Заговоренный меч - Есенберлин Ильяс - Страница 9
- Предыдущая
- 9/72
- Следующая
— Пусть приведут ко мне заключенного!
— Какого заключенного, мой повелитель-хан?
В глазах Оспан-ходжи было недоумение. «В самом деле, кого из них?» — недобро усмехнулся про себя Абулхаир. Немало было брошено в зинданы людей за эти тридцать лет. Он забыл уже многих и не знает даже, живы ли там, под землей, некоторые из них, потому что лучше мертвому в могиле, чем живому. А зиндан — это могила, сырая и холодная. И вдобавок ко всему тяжелые ржавые цепи на руках и вокруг горла.
Что же, он пока помнит имя этого джигита, о котором идет спор. Саяном зовут его, и, наверно, дороже всего на свете для него жизнь и свобода. А для хана эта жизнь равнозначна жизни комара, что поет сейчас над ухом.
Саян… Где он слышал в последний раз это звучное имя?.. Да, да, так оно и было. О нем говорила Рабиа-султан-бегим. Именно этого молодого джигита просила она назначить аталыком — воспитателем и душеприказчиком его второго сына Суюнчика. Почему так умоляла она об этом?..
Он не выполнил тогда просьбу Рабиа-султан-бегим, сказав при этом, что, пока жив, не приходится беспокоиться о посторонних душеприказчиках для его сыновей.
Но почему все же не пошел он тогда навстречу женщине? Неужели из-за сплетен, что дошли до него, сплетен, которыми испокон веков наполнены ханские дворцы? И все же, хоть уверен он в кристальной чистоте своей любимой жены, сплетня оставила какой-то след в душе.
Каков же он, этот Саян?
В походе пришлось мельком увидеть его, но издали, и мешал надетый на голову батыра железный шлем. Жена больше не повторяла своей просьбы, и он забыл про этого человека. Семь лет прошло с тех пор… Хан Абулхаир повернул голову к приближенному.
— Пусть приведут того джигита, который послужил причиной ссоры между аргынами и кипчаками! — приказал он, почему-то не назвав имени батыра Саяна.
— Слушаюсь, мой повелитель-хан!
Не старость ли причиной, что все время возвращается он думами в прошлое? Вот и сейчас, пока вытащат из ямы и приведут к нему этого джигита с запоминающимся именем, снова проходит перед ним вся его блестящая и нелегкая жизнь… «Троном Саина», «Троном Джучи», «Троном Батыя» — как только не называли то место, которое занял он в семнадцать лет. Тогда ханская ставка находилась при устье Иртыша в городе Чинга Тура-Тюмень, где плевок зимой замерзает, не долетая до земли. Оттуда начал он свои завоевания, одно за другим покоряя разрозненные казахские ханства. Все Приишимье прибрал он к рукам, берега Тобола и Нуры. Так и не остановленный никем, дошел он до горы Улытау, на вершине которой развевалось некогда знамя Джучи…
В город Орда-Базар, бывший когда-то сборным пунктом войск Батыя перед походом на запад, перенес он потом свою ставку. Вся степь Дешт-и-Кипчак признала его, и на все четыре стороны посмотрел он: на восток, за Иртыш; на север, за Есиль; на запад, за Жаик и Едиль, и на юг, за Сырдарью. Ближе и богаче всего было Междуречье — Мавераннахр. Потомки Тимура никак не могли поделить там между собой оставленное дедом наследство, и он решил помочь им в этом нелегком деле. Слишком уж большую территорию подмял под себя когда-то Железный Хромец. Сыгнак, Сузак, Аркук, Аккурган и другие города отобрал хан у них, значительно уменьшив бремя их забот. Таким образом оказалось поделенной Срединная Азия между потомками джучида Шейбани и потомками Тимура. Ему, во всяком случае, досталась не худшая часть…
Что же еще предстоит сделать и отпущенное судьбой время?.. Моголистан!.. Шесть месяцев пути в длину и ширину составляет эта богатая страна. От джунгаров на востоке до Ташкента и Туркестана на западе, от голубого моря Балхаша на севере до зеленых долин Кашгарии на юге… Кашгария, Семиречье, сказочный Турфан — есть ли земля богаче их! А правят ими ханы из рода Джагатая, и большинство их подданных — казахские роды.
Нелишне помнить, что для аргынских биев и султанов из его ставки, для тех же Джаныбека с Кереем, Моголистан является опорой, тылом. Если потомки Урус-хана, Джаныбек и Керей, придут к решению создать самостоятельное казахское ханство и вздумают покинуть его лагерь, то они обязательно придут в Моголистан. Что же станут они делать, когда и Моголистан войдет в его великую державу? Да, это будет хороший и прочный намордник для глядящих в лес волков!
Едва слышно скрипнула резная дверь, вошел бледный Оспан-ходжа, а следом два нукера с мечами наголо ввели арестованного джигита.
— Мой повелитель-хан, ваше приказание выполнено!
Абулхаир все еще смотрел куда-то вдаль. Медленно повернул он голову и вдруг побледнел как мертвец…
Как две капли воды был похож его сын Суюнчик на стоящего перед ним человека! Те же густые черные брови, горбатый нос, миндалевидные глаза. И еще естественная, как у барса, мягкость движений. Лишь усов пока нет у сына его Суюнчика, а иначе можно было посчитать их родными братьями.
Так вот почему так настойчиво просила его красавица жена Рабиа-султан-бегим сделать аталыком при маленьком Суюнчике этого молодца!.. Необоримая ярость овладела им. Все подозрения сразу пробудились, превратились в уверенность. Только слепой не понял бы тут, в чем дело! Он должен немедленно умереть, этот джигит. Сегодня! Сейчас! Тут же, перед ним!..
Рука Абулхаира сама потянулась к рукояти длинного хорасанского кинжала, подвешенного к поясу. Неслышно, без всяких усилий вынимался кинжал из ножен.
По изменившемуся лицу хана Саян угадал свою судьбу. Взгляд его не отрывался от ханской руки, потянувшей кинжал из ножен. Прикусив губу, молодой батыр смотрел прямо в глаза Абулхаиру.
И хан хмуро смотрел на него. Древний закон вспомнился ему. «Голову ты вправе отсечь, но должен выслушать перед этим, что произнесет язык осужденного!» Так завещали предки, а у кого еще учиться мудрости, как не у них?
— Ты признаешь предъявленные тебе обвинения?
Хан Абулхаир сам не узнал своего голоса. Какой-то слабый, дрожащий он был, и слова как будто выдавливались из горла. А джигит молчал, словно не к нему была обращена ханская речь. Снова гнев ударил в голову Абулхаира:
— Ну говори же!
Теперь хан кричал, и глаза его стали красными от прилившей крови. Джигит чуть наклонил голову:
— Нет. Быть может, и повинен я в чем-либо, но только не в том, о чем говорит Кобланды-батыр. Я помню воинские заповеди и такого не совершал…
Джигит говорил тихо, но с достоинством. Его голос привел в себя Абулхаира. «Быть может, и повинен в чем-либо…» Что же, хану Абулхаиру понятен весь яд, заключенный в этих словах. Оскорблено его мужское достоинство. И если прижечь язык этого наглеца каленым железом, то многое сможет рассказать он…
— Неужели ты полагаешь, что каракипчак Кобланды-батыр запятнает себя ложью?
Джигит опять посмотрел ему в глаза:
— Тебе, мой повелитель-хан, должно быть известно больше, чем мне, почему каракипчак Кобланды-батыр поступает так…
«Что бы это значило?..» Абулхаир пристально посмотрел на связанного джигита. Да, этот не их простаков. Он прекрасно знает, почему именно на него наклеветали враги. И конечно же всей степи давным-давно известно, что есть при ханской ставке джигит, на которого куда больше, чем на отца похож ханский сын Суюнчик.
"Но каков Кобланды-батыр! Он знает, как обострились мои отношения с аргынскими султанами, и подсовывает этого джигита — вместо фитиля к готовым загореться дровам. Не случайно аргыны так упорно вступились за этого молодца. И как самодовольно улыбались Джаныбек с Кереем!..
Нет, нет, гнев подобен бешеной реке, смывающей все на пути. Чем сильнее бушует она, тем мельче потечет потом. Поспешное решение, да еще под влиянием гнева, первый враг повелителя".
Абулхаир медленно отнял руку от кинжала:
— Из какого ты рода-племени?
— Мангыт, из рода барлас.
Хан снова впился глазами в лицо молодого батыра. В глазах его вспыхнули какие-то непонятные для непосвященных огоньки… В конце концов и это не исключено. Ведь Рабиа-султан-бегим когда-то говорила ему, что маленький Суюнчик похож на ее родственников по матери. А все они — мангыты. И обычно у всех джигитов рода барлас густые кустистые брови. Неужели виноват этот джигит, что уродился с такими бровями, как у его сына? Разве сам он, хан Абулхаир, не похож лицом на оседлых узбеков — родственников по матери?
- Предыдущая
- 9/72
- Следующая
