Полукрылые. Черные песни забвения - Урбанская Дарья - Страница 61

Вихрева стояла рядом с ним и делала вид, что ее абсолютно не интересует ответ на этот вопрос. Но, конечно, это было не так. Артем понимал, что ей страшно. И за себя – ведь она была добровольной сообщницей Воронина, хоть в конце и помогла вывести его на чистую воду, и наверняка за отца, хоть он и оказался таким мерзавцем. Ведь Эл – практически сирота, учитывая состояние ее мамы. Конечно, ее волнует дальнейшая судьба Глеба Александровича.

Недолго думая, Титов потянулся назад, взял ее за руку и сжал, пытаясь подбодрить. Эл вздрогнула от неожиданности, но затем внезапно прижалась к нему сзади и, не стесняясь никого, положила подбородок на плечо Артему. Совсем как в его сне.

– Это сложный вопрос, – протянул Афанасий Петрович. Он смотрел в окно на зеленые верхушки деревьев, качающиеся на ветру, а сам непроизвольно достал из кармана серебристую коробочку диктофона и крутил ее в руках. – В любом случае, решение будет приниматься всем слетом. Но полагаю, нам доступны всего два варианта – заблокировать Воронину возможность пользоваться своими способностями Полукрылого или стереть ему память о том, кем он является.

Артему было трудно сосредоточиться на том, что говорит старейшина – не сейчас, когда Вихрева обнимала его на глазах у всех. А вот Элла, услышав слова Афанасия Петровича, ахнула и отшатнулась, а затем сразу же испуганно зажала себе рот рукой, словно боялась привлечь к себе лишнее внимание.

– Стереть память? Обо всем? – она сделала паузу, а спустя мгновение добавила: – И обо всех?!

– Нет, я же сказал – только о его сути. О том, кем он является и о Полукрылых в целом, – он взглянул на побледневшую девушку. – Вас тоже ждут неприятные моменты, барышня, хоть я и понимаю вашу сложную ситуацию. Конечно, до блокирования способностей вряд ли дойдет, отделаетесь скорее всего парочкой новых запретов до совершеннолетия. А потом посмотрим.

– Это не страшно. Я понимала, на что шла…

Несмотря на свои слова, Элла поникла, но Афанасий Петрович уже отвернулся и снова уставился в окно, продолжая рассуждать вслух:

– Конечно, еще предстоит много работы. Разобраться с тем, что известно тому неКрылатому, который помогал Глебу в организации. Проверить персонал в больнице. Еще раз осторожно переговорить с похищенными каладриями. В целом, нам важно постараться исправить все то, что было нарушено из-за действий Полукрылого, и сделать так, чтобы избежать повторения подобного в дальнейшем… – старейшина снова с любопытством взглянул на Артема. – А ты бы как поступил? Какое наказание выбрал бы для отступившего от наших правил – забвение или невозможность больше пользоваться своими силами?

Решение и правда было непростым, хоть Титов и понимал, что от его слов сейчас в принципе ничего не зависит. Афанасий Петрович его просто проверяет. С одной стороны, блокирование способностей пугало самого Артема до жути. От мысли, что ни одна Песнь ему больше не будет подвластна, становилось физически больно. А ведь он не так давно узнал, что является Полукрылым, всего каких-то полтора года назад, а Выпевания стали у него более-менее получаться и того позже. Что же в таком случае испытает Глеб Александрович, и представить было сложно. С другой стороны, почему он должен жалеть этого гада, который так обошелся с его мамой? И которому было настолько плевать на собственную дочь, что он втянул ее в преступление против Полукрылых? С третьей стороны…

Артем взглянул на Вихреву, вздохнул, но затем твердо произнес:

– Забвение. Это не так жестоко. Хотя выбирать между этими двумя вариантами – все равно, что менять кукушку на ястреба.

– Как ты сказал? Кукушку на ястреба? – старейшина засмеялся. – Давно я не слышал, чтобы кто-то использовал это выражение, да еще и так метко. А что касается твоего выбора… На самом деле, оба варианта довольно жестоки, хоть на первый взгляд может казаться иначе. Дело в том, что когда Полукрылому стирают память, то хоть из его памяти и исчезает информация о Крылатых и всех событиях его жизни, которые были с ними связаны, но сама его сущность тоскует в забвении. Человек чувствует постоянную необъяснимую тягу к чему-то неизвестному, впадает в депрессию, становится нервным и раздражительным. Иногда даже начинает вести свое собственное расследование тех странностей, которые, как ему кажется, замечает только он. Одним словом, радости это не приносит ни наказанному Полукрылому, ни его близким. Бывали уже… прецеденты.

Афанасий Петрович помрачнел, задумавшись.

– На самом деле задача старейшин – не наказать и не научить. Мы не занимаемся исправлением преступников, так сказать. Наша основная цель – предотвратить нарушение установленных для общего блага правил. А если выбрать один из тех вариантов, про которые я говорил, то может получиться как в классическом голливудском кино – злодей, которого всего лишили, посвящает остаток жизни тому, чтобы найти новые возможности для мести. А они найдутся, я даже не сомневаюсь. Кто ищет, тот всегда найдет… Одним словом, надежнее будет использовать обе возможности сразу. Во избежание, так сказать. Думаю, что и городской слет решит так же.

Титов снова ощутил свою беспомощность в вопросе принятия решения, но в этот раз даже порадовался тому, что ответственность ляжет не на его плечи. Оставался еще один важный вопрос, ответ на который необходимо было выяснить как можно раньше.

– А что по поводу тех воспоминаний, которые Глеб Александрович как-то смог стереть у моей мамы, у нашего учителя, Антона Сергеевича, еще, наверное, у кого-то? Как их вернуть?

Афанасий Петрович с досадой пожал плечами.

– К сожалению, все не так просто. Птица Воронина – ятагарасу, а это значит, что те воспоминания не заблокированы, не спрятаны под другими, а именно исчезли. Как бы это лучше объяснить… – Он побарабанил пальцами по подоконнику. – Память не похожа на лист бумаги. Нельзя просто стереть текст и написать что-то заново. Она скорее, как паутина – если смахнуть часть, то оставшееся безвольно обвиснет тонкими, дрожащими на ветру ниточками. Но со временем, и довольно быстро, нужно заметить, пустота заполнится, паутинки найдут друг друга и сплетутся, сольются воедино, заполняя прорехи. Человеческая психика – очень сложная система, но прочная и гибкая.

Артем скривился.

– Да уж, классно объяснили, через дырки в паутине. Но я, если честно, не очень понял, что это значит-то? Ничего теперь не исправить?

– Боюсь, это не в наших силах, – Афанасий Петрович виновато развел руками. – Считай, что это уже свершившийся факт. Даже сам Глеб Александрович не может этого изменить. Такова природа его способностей Полукрылого.

– И как же мне себя вести с мамой и с другими? Делать вид, что ничего не случилось? Или все же рассказать правду? – спросил Титов и добавил тише: – Если они мне, конечно, поверят…

Старейшина тщательно обдумал свои слова, прежде чем ответить. И в конце концов осторожно произнес:

– Конечно, если ты примешь решение поведать Милене Игоревне или своему учителю истинную версию событий, не исправленную ятагарасу, то всегда можешь рассчитывать на поддержку слета и лично меня. Но лично я бы оставил все как есть. Поверь моему жизненному опыту, людям очень неприятно осознавать, что они не помнят чего-то важного. Иногда незнание – благо.

Титов разочарованно вздохнул. Он до последнего момента надеялся, что старейшина достанет очередной туз из рукава, решив и эту проблему.

Внезапно где-то в тишине конференц-зала раздался стук, а затем характерное вибрирование телефона, звук на котором отключен. Афанасий Петрович обернулся, осматривая помещение. Жужжание явно слышалось с того ряда, где Артем и Элла сидели во время слета.

– Это вроде не мой, – неуверенно произнес Титов и на всякий случай похлопал себя по карманам. Затем он вспомнил, что телефон остался в рюкзаке и скорее всего уже разрядился. – Точно не мой!

В этот момент Эл сбросила с себя оцепенение и смутилась:

– Ой, извините. Это, кажется, у меня.

Она бросилась в проход между рядами и выудила оттуда упавший аппарат. Судя по всему, он какое-то время вибрировал, лежа на сиденье, но мягкая обивка заглушала звук. А затем постепенно сполз и упал на пол в последней отчаянной попытке привлечь внимание своей хозяйки. Элла быстро взглянула на экран и нахмурилась: