Вышедший из ночи (СИ) - Элари Елена - Страница 17

Похлопав глазами, Скери пыталась понять, что он от неё хочет и, решив, что Лэни пытался пошутить, она хмыкнула и продолжила есть.

Недалеко от них сидел Майк, и это успокаивало её, так как его, в отличие от Лэни, она считала разумным человеком и старалась находиться к нему поближе.

Но вдруг этот разумный так резко поднялся и ринулся куда-то в сторону, что Скери испуганно вздрогнула.

— Я знаю, куда именно нам идти! — крикнул он, махнув рукой.

Лэни вскочил на ноги, довольная улыбка нарисовалась на его лице, тёмно-рыжие волосы взлохматил ветер, и вид у охотника вмиг стал взъерошенным. Он потушил костёр. Да как! Лэни прыгнул в него, и остервенело потоптался в нём, подняв в воздух облако пепла. Благо костёр был маленьким.

Когда Скери поняла, что Лэни уже поравнялся с другом, а она всё так же сидит с недожёванной лепёшкой за щекой, то спешно пошла за ними, кажется, начиная понимать шутку Лэни про еду.

«У одного возникла идея, он тут же ринулся куда-то, даже не озвучив её, а второй, не прося объяснений, бросился за ним. И я вынуждена идти с ними… Весело», — подумала она, впрочем, внешне ничем не выразив своих мыслей. Скери, разве что, выглядела удивлённой.

Она шла беззвучно, дыхание её было единственным, что слышалось в этом коридоре. Она, чтобы удержаться на ногах, опиралась о стену, холодную, шершавую, чуть влажную каменную стену. Офелия видела свои руки, худые, израненные пальцы, бледную, посеревшую кожу, потрескавшуюся от холода и обезвоживания. Голова у ведьмы кружилась, сейчас она острее чувствовала, как слаба и измучена. А выход был так близок, ещё несколько шагов и она на свободе! Офелия не помнила, как ей удалось сбежать из камеры, да это и не важно! Ещё немного, ещё чуть-чуть, и она свободна.

Силы стремительно покидали её тело, пыльный пол становился всё ближе, Офелия поняла, что падает.

Она отдышалась, поднялась с разбитых в кровь колен и, держась о стену, пошла дальше.

Дверь, ведущая к выходу, не становилась ближе… Стена обжигала ладонь холодом. Ведьма перевела затуманенный взгляд на руку и увидела, что её пальцы утопают в густой тьме.

Надежда и пьянящая радость свободы растворилась в осознание нереальности происходящего.

– Зачем вы мучаете меня?! – злость, лютая ведьминская злость поднялась к её горлу, но в голосе прозвучали слёзы.

Мелодичный смех прошёл по коридору, заполняя вместе с тьмой всё пространство.

– Карнэ, я прошу вас о милости! Разве я не заслуживаю вашего покровительства? Я вырастила вашего сына, заботилась о нём, как о родном, почему я должна страдать?

«Как о родном? Как смеешь ты родниться с нами? Жалкая ведьма. Жалкая…» – этот голос шёл из ниоткуда и холодом пронизывал Офелию до костей.

Вдруг картинка переменилась, и вот ведьма стоит на мягкой тёплой траве, а яркие, слепящие глаза лучи солнца заливают всё вокруг и приятно греют ей лицо. Впереди на холме деревянная, потемневшая от старости хижина. Деревья и травы шумели под ласковым ветром. И никого вокруг, ничего больше, ни людей, ни домов, только лес вдали, только холмы и травы, ветер, солнце и пчёлы, гул которых сотрясал пряный воздух.

– О, небеса… – выдохнула Офелия и, закрыв руками лицо, опустилась на колени. Сквозь её худенькие пальцы текли слёзы. – О, небеса… я дома!

И вдруг, совсем рядом с ней, прозвучал детский девичий голосок:

– Мама! Мама, я дома! Я здесь! – Офелия открыла глаза и увидела, как мимо неё пробегает она сама, только маленькая.

Да, ведьма узнала этот день, вспомнила, и вместо радости с невероятной тоской по дому, её охватил ужас.

– Прошу, Карнэ, не надо, заберите меня отсюда, я не хочу вновь видеть это! – взмолилась она, а между тем маленькая девочка бежала в дом.

И вот Офелия оказалась внутри хижины. На дубовом столе стояла плетёная корзинка с выпечкой, пахло яблоками и корицей. Связки трав и сухих букетов цветов, подвешенные под потолком, заколыхались от ветра, ворвавшегося в комнату, когда за девочкой захлопнулась дверь.

– Где ты была? – пожилая женщина поднялась из погреба, находившегося под полом.

Она была худа и невысока. Один её глаз был незряч и казался совсем белым, а другой всё ещё сиял чистой голубизной. В её дымчато-серых распушенных волосах блестела седина, на лице тоненькой паутиной расползлись морщинки, и некогда вздёрнутый носик заострился, а щёки впали, но на них всё равно горел румянец.

Женщина казалась хрупкой, и в то же время в ней ощущалась некая сила, необъяснимая и прекрасная, которая красила её, несмотря на внушительный возраст.

– Ходила в город! – девочка бросилась в объятия матери и улыбнулась, когда та поцеловала её в макушку.

– Карнэ, – шепнула Офелия, – прошу вас…

«Счастливые воспоминания иногда могут приносить невыносимую боль, знаю… Когда понимаешь, что это прошло, этого не вернуть. И даже ничего не осталось тебе от тех немногих прекрасных дней, кроме воспоминаний, порой хочется и вовсе не думать о прошлом, пусть и счастливом. Тем более, если знаешь, что счастье прервалось из-за тебя».

Офелия увидела, что рядом с её матерью появилась прекрасная женщина с вьющимися волосами. Карнэ, казалось, была высечена из мрамора. По её чёрному, будто сотканному из дыма платью, блистали чёрные камни, а в синем взгляде горело пламя звёзд, холодное и острое. Никогда Офелия так ясно не видела богиню кошмаров.

– Мама, я на рынке была, и нашла щенка! Пушистый такой, маленький, у него уши длинные, и висят они так забавно! – смеялась девочка, помогая матери выносить с погреба какие-то баночки.

– Если хочешь, можешь забрать его, – предложила она дочери.

Офелия наблюдала за ними, и ей то казалось, что она видит всё со стороны, то что она на самом деле вновь очутилась в прошлом и сейчас, маленькой девочкой, стоит перед матерью.

«Тебе больно смотреть на это простое счастье… – задумчиво протянула Карнэ, – хорошо, я могу сделать так, – в её руке оказался нож, – и радость здесь прекратится».

– Нет, не надо! – Офелия опустилась на колени, закрыла лицо руками, но всё равно видела, что происходит вокруг.

Картинка переменилась, теперь дом окутали сумерки, девочки не было, а её мать выглядела чуть старше и уставшей.

Карнэ дала женщине в руки нож и та, несколько минут простояв с ним, ударила себя в живот и упала на пол. Затем она вытащила нож, по лицу её пробежала судорога и женщина затихла. Вокруг неё образовалась лужица крови, алые ручейки, впитываясь в дерево, оставляли на полу чёрные устрашающие пятна.

«Кажется так она сделала, когда узнала, что её дочь ведьма? Бедняжка не смогла выдержать этого. То, кем ты являешься, произвело такое впечатление на твою мать, что она покончила с собой. Но моё мнение таково: ты, убила её. Что же ты молчишь? А, знаю, сама об этом думала, вот и сейчас понимаешь, что я права. Умница. Всё правильно. Твоя мать не хотела видеть тебя ведьмой. И больше не видела» – Карнэ уже давно растворилась в воздухе, но Офелии всё ещё казалось, что богиня стоит над телом её матери. У Офелии больше не осталось сил молить Карнэ о пощаде, ведьма просто застыла на месте, шёпотом зовя свою мать.

– Мама… Мамочка, прости, прости меня, мама. Зачем же ты так, зачем?..

Её кто-то встряхнул за плечи. Больно, но она не обратила на это внимания.

– Офелия! – это был голос Джека. – Очнись! Ты бредишь… Не плачь… Всё хорошо… – ему самому казалось нелепостью то, что он говорит, но Офелия его даже не слышала.

Она открыла глаза, однако её воспалённый взгляд не мог ни за что зацепиться, и ведьма по-прежнему кого-то о чём-то умоляла. Джек вновь легонько её потряс и, наконец, во взгляде Офелии появился проблеск разума. Она узнала его, поняла, что находится в камере и... внезапно прильнула к своему палачу и зарыдала в голос, уткнувшись лицом ему в грудь.

Растерянность, промелькнувшая в его лице, быстро сменилась болью. Он зажмурился, прижав к себе пленницу, и прошептал ей что-то успокаивающее. Офелия не разобрала слов, но его голос её немного отрезвил и она стала плакать тише.