного слишком поздно. Однако тридцать лет назад, еще мальчишкой, Томми Ридж гостил у своей бабушки в Норфолке и ел сливы прямо вот так, с дерева. Память, виртуозный музыкант, затронула самые чувствительные струнки его души. Вот дерево, вот сливы, каждая из них с золотистой полоской на зеленоватой щечке. В один момент инспектор перепрыгнул через грядку метровой ширины с салатом. Он срывал сливы, поедал их, бросая косточки у ног, и сладкий сок стекал по его пальцам и подбородку.

Во время этого пиршества взгляд Риджа привлек какой-то отблеск света, заставивший его посмотреть вниз. Источник этого отблеска быстро обнаружился, однако им оказался не осколок бутылки, сверкнувший на солнце, как почудилось бы сначала. И все же его внимание оказалось прикованным парой сливовых косточек, не тех, что он только что выплюнул, но еще не подсохших. Рядом с ними лежал смятый, испачканный соком платок, а на голой земле у ствола дерева Ридж заметил отпечатки ног, небольшие и четкие. «Размер тридцать пятый – тридцать шестой, – подумал он. – Да к тому же высокие каблуки типа помпадур!»

Стараясь не двигаться с места, инспектор притянул к себе платок и встряхнул его. Тот легко размотался, поскольку оставался еще влажным. Кто-то явно вытирал им испачканные соком руки. Затем, неловко выпрямившись, старясь не трогать располагавшиеся рядом следы, Ридж осмотрел свою находку.

Заляпанный и смятый платок, однако ткань тонкой выделки, а вышивка изысканная. «Два фунта пятнадцать шиллингов за дюжину», – прикинул въедливый инспектор, обладавший даром собирать информацию самого неожиданного свойства и чья мама, в свое время служившая горничной, всегда следила, чтобы информация эта была верной. «Два фунта пятнадцать шиллингов навскидку, если только не на распродаже», – подумал инспектор Ридж, а затем, ощупывая уголки, заметил в одном из них маленькую букву С, находившуюся чуть в стороне и не являвшуюся частью узора.

Он разгладил и аккуратно свернул платок, достал из блокнота чистый конверт, вложил туда платок, после чего спрятал все во внутренний карман. Ридж оглядел пространство вокруг себя, покачал головой, пристально посмотрел на отпечатки ног и осторожно перешагнул через грядку. Оказавшись на дорожке, он принялся небрежно прогуливаться туда-сюда.

Предвечернее солнце бросало свои лучи на его ссутуленные плечи, пока синий саржевый костюм Риджа не начал жутко отсвечивать, что случается с синей саржей в ясный день. Любопытная малиновка, приняв его за садовника, вышагивала по кустам ему в такт. Инспектор шел так медленно, что цветы, склонившиеся над дорожкой и отталкиваемые во время его проходов, успевали укоризненно хлопнуть его по ногам. Ведь инспектор был погружен в глубокие раздумья. Он с трудом перемещался, как это пару раз случалось в его жизни, с твердого берега здравого смысла в непознанную бездну предчувствий и догадок. Его охватил некий душевный настрой, и возобладала та часть сознания, которая, по его собственному выражению, «вела под руки». Что-то случилось, и инспектор Ридж знал это. Насколько он мог судить, в доме никого не было. Он тайком заглянул в зал и обнаружил его пустым: пришпиленная к задней двери карточка это объясняла. Конечно, в доме может кто-нибудь прятаться. Но зачем? А инспектору Риджу не от чего было оттолкнуться, здесь не помогала даже его логика, даже способность делать неожиданные выводы из самых очевидных фактов. Нет, у него не было ничего, кроме испачканного платка, пятна на котором доказывали, что в саду недавно кто-то побывал, и собственного предчувствия, что что-то случилось.

Да, в доме никого не было, но его одолевало странное чувство, будто в саду кто-то есть. Чувство настолько сильное, что Ридж дважды останавливался и резко оборачивался, пристально глядя на пышное великолепие по обеим сторонам длинной и прямой дорожки. Конечно, пусто. Его приветствовало лишь сияние солнца. Красное, белое, синее и желтое марево вновь поднималось от клумб со златоцветом, ранними раскидистыми астрами и флоксами. В тяжелом, накаленном солнцем воздухе, словно часовые, стояли штокрозы. Что же не так с солнечным светом и ликующими цветами? Что же не так в саду викария дивным августовским днем в предвечерний час? Инспектор повернулся и снова начал мерить землю медленными шагами. Что-то случилось.

Если буква С – инициал миссис Маунт, тогда последние четверть часа миссис Маунт находилась в саду своего бывшего мужа, ела сливы и вообще чувствовала себя почти как дома. А теперь она где? В доме? Для чего это? Но она могла там побывать. Ридж никогда не видел ее почерка, и вполне возможно, что она написала «Вернусь в семь тридцать» на карточке для соболезнований. А где она взяла такую карточку, если только не заходила в дом? Подобную карточку можно найти в кабинете пастора, но уж никак не в модной дамской сумочке. Написала ли послание она, зная, что слуг нет, в кабинете мужа? Кому оно предназначалось? Непонятливому викарию? Неизвестному красавцу, иногда навещавшему ее в гостинице? Почему в половине восьмого? Предположим, писала его не она. Тогда его написала служанка? Или викарий?

Инспектор хотел подойти к двери и снять оттуда эту карточку, но не стал. Она служила кому-то сигналом. А вдруг кто-то еще не прочитал надпись? Не надо торопить события.

Инспектор отбросил всякие мысли о «стремительном налете» на сонную деревню, о пустых разговорах с жестянщиком, портным и изготовителем подсвечников и о еще одной беседе со старым Недди Уэром. С сожалением отказался от приятного запланированного финала этого «налета». Никакого захода в местный кабачок для инспектора Риджа, никакого шипения наливаемого из крана пива, охлажденного в бочке. Вместо этого, повинуясь профессиональному долгу, инспектор сошел с открытой дорожки на узенький кусочек лужайки и скрылся в кустах, устроившись между ветвей лавра. Лавровые деревца росли там, где кончался огород, вокруг передней части сада, таким образом, прикрывая четырехметровым поясом листвы лужайку и дом от взглядов прохожих на дороге.

Инспектор Ридж знал свою работу. Он взглянул на часы: почти шесть. Если кто-нибудь появится у дома викария между этим часом и семью тридцатью, как указано в записке на задней двери, инспектор Ридж об этом узнает. Листья у лавров были грязными, а земля под ними ссохшейся. На его наблюдательном пункте было невыносимо жарко. Однако инспектор Ридж намеревался дождаться возвращения автора записки или появления того, кому она предназначалась.

Он устроился как можно удобнее, хотя курить не решался. Жевал резинку, которую держал для таких непредвиденных случаев, и терпеливо играл сам с собой в крестики-нолики, поскольку суглинок сделался сухим и сыпучим, как песок. Когда тени удлинились и воздух посвежел, Ридж стал меньше страдать от жары, но больше – от мошкары. Но его терпение оказалось вознаграждено, лишь когда часы в деревне пробили семь. Раздались голоса, веселые и громкие. Скрытые из виду ворота у подъездной дорожки заскрипели и с грохотом закрылись. За непроницаемой стеной из лавровых ветвей и остролиста, отделявшей лужайку от входа в дом, послышались шаги. Два человека, поглощенные разговором, описали полукруг, добрались до крыльца, нырнули в тень, и один из них дернул шнур звонка.