Яик – светлая река - Есенжанов Хамза - Страница 96

• Предыдущая
• 96/188
• Следующая

Внешне Амир действительно не изменился. Но его речь и даже его жесты стали другими. Раньше Амир любил поговорить, а теперь стал скуп на слова.

– Что молчишь? – спросил Хаким. – Или не соскучился?

В черных глазах Амира, смотревших на него в упор, что-то вспыхнуло, казалось, пробежала какая-то неуловимая искра.

– Жду, когда сам заговоришь, – тихо ответил он.

«Что с ним? Или он не рад встрече? – подумал Хаким. – Может быть, я напомнил ему о смерти отца. Но ясно, что его тревожит какая-то забота».

– Если я начну говорить, – сказал Хаким, – то придется сказать много. Так много, что и дня не хватит. Сюда я приехал разыскать Абдрахмана, он был у нас в ауле…

Амир поспешно поднял указательный палец и прошептал: «Тсс».

Хаким осекся на полуслове.

Амир теперь смотрел себе под ноги и молчал, словно забыл что-то и никак не мог вспомнить. Наконец он обратился к Петру:

– Спасибо тебе, что привел моего друга. Можешь идти, Петро.

Петро ничего не ответил. Молча повернулся и ушел, словно чужой.

Выйдя на деревенскую улицу, он сунул в карманы руки и зашагал домой, беспечно насвистывая.

Друзья продолжали молчать.

– У меня и в мыслях не было встретить тебя здесь, – снова заговорил Хаким. – В первую минуту мне показалось, что ты совсем не изменился. А теперь вижу, что это не так. Ты стал другим. Ведь раньше тебе всегда не хватало выдержки. А теперь даже имя Абдрахмана не решаешься произнести. Я понимаю – ты боишься, как бы не подслушали чужие уши…

– Я не ожидал тебя встретить здесь, – поспешно прервал его Амир. – Интересно! Как твои дела? – Он снова обнял Хакима и повел в дом. – Идем, я тебя с папой познакомлю. Ах да, я совсем забыл, что ты знаком с ним, в прошлом году видел его.

«Какой папа? – опешил Хаким. – Разыгрывает он меня или хитрит?»

Едва Хаким переступил порог дома, как сразу же узнал отца Амира, стоявшего у окна.

От неожиданности Хаким остановился в дверях и растерянно переводил взгляд то на Мендигерея, то на Амира. Отец и сын видели, как Хаким переменился в лице. Еще бы, перед ним был умерший человек, изрубленный на куски казаками. Он же своими ушами слышал об этом.

Наконец, опомнившись, Хаким снял шапку, словно он вошел в церковь, и едва слышно произнес:

– Ассаламуалейкум.

Мендигерей не узнал его, но, заметив, что гость почему-то растерялся, приветливо ответил:

– Алейкумуассалам. Проходи, дорогой, проходи. – Мендигерей пригласил его сесть рядом с собой.

Но Хаким бочком отошел в сторону и сел возле печки на низкую скамеечку. В комнате было тесно. Слева у входа стояли маленький столик и стул. У противоположной стены – койка, накрытая стеганым одеялом. Земляной пол аккуратно застлан чистыми половиками. Если бы Хаким не видел хозяев этого дома, он не смог бы сказать, казахи или русские живут здесь. «Значит, Амир правду сказал, что хочет меня познакомить со своим отцом, – подумал Хаким. – Это он. Он самый… большевик Мендигерей. Значит, вранье, будто он убит».

Мендигерей тем временем пригляделся к Хакиму и спросил у сына:

– Я, кажется, не узнал этого джигита, Амир. Это тот самый твой товарищ, о котором ты мне говорил?

– Да, папа. Это Хаким Жунусов. Он тоже учился в Уральске в реальном училище. Папа, помнишь, ты видел его прошлой осенью в Теке?

– Я так и догадался. Трудно упомнить, когда видел человека только один раз.

Лампы не зажигали. В комнате царил полумрак. И все же, когда Мендигерей повернулся, Хаким увидел длинный красный рубец, проходивший по его голове, спускавшийся по затылку и шее под ворот рубашки. И сразу в памяти Хакима возникли страшные события, путаные, туманные видения. Но что пришлось видеть и перенести Мендигерею, он даже представить себе не мог. Видимо, ему дорогой ценой удалось вырваться из когтей смерти. Подтверждением тому был багровый рубец, похожий на свежий след от удара нагайки. Мендигерей теперь не мог повернуть шею, а неуклюже оборачивался всем корпусом.

В ту же ночь Хаким услышал от своего товарища страшную историю, в которую трудно было поверить, но которая действительно была.

Двадцать седьмого марта сосед Быковых Иван Андреевич Гречко сидел у себя дома и чинил прохудившийся хомут. Он не заметил, как в окно заглянула Марфа, разыскивавшая Игната. Позабыв обо всем на свете, он зашивал хомут тонким просмоленным шнурком из сыромятины. От усердия очки сползли у него на кончик длинного носа. Он прошивал редкой стежкой даже не распоровшиеся места, чтобы хомут служил подольше.

Близилась весна. Конь отъелся за зиму. Сошники железного плуга хорошо отточены. Сбруя тоже в исправности.

Иван Андреевич никогда не допускал, чтобы в его небольшом хозяйстве было что-нибудь недоделано. Он вовремя вспахивал землю, в срок сеял. Одним из первых начинал косить сено и с уборкой хлеба тоже управлялся не последним. Еще до наступления осени он успевал обмазать и побелить дом и пристройки. В сарае, в коровнике и свинарнике зимой была теплынь и чистота, как в хате.

Иван Андреевич был молчаливым и замкнутым человеком. Молчал он не только на собраниях и на сходках, но и дома. Ему некогда было разговаривать. Вычистив конюшню, свинарник и коровник, он задавал скотине корм. Едва сделав одно дело, немедленно принимался за другое: подшивал старые пимы, сапожничал, менял старые черенки у вил, граблей и лопат. Если выпадала свободная минутка, он успевал изготовить запасное топорище или ручку для молотка.

Жена занималась домашними делами, дети были еще малы, вот и приходилось все делать самим.

Занятый своей работой, Иван Андреевич не заметил, как в хату вошел Остап.

– Иван, дело есть, одевайся.

«И ворота и сени как будто были заперты, как он вошел?» – подумал Иван Андреевич, снизу вверх глядя на Остапа, стоявшего, широко расставив ноги, у двери.

– Что зенки вылупил, как баран? – хрипло пробасил Остап. – Не узнаешь?

Не только Гречко, но все казаки в поселке не могли противиться дикому произволу Песковых и Калашниковых. Сейчас Остап Песков был под хмельком. Иван Андреевич понял это по его налитым кровью глазам и неуклюжей позе. Остап стоял чуть пошатываясь и наклонив вперед голову, как бугай. В таких случаях он нередко пускал в ход кулаки.

– Ты что, хохлацкая харя, прячешься в доме, когда мы вылавливаем комиссаров? – закричал он. – Живо собирайся. Да захвати лом.

Иван Андреевич торопливо надел пимы, накинул на плечи короткий полушубок. Спросить, куда надо идти, он не решился. Найдя лом, он вслед за Остапом вышел со двора.

– Туда! – прохрипел Остап, показывая на берег.

Они вышли на окраину села. Речка Ямбулатовка протекала всего в какой-нибудь полуверсте от дома Гречко.

Когда приблизились к берегу, уже стали сгущаться сумерки, но Иван Андреевич разглядел что-то черневшее на берегу.

Остап показал туда рукой и весело прохрипел:

– Видишь, что это? Это зарубленный мной комиссар. Ступай вниз, проруби лед и сбрось его в прорубь. Понял?

Иван Андреевич оцепенело стоял, глядя на темневшее тело убитого.

– Пошевеливайся, хохлацкая рожа! – толкнул его Остап.

Они спустились с берега. Иван Андреевич начал долбить ломом толстый лед. Сейчас, принявшись за работу, он уже ни о чем не думал, только долбил и долбил. Ему не было дела до того, кто убит и как все это произошло.

Зима в этом году была долгой и суровой. Вода промерзла на целый аршин. Лед поддавался с трудом. Лом звенел, из-под острия его летела белая пыль. Иван Андреевич уже вытирал со лба пот, но до воды было еще далеко.

– Долго ты еще будешь копаться? – спросил Остап. Ему, как видно, надоело стоять здесь на открытом ветру и ждать.

– Зараз, – едва сдерживая злобу, ответил Иван Андреевич и снова принялся долбить.

Песковы привыкли нанимать работников целыми группами и помыкали ими, как скотиной. Особенно доставалось кротким и боязливым иногородникам, избегавшим ссор и драк. К числу таких принадлежал и Гречко. Он давно уже поселился здесь и считался коренным жителем. И все-таки казаки считали приезжих хохлов низким сословием.

• Предыдущая
• 96/188
• Следующая