Порочное полнолуние (СИ) - Рууд Рин - Страница 3

— Придешь?

— Куда?! — в слепом отчаянии верещу в темноту.

— В лес, — отвечают мужские голоса.

Открываю глаза и пялюсь на люстру. Надо бы смахнуть пыль с лепестков стеклянных лилий. И я не могу придумать ничего лучше, как уйти в лес и найти там ручей, чтобы смочить тряпку. Ведь родниковая вода — лучшее чистящее средство.

Зеваю и встаю. Накидываю на плечи шерстяной плед и шагаю окну. Замираю, когда вижу на пепельном предрассветном небе блеклый и почти прозрачный круг луны.

— Придешь? — теплое дыхание касается шеи.

Меня окатывает ледяной водой ужаса, и в крике подрываюсь с постели. Путаясь в одеяле, падаю визгливым мешком на пол. Подскакиваю на ноги и хватаю с тумбочки тяжелую бронзовую фигурку ангелочка. Озираюсь по сторонам, выискивая в полумраке воришку-шептуна.

Лишь через минуту, когда я зло раздвигаю плечики с одеждой в шкафу, в котором мог спрятаться нарушитель спокойствия, я окончательно просыпаюсь. Бросаю ангелочка на пружинистый матрас и устало тру щеки. У меня впереди целый рабочий день, а я чувствую себя разбитой и утомленной, будто пробежала ночной марафон.

Было бы неплохо посетить доктора и пожаловаться на лунатизм, от которого я раньше не страдала, и на жуткие кошмары, что быстро забываются, но оставляют после себя холодную тревогу и паранойю. Боюсь неутешительного вердикта, что схожу с ума или что я пребываю в затяжной депрессии.

Заварив кофе, выхожу на крыльцо и сажусь на верхнюю ступеньку. Прохладный ветерок выдувает последние обрывки кошмара. Раннее утро всегда завораживает: пахнет влажной травой, пташки заливаются громкими и радостными трелями, а небо над крышами розовеет под лучами солнца.

У горшка с красной петунией лежит еловая шишка, что напоминает огромную чешуйчатую личинку. Делаю небольшой глоток крепкого и сладкого кофе и тянусь рукой к находке. Откуда она здесь?

Шишка без единой обломанной чешуйки и длиной с мою ладонь. В груди расцветает непонятная тоска, и меня тянет в лес. Я устала от унылого пригорода. Уединение с природой посреди высоких деревьев не равно одиночеству в четырех стенах.

— А вы пташка ранняя, Полли, — у белого дощатого стоит Боб в халате нараспашку.

Подозреваю, что и его подговорила мать обратить на меня внимание, слишком уж он навязчивый. Почему нашим родителям не оставить взрослых и разумных детей в покое и не позволить им жить так, как они считают нужным. Все эти попытки мамы устроить мне личную жизнь раздражают.

— Ага, — слабо улыбаюсь и встаю. — Хорошего дня.

Трусливо ретируюсь, закрыв дверь на несколько оборотов замка. Отставив кружку на комод, пробегаю пальцами по чешуйкам шишки, и на ладошку сыпятся семена. Они похожи на сухие крылышки мертвой мухи.

Открываю дверь и недоуменно смотрю на Боба. Я его не ждела и совсем не рада тому, что мой вечера молчаливлй медитации на диване нарушен. Я так устала от квартального отчета к вечеру, что не готова незваному гостю в белой рубашке в зеленую крапинку. Криво улыбается и поднимает бутылку вина:

— Выпьем?

Будь я понаглее, я бы просто захлопнула перед его носом дверья, но я так не могу, ведь меня к большому несчастью хорошо воспитали и вбили в голову, что при любых обстоятельствах надо быть вежливой и улыбчивой. Даже если ты смертельно устала и у тебя есть только одно желание -- вздурнуться на люстре. Все равно, Полли, будь хорошей девочкой.

— Прости, Боб, но…

Нагло и беспардонно проходит в дом и шагает в гостиную:

— Тебе надо развеяться.

Что в трусах, что в брюках Боб выглядит нелепо и отталкивающе. Не могу понять в чем дело, но ощущение липкой неприязни нарастает. Конечно, он не красавчик, но неужели я настолько падка на внешность? Нельзя судить людей по внешности, это неправильно.

— Где у вас бокалы, Полли? — шарится по ящикам на кухонной зоне.

— Второй шкафчик слева. Сверху.

— Нашел.

Боб с улыбкой слабо бьет бокалами друг о друга, и я вздрагиваю от громкого звона. Откупоривает бутылку. Сажусь на диван. Возможно, мне действительно стоит немного отдохнуть и дать шанс нескладному соседу в очках? Некрасивые мужчины хороши в юморе, например.

— Прошу, — вручает бокал с красным вином и присаживается рядом.

Слишком близко, слишком интимно и слишком навязчиво. Отодвигаюсь от Боба и принюхиваюсь к вину. Нотки ежевики, красных яблок и терпкость древесины. Я не сомелье, но запах приятный и ненавязчивый.

— Хорошее вино. Дорогое, — скалится в улыбке. — Кьянти.

Один из вымышленных каннибалов тоже предпочитал кьянти. Истерично хихикаю. Боб похож на маньяка, который вполне может баловаться человечиной. Что же в нем наталкивает меня на жуткие подозрения? Очки с роговой оправой, блеклые глаза или длинный острый нос?

— За тебя, Полли, — Боб чокается со мной, и я под его цепким взглядом делаю небольшой глоток.

Даже не так, я лишь смачиваю губы и кончик языка. Пить алкоголь стоит только с теми, с кем уютно и спокойно, а с Бобом мне зябко и липко. Желание выгнать его с истеричными криками нарастает с каждой секундой.

— Когда вернутся твои родители?

— Скоро.

Мне не нравится вопрос. В нем чувствуется расчетливое любопытство. Боб вновь касается своим бокалом моего и с ожиданием смотрит в глаза. Неужели что-то подсыпал? А он ведь мог. Либо опять разыгралась моя паранойя, которая натигает меня как раз к вечеру.

— Тебе не помешает выпить, Полли. Ты какая-то зажатая, — ласково воркует и присасывается к бокалу.

— Не привыкла пить на голодный желудок, — тихо лгу я.

Бросает взгляд на грязные и пустые коробки из-под китайской лапши и вновь холодно взирает на меня. Глаза холодные и равнодушные, как у акулы. И даже очки не спасают.

— Пей, — шипит Боб.

Оставляю бокал на край стола и слабо улыбаюсь:

— Спасибо, но я не хочу.

Поддается в мою сторону, и я с криком подскакиваю на ноги. Хватает за футболку и рывком швыряет на диван. Под визги впивается в губы, стискивая холодные пальцы на шее. Бью коленом в пах. С рыком ослабляет хватку, и я бью лбом о его нос.

Сталкиваю тощего и взвывшего урода на ковер и бросаюсь через гостиную к дверям. С ревом кидается за мной. Швыряю в него тяжелую статуэтку танцующей нимфы, что схватила с комода, и выскакиваю под ночное небо.

Каменная кладка дорожки холодит босые ноги, и я выбегаю через калитку. Оглядываюсь и с ужасом смотрю на окровавленного Боба, который шагает ко мне, протирая очки.

— Вернись, Полли. Поговорим.

Молча бросаюсь вниз по улице и кричу в надежде, что кто-то меня услышит и придет на помощь. Это ведь тихий пригород, и здесь люди должны быть неравнодушными к воплям, что взывают о помощи.

Боб нагоняет меня и, обезумев от ярости, хватает за волосы. Дергает голову назад, и я знаю, что он сделает дальше: впечатает мое лицо в асфальт. Несколько раз. Я чую его ненависть и жажду крови. И ему неважно, что будет дальше.

Из темноты выныривают серые тени, и Боб с удивленным клекотом отпускает волосы. Разъяренный рык вторит его крикам. Отползаю и переворачиваю на спину. Приподнимаюсь на локтях и в ужасе взвизгиваю.

Боба рвут на части два волка. Один дерет его плечо, второй клочками откусывает его щеки. Боб со всхрипами пытается отбиться от шерстистых и окровавленных чудовищ. Зверь со светлыми подпалинами на хвосте с хрустом смыкает челюсти на шее и буквально вырывает его кадык с ошметками хрящей и кожи.

Под обмякшим Бобом растекается черная лужа, и волк с фырчаньем выплевывает кусок плоти. Ворчит на второго, который сжал челюсти на пальцах мертвеца, и тот разочарованно отплевывается.

Встаю и отступаю. Смотрят на меня и облизывают носы. Морды в крови, а глаза сияют в ночи желтыми огоньками, что я видела в своих кошмарах. Мягко шагают по растрескавшемуся от жары асфальту и обходят меня по кругу, вяло помахивая хвостами.

Гляжу на изуродованное лицо мертвого Боба. Часть челюсти с зубами обнажена, а в растрепанные волосы прилипли червями ко лбу. Руки раскинуты, одна нога согнута. Рубашка пропиталась кровью и под светом луны и тусклых фонарей кажется черной. Это один из кошмаров, и я сейчас проснусь.