Смертельная верность - Ефремова Татьяна Ивановна - Страница 6

Я взглянула на Ларку и чуть не ахнула. Таких суровых фактов из жизни собаковладельцев она явно не ожидала. Мне даже показалось, что она вот-вот заплачет.

— Лар, ты чего? — осторожно позвала я.

— Я своего никогда не выброшу, — шепотом сказала она. — И не усыплю. Не нужны нам эти выставки. Без них обойдемся. Я своего любить буду просто так.

Утешили, как смогли, Ларку. Света заверила ее, что большинство собачников как раз такие, как она — любят своих питомцев любыми. А брошенных собак обычно пристраивают в добрые руки. И вообще, не надо думать о плохом.

— А дрессировщиком Юрка был классным, — вернулась Света к прерванному разговору. — Чему хочешь мог научить. Даже собак-телохранителей готовил. Его отговаривали многие, а он не слушал никого. Говорю же, для Юрика деньги все затмевали. Какие там уговоры? Какой здравый смысл? Главное — денег побольше заработать. Ну, и себя показать, какой он классный кинолог.

— А почему отговаривали?

— Да не дело это — телохранителей готовить всем желающим. Это, девочки, страшно. И опасно. По-настоящему опасно.

— Да что страшного в том, что собака защищает хозяина? — не поняла Лариска. — Гектор твой разве нее телохранитель для тебя?

— Упаси бог! — Замахала руками Света. — Гектор мой просто хорошо обученная собака. Плюс «Русский ринг». Он людей как потенциальную опасность не воспринимает. Вон смотри, с Наташкиным пацаном носится, чуть ли не верхом на себе разрешает кататься. С ним по улице ходить не опасно.

— А как же тот мужик? — напомнила Лариска. — Ему-то было очень даже опасно.

— Вот тут-то и главное отличие! Обученная собака нападает только по команде. Хозяин решает, нужно это или нет. Это я тогда его пустила на задержание. Я решила, что мужик опасен. А Гектор просто выполнял команды. По команде схватил, по команде отпустил. А собаки-телохранители решают сами, на кого нападать. Они не ждут команды. Устраняют любую угрозу для хозяина. Подошел человек слишком близко — опасность. Поднял рядом с хозяином руку — опасность. Для этого щенков отбирают с определенными качествами, доминантных, тех, кто готов самостоятельно все решать. И делают из них автоматы для убийства. В городе такую собаку держать нельзя. В девяностых это модно было, время такое. Юрка тогда как раз начинал. Потом мода прошла, но желающие все равно были. Кинологи в основном отказываются за такую работу браться. А Юрка соглашался… Я когда вижу по телевизору сюжет о том, как собака ребенка покусала ни с того ни с сего, или на прохожего набросилась без причины, всегда боюсь, что это кто-то из Юркиных воспитанников. Слушайте, а может, его и убили из-за этого? Может, отомстил кто?

К Димычу я шла не с пустыми руками. Давно ведь известно, что добиться расположения у мужчины можно только предварительно подкормив. Вот и тащила я с собой банку кофе, пачку сахара и еще по мелочи — пару пакетов с печеньем.

В кабинете Димыч был один. Сидел за компьютером и вдумчиво смотрел в монитор. Чтобы проверить догадку, я подошла к столу и заглянула в монитор сбоку. Так и есть! Сосредоточенный опер резался в «Сапера». При этом хмурился и закусывал нижнюю губу. Неподготовленный человек запросто мог решить, что присутствует при раскрытии преступления века.

— Кофе будешь? — спросил Димыч вместо приветствия. — Мне тоже налей.

Я протиснулась к нему за спину и начала выкладывать на подоконник принесенные гостинцы. Заглянула в стоящий здесь же, на подоконнике, чайник. Воды, конечно, не было.

Когда я вернулась с полным чайником, Димыч все так же пялился в монитор и шепотом матерился. Кого он тут стесняется в пустом кабинете?

Отвлекся он только, когда я поставила перед ним кружку с кофе и пакет с печеньем.

— Откуда печенье? Ты принесла, что ли? Это хорошо, а то мы утром искали, с чем бы чаю попить, и ни у кого ничего нет, представь. Или зажали просто, с них станется.

— А где все? — спросила я, обводя взглядом пустые рабочие места.

Из-за этих рабочих мест — столов и стульев — числом четыре, да из-за здоровенного сейфа в углу, места для свободного перемещения в кабинете не оставалось. Я всегда поражалась, как Димыч ходит по кабинету и не натыкается на столы. При его-то внушительных габаритах.

— Работают, — ответил Захаров, запуская лапу в пакет с печеньем. — Чего просто так на месте сидеть? Тем более, никто же не знал, что появится добрая девушка Наталья с бочкой варенья и корзиной печенья. Ты чего пришла, кстати? Просто так или по делу?

Я открыла было рот, но Димыч сказал вдруг с нажимом:

— Лучше бы просто так. Дел мне и без тебя хватает. Не знаю, за какое первым хвататься.

— Решил сначала с «Сапером» разобраться? Это тоже дело? Все остальные такие же?

— «Сапер» — это для разрядки. Мозг тоже отдыхать должен. Так чего пришла?

Я вдохнула поглубже и начала, придвигая поближе к Димычу печенье:

— Ты слышал что-нибудь про убийства фигуранта на соревнованиях по «Русскому рингу»? В прошлое воскресенье. Его убили у всех на глазах, можно сказать.

— Допустим, слышал. И что?

— А можешь отвести меня к тому, кто этим делом занимается?

— Зачем? Ты к этому делу каким боком?

Я попыталась принять беспечный вид и поболтала почти остывший кофе ложкой.

— Никаким. Просто я знаю двух свидетелей, которые оттуда ушли. А теперь хотят дать показания.

— А что, есть что показывать? — Димыч совсем не проявлял заинтересованности в этом деле. Его больше печенье интересовало, судя по всему. — И почему сразу ушли? Чего боялись?

— Да ничего не боялись. Просто подумали, что все равно ничего не видели, вот и ушли.

— А сейчас, значит, совесть гражданская замучила? Или вспомнили что-то?

— Да не то, чтобы вспомнили… просто… они же там были… надо же рассказать…

Я мямлила, а Димыч смотрел на меня в упор и меланхолично, как корова, жевал печенье. Нет, не корова. Как буйвол. Или высокогорный як. Но это дела не меняет — он вдумчиво жевал и смотрел на меня, не отрываясь. И под этим его взглядом я совсем забыла, что собиралась сказать, когда сюда шла. Была же у меня какая-то довольно приличная версия событий. Как-то я объясняла мысленно свой интерес к этому делу. А сейчас вылетело все из головы.

Отчаявшись выдавить из себя сколько-нибудь правдоподобное объяснение, я вздохнула и преданно уставилась на Димыча.

Он невозмутимо отхлебнул из кружки и поинтересовался:

— Чего это мы пьем? Вкус непривычный.

— Это кофе. Растворимый.

— Ты принесла, что ли? А чего он так от нашего отличается? У нас, вроде, тоже кофе…

— Этот хороший, — вздохнула я, не ожидая ничего хорошего.

Если Димыч предпочитает на отвлеченные темы беседовать, значит, плохи мои дела. Не расскажет он мне ничего, это уже не раз проверено.

Димыч забросил в себя еще одно печенье, отхлебнул из кружки и поинтересовался как бы между прочим:

— А вот это все — кофе, печенье — это не взятка, случайно? Может, твои знакомые тебя подослали, чтобы узнать, как расследование продвигается? И никакой гражданской совестью тут не пахнет, одно сплошное любопытство.

Ответа ему не требовалось. Сам обо всем догадался. Я поерзала немного на неудобном стуле и снова преданно уставилась на капитана Захарова. А что мне оставалось делать?

Димыч вытер руки носовым платком, потянулся с хрустом и велел, устраиваясь поудобнее:

— Давай, рассказывай.

Пришлось рассказывать. И про Ларку, и про соревнования, и про наше позорное бегство с места преступления. И про настойчивые просьбы узнать, как продвигаются поиски убийцы.

Димыч мрачнел просто на глазах.

— Чего тебя понесло туда? Ты как будто чувствуешь, где назревает что-нибудь… непонятное. И специально туда лезешь. С каких это пор тебя собаки кусачие заинтересовали?

Я помалкивала. Сейчас он поворчит немного, попричитает, а потом успокоится. Это тоже проверено не раз. С Димычем главное — сразу в полемику не вступать и не торопиться оправдываться. Пусть пар выпустит, потом можно и поговорить.