Москва. Загадки музеев - Жебрак Михаил - Страница 16

– У тебя, наверное, работы сегодня много, – подначил Петр.

– Нет, – коротко обрезал кузнец, размещая на хлебном ломте внутри ладони сочные кругляши. – Я сегодня выходной.

– Поедем в Поленово, – лучше снять все вопросы сразу. – Это километров сто от Москвы.

– А что там? – Илья сразу размяк.

– Музей художника Поленова. Вернее, не музей, а целое хозяйство – хутор по-вашему. Там нас что-то дожидается в теплом месте.

Смахнув крошки, расправил на столе мятый клочок:

– Тут написано: «Этот художник рисовал Иисуса Христа в его музее под башней в чем-то, сделанном для сверхтепла». Передняя часть листа оторвана, но догадаться можно.

– Подожди, – кузнец рассматривал записку на просвет. – в его музее, значит в музее Христа?

– Да нет! Если упомянут художник, значит, нам нужна мемориальная усадьба.

Осенние холмы мягкими волнами качали скоростное шоссе. Мохнатые ели сумрачно, а раскрасневшиеся сосны с восторгом смотрели на сбрасывающих покровы лиственных. Рдели рябинки, круглее становились купы ив. Березы под последним седьмым дырчатым лимонным покрывалом оказывались не плачущими красавицами, а узловатыми придорожными татями в струпьях на белесых телесах.

Когда свернули с трассы в сторону Поленова, уткнулись в золотое великолепие. Только ельник позволял выдохнуть восторг, ополоснуть глаз сырым полумраком, чтобы снова врываться в сияние дальних березовых полос и голубиного неба над фиолетовыми далями.

Илья притормозил на обочине и начал снимать видео: «Сыну пошлю». На вертикальном песчаном откосе таяли в синеве силуэты деревьев. Через них слоились тончайшие облака.

– А у вас как осенью?

– У нас… По́лки – сплошное рыжье. Ну, посадки-лесопо́лки. Лес еще зеленый, но под ним все в кровь красное, а поля – желтые до самого неба. А здесь мягче все как-то, нежнее, – цыган Илья в распахнутой лазоревой рубашке под кургузой лаковой курточкой и плетеной шляпе на затылке стоял на заплетающем землю буром пыльном ковре. – Да, я не был давно дома осенью. Все на новогодние еду или летом, когда у сына каникулы.

К усадьбе Поленово приехали рано, на просторной стоянке открытия музея ожидали еще три автомобиля. Гелендвагена среди них нет, отметил Петр, уверенный, что и Илья высматривал знакомую машину.

– Почему здесь все по-немецки? – сразу после кассы спросил Илья, показав на перекрещенные темными балками беленые служебные домики.

– Подожди, посмотришь всю усадьбу, поймешь.

Сделали большой круг по хозяйственному двору, мимо флигелей, дома управляющего. Все здания оказались разные – фахверковые, классические из бревен, оштукатуренные поверх дерева и кирпича или сложенные из валунов. Массивный коровник из природного камня венчала высокая крыша, добротно укрытая полуметровым слоем свежей соломы.

– Все эти здания Василий Поленов спроектировал сам: главный дом, флигели, дом для рабочих, мастерскую, лодочный сарай, конюшню. Только эта избушка, пожалуй, новая, музейная, – Илья показал на миниатюрную бревенчатую постройку с верандой из гнутых веток. – Поленов увлекался архитектурой не только как художник, рисовавший городские виды. В Академии он товарищам с архитектурного отделения по-приятельски сочинял фасады дипломных работ. Всю жизнь он создавал декорации, значит, суммировал свои впечатления и делал сценическую стилизацию то античного форума-рынка, то средневекового замка… в семьдесят лет Поленов проехал с фотографом по всей Европе – Германия, Италия, Греция, Франция – они на бумаге и на фотопластинах фиксировали ключевые виды. Города, университеты, порты, перевалы… чтобы нарисовать декорации-холсты к тридцати базовым пьесам европейской драматургии. Это вклад художника в развитие народных театров.

– Мне кажется, он и у себя в имении хотел создать такой обобщенный образ Европы. Видишь, человек он был бойкий и с выдумкой. Отсюда и эксперименты с материалами и стилями. Ну а новые музейные постройки поддерживают поленовскую традицию.

– А что за доска висит на цепях под кровлей? – кузнец всегда в первую очередь замечал железные элементы.

– Думаю, фасадную доску со старой избы сняли. Такими досками закрывали переход от бревен сруба к дощатому верху.

Поиск «чего-то там для усиления тепла» Петр оставил на сладкое. Начали с основного блюда – главного дома. Коридорная логика вытолкнула их сразу в большую гостиную с камином и резным столом под безобразным синим куском сукна – любят музейщики приукрасить старину чем-то аляповатым и ненужным. Петр показал другу мету на створчатой двери – вырезанную цифру 1892, год постройки дома. Илью интересовали вазы, эмаль, мебель. В картинах он чаще всего рассматривал рамы. Петр пропел в ухо, что прославился хозяин натурными этюдами – так он видел окрестные долины. Илья скользнул глазами по паре пейзажей и перешел к двери с врезанным в полотно витражом – круглыми неровными линзами в тонкой оплетке. В витраже оказалась стеклянная же дверка на крючочке, которую Илья тут же открыл. Петр прикрыл друга спиной, но напрасно – одинокая служительница, как мудрая хозяйка, отошла, не собираясь смущать незнакомых пришельцев своим присутствием. Занимать принято гостей, а любопытствующих правильно оставить наедине с домом.

В кабинете Петр собирался показать необычный нотный шкаф, придуманный Поленовым. Но отвлеклись на груду старинного оружия за стеклом. Стекло сразу превращало пару мечей и латы в экспонаты. Железо, привезенное из Европы, не претендовало на Оружейную палату, выглядело по-рабочему честно, не раз позировало в ученических постановках и помогало хозяину настроиться на создание декораций к «Сиду». До этого только хищные проволочки, оплетавшие ручки чаш, напоминали о музейном служении жилого дома. Но чего не сделаешь для безопасия, как говорил в детстве Мирек. Поленов позаботился о наполнении собственного мемориала: все поверхности уставлены мини-собраниями. Здесь и кикладские идолы, и зубы мамонта, и турецкие сосуды, и копии флорентийских барельефов. Рачительный хозяин при жизни превратил усадьбу в фараонову гробницу.

Но вот и шкаф. Петр остался холоден. Хотя были в той деревянной горе: лавка с поручнем, подножки-выступы, чтобы приподниматься к последним полкам, хитрые петли.

– Жиковины неплохие, – согласился Илья, поколупывая пальцем кованые полосы.

– А фонарь? – обиженно указал Петр на светильник, подвешенный к углу шкафа, над лавкой.

– Не в стиле! – отчеканил Илья. – На фонаре и его подпоре объемные детали, а на шкафу плоские. В лампе стекла цветные, в створках – прозрачные. Вот тот шкаф мне нравится!

Илья показал на обычную европейскую поделку «под готику». Цыган оказался европейцем и тяжести поленово-абрамцевских форм не признавал.

Не спеша продегустировали столовую, Илья заинтересовался лужением турецких сосудов; портретную, обсуждали способ изготовления кусковой каменной столешницы; лестничные площадки, здесь нашли герб рода Поленовых – обломанный дуб с молодой порослью.

– Смотри, опять разнобой, – под ногой Ильи возмущенно завизжали ступеньки последнего пролета. – Внизу сдвоенные колонны под перилами, затем доска с цветочным орнаментом, а выше одиночные столбики. Три вида ограждения на одной лестнице! У нас даже сварной такое не нарисует!

На втором этаже Петр рассказал, что усадьба куплена художником после приобретения императором картины «Христос и грешница» за тридцать тысяч рублей.

– А сколько стоило построить такой дом? – сразу спросил Илья.

– Землю с разваливающейся усадьбой Поленов приобрел за семь с половиной тысяч. Но ему больше нравился участок подальше – вот этот поросший соснами высокий холм, принадлежавший сельской общине, – Петр показал за окно, где угадывалась долина Оки, укрытая высокими облесенными берегами. – Холм выменял у крестьян на купленное имение. Крестьяне получили много больше земли, чем отдавали. Ну а Поленов получил разворот Оки, виды, дали – он же пейзажист.

– На новом месте построил этот дом. Из старой усадьбы хозяин перенес только один жилой флигель, превратил его в кухню и соединил переходом с главным домом. Сколько стоила стройка, не знаю, но тогда в глубинке и работа, и стройматериалы были дешевы.