Яик – светлая река - Есенжанов Хамза - Страница 65

• Предыдущая
• 65/188
• Следующая

Жартай сделал вид, что не расслышал, о чем говорил Аманкул, лишь чуть изменился в лице. Сулеймен неодобрительно нахмурил брови, а девушки и молодайки, толпившиеся у дверей, испуганно переглянулись и зашушукались.

Вся забота об устройстве гостей лежала на руководителе вечеринки Сулеймене. Он провел знатного Жартая на почетное место и усадил рядом с кудашой Менди-кыз. Затем стал рассаживать попарно остальных гостей. Когда все было закончено, он подал знак кому-то, стоявшему у дверей, чтобы тот пригласил в юрту акына. Широко шагнув через порог, в юрту вошел стройный джигит лет двадцати – двадцати двух, с бронзовым от загара, выразительным лицом. В правой руке он держал домбру. Снова наступила тишина, все посмотрели на вошедшего. Это был Нурым, любимец молодежи, смелый и веселый джигит, прославленный акын, без которого не проходила ни одна вечеринка в округе. За ним вошли еще несколько джигитов, составлявших почетную свиту акына. Вскинув домбру и стремительно пробежав гибкими пальцами по струнам, Нурым слегка поклонился руководителю вечеринки и запел:

Сулеймен, улыбаясь, широким жестом пригласил певца на почетное место. Загипа и Зада подвинулись, и Нурым сел рядом с Менди-кыз. Лихо сдвинув на затылок круглую каракулевую шапку, он снова ударил по струнам домбры и запел скороговоркой:

Едва певец смолк, как со всех сторон послышались одобрительные возгласы:

– Пой, Нурым, пой!

– Рассыпай свои жемчуга, наша гостья достойна, чтобы славить ее!..

– Правильно! Чем она не Кыз-Жибек!..

Менди-кыз встала, низко поклонилась певцу и подарила ему шелковый платок. В глазах кудаши светилась ласка и теплота. Поблагодарив ее, Нурым окинул довольным взглядом гостей, половчее взял домбру и снова запел, восхваляя теперь уже всех присутствующих веселой, задорной песней.

Кудаша Менди-кыз приходилась свояченицей учителю Халену. Она была образованной, умной и красивой девушкой. Засватал ее какой-то богатый жених из дальних аулов. Хотела или не хотела того Менди-кыз, но о ней упорно в степи распространялись слухи, что жениха своего она не любит и выходит за него поневоле. Слышал об этом и Жартай. На вечеринке, когда его посадили рядом с почетной гостьей, красавицей Менди-кыз, он нисколько не сомневался, что легко покорит обаятельную девушку, будет иметь у нее успех. Но Менди-кыз холодно отнеслась к ухаживаниям самодовольного мирзы: сухо ответила на его приветствие и затем так же сухо и коротко отвечала на его вопросы. Жартай был озадачен, он никак не мог понять, отчего девушка так равнодушна к нему, обиделся на нее и решил отомстить ей. Он стал выжидать подходящий момент, чтобы вставить какое-нибудь оскорбительное для кудаши слово. Менди-кыз, разговаривая с Загипой, настолько отвернулась от мирзы, что он видел только ее спину.

– Загипа, – щуря хитрые глаза, обратился Жартай к сестре учителя, – ты даже не соблаговолила сказать, как величать твою красавицу кудашу. Может, ее просто по приметам, называть, например по родимому пятну на лице, а? Или, как назвал ее этот шут Нурым, – бала? Да она уже который год невестится!..

Кудаша молча выслушала полные желчи слова мирзы и даже не взглянула в его сторону. Она смотрела на какого-то джигита, который пел новую, незнакомую ей песню. Но Загипа приняла близко к сердцу язвительную речь Жартая. Щеки ее зарделись, она тут же ответила:

– Жартай-ага, как величают мою кудашу, знают даже дети нашего аула. Если это правда, что вы до сих пор не знаете, как ее зовут, то могу сказать: Менди-кыз. Это красивое имя, и Нурым правильно произнес его. Нурым верно сказал, что наша Менди-кыз – баловница судьбы. Вам, Жартай-ага, совсем не к лицу так оскорбительно отзываться о Нурыме и называть его шутом. Он не шут, а настоящий джигит. Неплохо было бы, если бы каждый из нас родился таким певцом, как Нурым!..

С самого начала вечеринки Загипа была недовольна Жартаем, возмущалась его развязностью и самодовольством, и теперь, как ни старалась говорить сдержанно, в ее голосе все же чувствовалось негодование.

– Есть, Загипа, такая присказка: «Кто не совестливый, тот станет певцом, кто не ленится, тот будет сапожником…» Ты говоришь, что Нурым – непревзойденный певец? Ну, милая, значит, ты просто не видела в жизни настоящих певцов. А такие песни, что поет Нурым, всякий может спеть.

– В таком случае почему бы и вам не спеть «Той бастар»?

– О нет, я никогда не был и не собираюсь быть бродячим шутом. Кто, ответь мне, кроме шутов, может восхвалять на тоях девушек, которые никак не заслуживают похвалы? Разумеется, только шуты. Вот и оставим это занятие для Нурыма.

Менди-кыз чувствовала себя неловко, тяготилась тем, что возле нее посадили заносчивого мирзу, как всеми почитаемого джигита. Она молча переносила все его колкости, выжидая, что, может быть, Жартай угомонится, но оскорбительные слова в адрес акына Нурыма, к которому с уважением отнеслась молодежь, окончательно вывели ее из терпения.

– Послушай, Загипа, – заговорила Менди-кыз, – поведение этого уважаемого аги, как ты называешь его, дает повод думать, что он далеко не из тех, кто почитает мудрый обычай оказывать честь ближнему, уважение достойному.

Мгновенно шум и смех в юрте смолкли, все стали прислушиваться к словам кудаши.

– Если этого человека, – продолжала Менди-кыз, – представили мне как первого джигита в вашем ауле, то нам на этой вечеринке вместо любезностей придется, очевидно, выслушивать только грубые слова: шут, баламут, сапожник… Нечего сказать, это вполне подходящие слова для тех невоспитанных, которые лишь способны гоняться за телятами.

Джигиты и девушки молча переглянулись, ожидая, что ответит на это Жартай. По юрте пробежал шепот.

Мирза повернул голову в сторону кудаши и нервно и быстро заговорил:

– Ты только-только переступила порог, а уже позволяешь себе порочить джигитов нашего аула. Если, кудаша, полагаешь, что ты слишком умна, то тебе прежде всего следовало бы поделиться умом со своим женихом и сделать его беспорочным. Тогда ты без огорчений проводила бы с ним вечера!..

Жартай самодовольно откинулся на подушки, посматривая на молча сидевших джигитов и девушек. Взгляд его остановился на Хакиме, который стоял почти возле самого выхода и, хмурясь, о чем-то разговаривал с Шолпан. Но, очевидно, его не очень увлекла беседа, потому что он то и дело зло посматривал на Жартая, словно намеревался подойти к нему и пустить в дело кулаки. «Злится, наверное, что я назвал его брата шутом, – подумал Жартай. – Этот отпрыск сумасбродного Жунуса тоже строит из себя образованного, из кожи лезет, чтобы выдать себя за умника… Глупец!..» Но как бы Жартай мысленно ни храбрился, он боялся встречи с Хакимом и Нурымом, чувствовал, что не сможет одолеть их ни острым словом, ни тем более силой. Он с тревогой стал озираться по сторонам – Нурыма в юрте не было. Это немного успокоило Жартая. Будь Нурым в юрте, он никогда бы не простил мирзе оскорбления, высмеял бы при всех и, что еще хуже, мог бы просто избить. «Не надо бы мне называть его имени», – укорял себя за оплошность Жартай. Но он ничем не выдал своего волнения, по-прежнему сидел важно, гордо запрокинув голову.

• Предыдущая
• 65/188
• Следующая