Москва. Загадки музеев - Жебрак Михаил - Страница 6

– Посмотрим, что у меня осталось, – Илья грузно опустился на корточки и выудил из-под кровати трехлитровую стеклянную банку, закатанную железной крышкой.

– Вино?

– У нас же в Молдавии все вино. Знаешь, как молдаване картошку собирают? Копают под грядкой ров в рост и… – Илья поднял руки и показал, как над головой снимают клубни.

В баллоне оказался вишневый компот.

– Вишню ногами давят?

– Конечно, и с салом для нажористости!

Между двумя пыльными тополями у заводского забора стоял глубокий и длинный мангал, сваренный из добротной четверки. В материале недостатка не было – сварщик даже приварил горизонтально две трубы для переноски, сейчас на ручках висели шампуры и рукавицы. Илья шел с кувалдой – он ловко разбил поддон, а Петр навалил горой доски в мангал. Пока дрова прогорали, Илья показывал последнюю работу. В ангаре тянулась к закопченным сводам витая лестница на восьмигранном полом столбе с железными цветами внутри.

– Хозяин во Франции купил столб от забора и дал как образец. Ну, мы чуть подрисовали… Грани на столбе сварили из прутов с отступом для объема. Раз Франция, я лилии пустил под ступенями.

– Этот столб у антикваров, наверное, как вся ваша лестница стоил?

– Да, дороже. Это же XVIII век! А у нас металла на сто тысяч и работа два лимона.

На ноже стояло клеймо – буква «и» в подкове. Сведение лезвия плавное, закругленное, но в мясо входит без усилий.

Петр поделил кусок свиной шеи и лопатку на бруски в полкулака, в четыре руки мясо нанизали и положили на пышущий мангал. Сушить не стали – пять минут повертели, затем Илья собрал шампуры в кучу, прижал их ладонью к бортику и располосовал мясо наискосок. Присолил. Перевернул шампуры, сделал надрезы и бросил соль с другой стороны. Через пару минут свалили мясо в большую кастрюлю, куда Петр, пока Илья следил за мясом, нарезал три луковицы и намял горсть горошин перца. Илья закрыл кастрюлю крышкой и энергично потряс.

Ели в цеху. На козлы положили щит, обернутый клеенкой. Бригадир принес «настоящие бакинские» помидоры, размером с голову младенца, киноварные в середине и с коричневым «венозным» соком по краям. Сварщик, которого здесь звали «сварной», сходил за свежими лепешками, тандырными, – с пригоревшим исподом и до хруста высушенной тонкой с вытесненной звездой серединой, обильно посыпанной кунжутными семенами. Сухощавый пожилой слесарь выставил миску черемши, чеснока и молоденьких перчиков в соленом рассоле. Длинный монтажник с печальным, изрытым оспинами лицом выложил на бумагу влажный блин соленого сыра. Второй монтажник, совсем юный круглый непоседа, принес сушеную хурму, словно инеем покрытую сахарным выпотом. Ну и у каждого нашлась бутылка водки. Правда, если закуски раскрывали национальность рабочего, то бутылки все были среднерусские. Илья знал, что Петр водку не уважает, – заранее перелил из баллона в пластиковую бутылку пол-литра коньяка.

– Два брата-молдаванина по осени заготовили бочку вина. Но их же двое, врезали в бочку два краника, – Илья налил себе и куму коньяку, остальные предпочли родимую. – Зимой один брат спрашивает: «Как твое вино?» «Уже выпил, что его хранить». «А я свое на Пасху берегу».

Илья охотно и подробно рассказывал истории, но сложные тосты не любил, это Петр знал по домашним застольям. Мог предложить выпить за родителей или за хозяев. Зато худой слесарь, с седой равномерной щеткой по всей голове, кроме носа, витиевато говорил, что в горах время, проведенное за столом с гостями, вычитают из срока жизни, поэтому общаясь с друзьями, мы становимся моложе, следовательно, тот, кто готовит угощение, не только кормит гостей, но и делает их моложе, а молодость дает нам силы работать и отдыхать.

Ели жадно, подливали часто. Сварщик осоловело раз за разом макал кусок лепешки в рассол и забывал поднести ко рту. Сидевшие плечо к плечу монтажники налились непонятной Петру злобой и радостно хмыкали, если сосед ронял кусок или проливал водку.

Илья не курил, спрашивать его о сигаретах бесполезно, и Петр решил посоветоваться с сотрапезниками. Он положил на стол целлофановый пакетик с окурком. Его он выковырял из березы недалеко от места нападения на Васю Егорова. На белом фильтре выделялся выпуклый зеленый овальный значок.

– Ментоловая дрянь, курить не советую, потом не отплюешься, – бригадир взял пакетик узловатыми пальцами.

– Там жвачка внутри, в фильтре, типа куришь, а потом зажевываешь, – подхватил весь вечер молчавший сварщик.

– Ты как будто пробовал, – хмыкнул бригадир, – что-то дороже «Примы».

– А пачка какая? – спросил Петр.

– Ну, такая черно-зеленая, рифленая. Знаешь, как кожа на ощупь!

Седой слесарь поднялся, пожевал губами и спутанно завел о том, благодаря кому… все благодарны… уважение и преданность… Петр не успел понять, к какому тосту подводит певец гор – за родителей или все же за директора завода. Толстый монтажник поднял круглые от бешенства глаза и визгливо бросил какое-то короткое слово выступающему. Тот помолчал, покачнулся и распевно ответил, затем собрал пальцы щепотью и словно бросил соль в лицо оскорбителю. Через мгновение слесарь и монтажник, наклонив головы, лаялись, перекрикивая друг друга. Русскими в сплошном потоке брани были только матерные слова и почему-то «мозги».

Длинный монтажник поднялся помочь товарищу, но только он сделал шаг, как Илья вытянул руку и коротко толкнул наступавшего в грудь. Монтажник, словно моряк, попавший под рею, кхекнул и улетел в угол вместе с зацепившейся за ноги лавкой.

– Знаешь, почему мы произносим за хозяина дома последний тост? Именно последний? – крикнул снова по-русски обхваченный бригадиром молодой монтажник. – не боимся забыть!

Кузнец тяпнул последнюю и увел петушком подпрыгивающего на носках слесаря. Бригадир, тяжело напирая, вытолкал из цеха круглого монтажника. «Сварной» очнулся, цепко оглядел стол и удивительно точными для крепко выпившего человека движениями начал собирать продукты. За раненого Петр волновался напрасно. Он не стал чудить напоследок: трогать окна-двери, ронять балконы. Грустно поднялся, поставил на место лавку и деловито куда-то направился. Петр покинул место пиршества и битвы.

И снилось Петру Дивину, как он с кумом бродит по бескрайнему базару. Куда-то они пытаются попасть, но повороты приводят или в тупики с липкими стоками по границе брусчатки и охристых струпьев штукатурки, или в новые торговые галереи. Петр оказывается один и ложится на нары в некой комнате, перегороженной веревками с ветхим бельем. По груди его ползет паук, покалывая острыми металлическими колпачками. Смахивает его рукой, но не может сдвинуть цокающее чудовище.

Петр открыл глаза и обнаружил на краю кровати женскую фигуру. Фигура гладила его по груди, свободной же рукой подцепляла пуговки на блузке. Кровать обреченно скрипнула, жаркая мякоть придавила к матрасу. Глаза их встретились…

Женщина отпрянула в изумлении и по-кошачьи замахала руками перед собой. Карусель разноцветных ногтей закружилась в сонных глазах Дивина.

– А где Илья? – низким испуганным голосом произнесла женщина.

– Илья на рынке, – ответил не до конца опомнившийся Петр.

Незнакомка вскрикнула, закрыла грудь руками и унеслась в темноту.

Петр проснулся рано, арендаторы еще не шумели на лестницах, и цех под окном молчал. Заварил пару ложек азербайджанского… потом сыпанул еще – Илья обязательно перед работой заглянет.

– Ты за семью не беспокойся, – Илья зашел в новом зеленом брезентовом фартуке, с неразмятыми острыми складками. – Это не милиция, не что-то покруче… Просто уркаганы-шестерки. Им сказали наказать или попугать, они сделали. Ты их больше не увидишь.

Жену с ребенком Петр предупредил накануне из машины, и они сразу уехали к друзьям на дачу. За них он не переживал. Переживал, что совсем не понимает, за что его хотели наказать. Пришлось признаваться, что живет скучной жизнью – походы со школьниками, статейки в журналы, головоломки… Сколько ни копался – ни врагов, ни оттоптанных мозолей. Поэтому сегодня отправится давать показания о вчерашнем происшествии, а дальше продолжит обычную размеренную жизнь.