Последнее плавание адмирала - Беркли Энтони Кокс Френсис Айлс - Страница 4

На него глядели члены экипажа американского судна. То есть несколько шведов, поляков, других славян и много темнокожих, набранных со всего света. Но они увидели то, что хотели увидеть: британского джентльмена в разобранном состоянии. Его разбирало с импозантной медлительностью, и тут он вдруг с удвоенной энергией вновь собрался и с грохотом проскользнул к двери. Из его слов поняли, что:

– Чртвски дррной виски, но чртвски хрший. Я хчу сазать, шт виски чртвски дррной, но чртвски дррной виски – оч хршая штука.

– Он пил не только виску, – заметил один из шведов.

– Он пил все, что под руку попадалось, – произнес поляк с более чистым выговором.

А затем низенький, дочерна загорелый еврей, родившийся в Будапеште, но в свое время поживший в одном из беднейших районов Ист-Энда, писклявым голоском затянул услышанную там песенку «Все девки любят моряков». Пел он ее с презрительной усмешкой, какую в свое время увидят на лице Троцкого и которая изменит мир.

На рассвете мы в третий раз бросаем беглый взгляд на Гонконгский залив. На рейде стояли броненосцы под звездно-полосатым флагом и под флагом Святого Георга. На втором корабле царили суматоха и смятение. Старший офицер и первый лейтенант смотрели друг на друга с нарастающим беспокойством и тревогой, и один из них взглянул на часы.

– Каковы ваши предложения, мистер Латтерелл? – спросил один из офицеров с резким голосом и с неясным взглядом.

– Полагаю, нам придется послать кого-нибудь на берег, чтобы разыскать его, – ответил тот.

Появился третий офицер, таща за собой грузного, упирающегося матроса, который, очевидно, располагал какой-то информацией, но испытывал явные трудности с ее озвучиванием.

– Ну, видите ли, сэр, его нашли, – наконец произнес он. – Командира нашли.

Что-то в его тоне внезапно повергло старшего офицера в ужас.

– Что значит – «нашли»? – вскричал он. – Вы так говорите, будто он мертв!

– Ну, по-моему, он не мертв, – медленно промолвил матрос. – Но он был похож на мертвеца.

– Боюсь, сэр, – понизив голос, сказал первый лейтенант, – что его прямо сейчас заносят на борт. Надеюсь, все пройдет быстро и тихо.

Старший офицер поднял голову, и его взору предстал досточтимый командир, возвращающийся на любимый корабль. Его, словно мешок, несли два грязноватых кули, и офицеры торопливо сомкнули вокруг него кольцо и переправили в каюту. Затем мистер Латтерелл резко повернулся и послал за судовым врачом.

– Придержите-ка этих субъектов на несколько минут, – распорядился он, указывая на кули. – Мы должны все подробно разузнать. Итак, доктор, что с ним?

Доктор был упрямым человеком с худым, продолговатым лицом и прямолинейным, резким характером. А в данной ситуации он вел себя исключительно прямолинейно.

– Прежде чем начну осмотр, – ответил он, – я и так все вижу и чувствую. Он принимал опиум, виски и бог знает что еще. Накачался всякой отравой.

– Раны какие-нибудь присутствуют? – нахмурился мистер Латтерелл.

– Он измотался так, что вытряхнулся наизнанку, – заявил врач. – Скорее всего сам вытряхнул себя с флота.

– Вы не имеете права так говорить, – сурово осадил старший офицер. – Это решать командованию.

– Да, я бы сказал, командованию военного трибунала. Нет, раны отсутствуют.

Таким образом, первые три этапа истории подходят к концу, и нужно с сожалением признать, что пока в повествовании нет никакой морали.

Все в Лингхеме знали старого Недди Уэра, хотя он не являлся уроженцем этой деревни, а обосновался в ней лишь десять лет назад. Этот факт позволял более старым обитателям местечка, прожившим там всю жизнь, все еще называть его «пришлым».

Жители деревни знали о нем немного, поскольку старик был замкнутым и ни с кем особо не сближался. Доподлинно было известно то, что он отставной главстаршина Королевского ВМФ, живущий на скромную пенсию, искренне увлеченный ремеслом, воспетым Айзеком Уолтоном, а посему проводящий значительную часть времени за рыбалкой на реке Уин. Все также знали, что он, хоть и будучи доброго нрава, обладал неисчерпаемым запасом бранных слов, которые мог обрушить на любого, кто помешал бы его любимому хобби.

Если вы, такой же рыбак, заняли место на берегу реки Уин чуть ближе к тому, что Недди Уэр считал своим гнездом, он бы набросился на вас с угрозами. Если же мальчишки, вызывающие у него самую сильную антипатию, раздражали его, шумя и резвясь вокруг его местечка, слова Недди Уэра становились совершенно невыносимыми для юных ушей. Однажды Гарри Айерс, чемпион деревни по кулачному бою, набрался смелости швырнуть камнем в поплавок старика и после этого пробирался домой задними дворами, бледный как полотно и втянув от страха голову в плечи, испытав на себе бурю ужасающих словообразований Недди Уэра.

Недди обитал в домике, стоявшем на отшибе за окраиной деревни, и жил он один. Миссис Ламберт, местная вдова, приходила к нему каждое утро, чтобы прибраться в доме и приготовить обед. В остальном же Недди Уэр прекрасно обходился сам.

Августовским утром он вышел из дома, когда часы на церкви, стоящей в полукилометре оттуда, отбивали четыре часа. Знакомые с его привычками не нашли бы ничего особенного в том, что Недди так рано поднялся. Любой рыбак знает, насколько благодатны часы утренней зорьки. К тому же небольшая река Уин, на берегах которой он предавался своему любимому занятию, была приливной на пять-шесть километров от моря. На протяжении этих пяти-шести километров она извивалась, сначала через низменную долину, где с одного берега лежали безлесные спуски, а с другого – поросшие лесом пригорки, и последние четыре километра протекала по ровной низменности, пока не впадала в море у городка Уинмута. Всем известно, что Уинмут – популярный курортный городок на южном побережье Англии с небольшим заливом в дельте реки.

Дважды в сутки на реку Уин накатывал прибой, более или менее быстрый в зависимости от того, приливной он был или спадающий. И данный факт оказывал огромное влияние на самое благоприятное для рыбалки время. В то самое утро Недди Уэр рассчитывал оказаться на берегу реки после того, как прилив начнет заполнять ее русло.

Он вышел из своего домика, стоявшего неподалеку от поросших лесом склонов «Лингхемского навеса», пересек шоссе и направился к реке. Несмотря на солидный возраст, Недди держался молодцом, да и годы лишь припорошили серым его черные как смоль волосы. Это был крепкий еще мужчина, чисто выбритый, однако со странными старомодными бакенбардами, загорелым, обветренным, морщинистым лицом, капризным и смешным ртом и острым взглядом серых глаз. Он был в темно-синем саржевом костюме и неизменной шляпе-котелке. В руках нес удочки, высадочную сеть и объемистую корзину с рыбацким снаряжением.

Недди вышел на поросший густой травой берег реки, положил на землю вещи и нарочито медленно набил почерневшую глиняную трубку измельченным табаком, который размял в руках, после чего принялся раскуривать ее, обводя взглядом реку.

Там, где он стоял, река делала излучину, и Недди находился на ее внешней стороне, на правом берегу. Слева он него поток изгибался между холмами, с одной стороны, и широкими лугами – с другой. Справа, дугой от него, раскинулась равнина, окаймляющая берег реки высокими камышами. Оттуда в его сторону надвигался прибой, образуя в излучине водовороты.

Первым делом надо было выбрать три или четыре донки на угря, которые Недди поставил накануне вечером, привязав лески к кривым корням росшего у реки деревца. Две из них принесли улов в виде пары крупных угрей, и Недди очень проворно снял скользких, трепыхающихся рыб с крючков, позднее смыв с них слизь. Затем он, не торопясь, принялся снаряжать одну из удочек, перебирая снасти, насаживая приманку из червя и забрасывая ее в реку. Недди наблюдал, как поплавок прыгает в водовороте, исчезая в воде, пока тот внезапно не исчез совсем, что означало – на крючке рыба.