Последний хранитель (СИ) - Петрук Вера - Страница 3

Мира дверцы не открывала — ни когда впервые поселилась в доме много лет назад, ни когда Антон с друзьями, напившись, притащил ее к шкафу, угрожая испачкать лицо в пыли, если она струсит. Мира струсила, и в квартиру вернулась с грязными щеками, по которым брат с дружками густо размазали пыль, собранную с дверей шкафа. В том, чтобы заглянуть внутрь громилы, ничего страшного не было, но Субукина преодолеть себя так и не смогла.

Вот и сейчас, остановившись возле старого шкафа, она на секунду приложила ладонь к грязному боку, представила, как там внутри одиноко лежат ржавое ведро и сухая ветвь, и быстрым шагом направилась к квартире тетки, стараясь не слушать, как тяжело дышит старая мебель. Ей точно нужно было принять снотворное, потому что вздохи и выдохи, раздающиеся изнутри шкафа, прочно поселились в ее голове, вытеснив главный ужас сегодняшнего вечера — предательство Егора.

В квартире Людмилы Аристарховны были гости, а значит, ночь обещала быть не лучше вечера.

Сладко-терпкий запах мужского одеколона сбил Миру с толку, потому что любовники тетки были хорошо вышколены и знали, что дама резких запахов не выносит. А значит, гость был родственником, которых у Людмилы Аристарховны насчитывалось великое множество. Они приезжали в Поморск регулярно, круглый год, однако чаще всего в августе и сентябре — на моря.

У Людмилы Аристарховны было четыре комнаты. В одной жила она с альфонсами и любовниками, которые менялись слишком часто, чтобы запоминать их имена. Другую занимал ее сын Антон, в третьей жила Мира, четвертую сдавали студенткам-подружкам Антона.

Для Миры новый гость означал, что комнату придется делить либо с очередной родственницей, либо с братом, если прибывший был мужчиной. Антон от таких посещений тоже был не в восторге, потому что каждый раз ему приходилось перетаскивать в комнату Миры все компьютерное оборудование — пару системных блоков, три монитора, игровую приставку и коробки с вовсе не понятным железом. Мира за комнату не платила, но «отрабатывала» угол, помогая с уборкой дома и на кухне. Сейчас положение дел было хуже некуда, потому что Людмила Аристарховна была помешана на чистоте, и чтобы не слышать упреков о деньгах, вернее, их отсутствии, Мире приходилось драить полы и чистить унитаз едва ли не каждый день. А так как сказка о Золушке вызывала у нее исключительно раздражение, Субукина собиралась съехать от Людмилы Аристарховны сразу после окончания школы. Вопрос решался благополучно при одном условии — поступлении в университет и получении места в общежитие. Впрочем, имелся и запасной вариант — поиск работы и съем угла вместе с подружками.

Спрятав туфли на полку, Мира босиком прокралась к кухонной двери и прислушалась. Голос был незнакомым, мужчина сыпал шутками, расхваливал Поморск и жаловался на храпящих соседей в самолете. Тетка неумело отшучивалась, непрерывно щелкала зажигалкой и шуршала пакетами.

Предательски скрипнула половица под линолеумом, и дверь кухни открылась, явив Людмилу Аристарховну во всей красе женщины средних лет с чрезвычайно завышенной самооценкой и помешанной на вегетарианстве, йоге, пилатесе и косметических салонах. Курение ценностям жизни не мешало. В свои сорок восемь Людмила Аристарховна выглядела на тридцать с лишним, весила пятьдесят пять килограмм и тратила два часа в день на «естественный» макияж. В результате кожа у родственницы выглядела так, словно на нее натянули шкурку апельсина, покрасили акрилом персикового цвета, а сверху густо присыпали мукой. Дома Людмила Аристарховна ходила исключительно в спортивных костюмах, которые, во-первых, подчеркивали фигуру, а во-вторых, позволяли заниматься пилатесом и йогой в любое время дня без переодевания в форму. Специально для этой же цели по всей квартире были разложены коврики для йоги, на которых тетка иногда замирала в провокационных и весьма нескромных, по мнению Миры, позах. Питалась Людмила Аристарховна смузи и салатами, но Антон с Мирой, которые вегетарианцами не являлись, подозревали, что второй холодильник, стоящий в теткиной комнате — всегда запертой, скрывал в себе не только клетчатку.

— Мира, — Людмила Аристарховна выпустила облако дыма в потолок и смерила племянницу странным взглядом, который не был похож на тот, который обычно предшествовал строгой отповеди (положенной сегодня из-за позднего возвращения). — Звонила Галина Федоровна, просила тебя срочно зайти.

Ожидая выговора за опоздание, Мира едва не выронила сумку.

— Сейчас?

— Естественно, — фыркнула тетка. — Шляться до полуночи ты горазда, а зайти к больной женщине уже не можешь. На кого ей еще с таким безалаберным внуком рассчитывать? Загляни, не переломишься. Может, старой женщине лекарство какое из аптеки срочно понадобилось, Егора-то точно не дождешься.

Людмила Аристарховна питала необъяснимую любовь и уважение к бабушке Егора, с которой однажды познакомилась на родительском собрании. Мира не знала, что произошло между женщинами, но с тех пор тетка благоговела перед любым упоминанием о Галине Федоровне.

— Как бы поздно…

— Соседний подъезд, — родственница была непреклонной. — Это не другой конец города. Галина Федоровна сегодня три раза звонила, все тебя спрашивала. Ничего страшного, что поздно, у тебя все равно каникулы, завтра выспишься.

Осознав, наконец, что тетка не позволит ей рухнуть бревном в кровать без визита к соседке, Мира вышла из квартиры, не забыв посильнее хлопнуть дверью в надежде разбудить Антона. Кузен недавно устроился на работу в компанию по разработке компьютерных игр, страдал из-за раннего вставания и хронически не высыпался.

Подъезд, где жила Галина Федоровна, ярко освещался тремя красивыми лампами и крошечными фонариками, окутавшими куст сирени поблизости. Покрашенные резные лавочки, урны и клумбы составляли контраст с подъездом, где жила Мира. Впрочем, причина была известна. В доме Галины Федоровны проживал депутат городской думы, человек уважаемый и с достатком. Финансирование подъездного благоустройства осуществлялось за его счет руками пенсионера, живущего на первом этаже и получающего за свои труды солидную прибавку к пенсии.

У старичка, которого звали Артур Никодимович, были не только золотые руки, но и некоторые странности. Так, он панически боялся дождя, мороси, снега и туманов и даже в ясную погоду всегда носил с собой сапоги в сумке, зонт и большой непромокаемый плащ. Мира старика знала, так как он дружил с Галиной Федоровной и часто захаживал к той на чай. У Артура Никодимовича вся кожа была покрыта татуировками, наглядно демонстрирующими то, что случается с наколками, когда тело стареет. Хотя, возможно, дед просто за ними не ухаживал, так как у престарелого физрука в школе тоже имелись татушки, но выглядели они блестящими и красивыми. У Артура Никодимовича же татуировки напоминали разноцветную грязь, которую хотелось оттереть влажной салфеткой. Впрочем, Миру больше мучил другой вопрос: действительно ли все тело старика покрывали наколки или только шею, руки и щиколотки — места, которые обычно выглядывали из-под одежды? Сам пенсионер на вопрос о татушках сердито отмалчивался, а Егор на все расспросы Миры только добавлял тумана, набивая себе цену.

Галина Федоровна открыла дверь еще до того, как Субукина нажала на кнопку звонка. Подглядывала в глазок, что ли? Тучная, большая женщина преклонного возраста с двумя упругими косами цвета стали, в разноцветных бусах из бисера и в объемистом сарафане-тунике была похожа на хиппи, каких Мира видела только в фильмах, да в квартире Егора. Удивительно, как при столь хипстерской бабушке мог вырасти такой педант и любитель дисциплины, каким был Хрусталев младший. В одной руке Галина Федоровна держала бумажный стаканчик с кофе, другой придерживала большой шерстяной шарф на шее, который был не в силах скрыть бесчисленные нити бисера и стекляруса, звеневшие на женщине при каждом движении. Мира к Галине Федоровне всегда относилась настороженно. Во-первых, она ее не понимала; во-вторых, Субукина не любила людей, которые распивали кофе из стаканчиков, обмотавшись при этом шарфами до глаз — считала их позерами; в-третьих, боялась тараканов.