Злой рок. Политика катастроф - Фергюсон Нил - Страница 53

И все же британские военные историки упорно защищают главнокомандующего Дугласа Хейга и его действия в наступлении на Сомме. Как уверял Джон Террейн, в 1914 году просто не было иной альтернативы, кроме отправки Британских экспедиционных сил; ничто не могло заменить наступлений на Сомме и при Пашендейле; и нет причин оспаривать «образцовое» полководческое искусство Хейга^[698]. По словам Гэри Шеффилда, Сомма стала важной стадией в «процессе обучения» Британского экспедиционного корпуса, [а также оказалась] «успехом держав Антанты в войне на изнурение [и] необходимым шагом на пути к окончательной победе»^[699]. А Уильям Филпотт назвал битву на Сомме «кровавой победой»^[700]. Этот спор ясно показывает, насколько большую роль при оценке катастрофы играет точность. Просто критическая точка в упомянутой битве оказалась не в верхах – или, по крайней мере, не только там.

Прежде всего следует сказать, что дату, время и место наступления на Сомме определял не Хейг. Все решили французы. Затем немцы атаковали в районе Вердена, отвлекли французские силы от Соммы, и бремя, павшее на британских новобранцев, стало еще более тяжким. Хейг продумал два плана битвы: первый, получше, – прорвать немецкие позиции и снова вернуться к маневренной войне; второй, похуже, – провести не столь широкое «изнуряющее» наступление, если не удастся совершить прорыв. «Когда мы прорвем [немецкую] линию фронта, – писал Хейг, – кавалерия и подвижные войска должны быть наготове и немедленно пойти вперед, чтобы создать там плацдарм (пока к ним не подоспеет пехота)… В то же время наши конные войска должны содействовать главной ударной группе и вместе с ней расширить брешь»^[701]. Главную роль в этом сценарии Хейг отводил Резервной армии под командованием генерала Хьюберта Гофа.

Но была серьезная проблема: генерал Генри Роулинсон, командующий 4-й армией, считал, что нужно действовать иначе. «Сейчас мы хотим одного, – писал он в 1915 году. – Я называю это „откусить и удержать“. Нужно откусить кусок от вражеского фронта, как при Нев-Шапель, и удержать его, защищая от любого контрнаступления… Не должно быть никаких трудностей в том, чтобы отбить контратаки врага и нанести ему потери как минимум вдвое большие, чем те, которые мы понесем при „укусе“»^[702]. Речь шла об истощении противника, а не о прорыве. В битве на Сомме Роулинсон планировал «убить максимум немцев, потеряв минимум наших». Для этого предполагалось захватить тактически важные точки, после чего ждать, когда немцы контратакуют^[703]. Когда Хейг засомневался в этом плане, Роулинсон почувствовал, что не может настоять на своем, и, казалось, уступил: «Неограниченное наступление – рискованный шаг, – писал он, – но раз этого хочет Д. Х., я готов сделать все возможное в разумных пределах»^[704]. Впрочем, после того как войска продвинулись в первый день наступления, он не отдал приказа о выдвижении местных резервов, оставил без внимания Гофа и в полдень велел Резервной армии отступить, отметив в дневнике: «Несомненно, нет никакой надежды, что кавалерия сегодня совершит прорыв»^[705].

Скепсис Роулинсона отчасти оправдывался тем, что артиллерийская подготовка, при помощи которой Хейг рассчитывал уничтожить немецкие заграждения из колючей проволоки, не привела ни к чему. «Бедный Хейг, как и всегда, развернул свои пушки веером», – вспоминал генерал-майор Джеймс Фредерик Ноэль Берч (по прозвищу «Кудрявый»), советник по артиллерии в главном штабе. Фронт немецких позиций и так уже был слишком широк для имеющегося у англичан количества орудий. При этом Хейг приказал артиллерии вести огонь по глубине (иными словами, по ширине) до 2500 ярдов (ок. 2,3 км), отчего эффект обстрелов стал еще слабее. Но неприятнее было то, что боеприпасы оказались дефектными (до 30 % из них не взрывались), а четверть орудий просто износились от чересчур интенсивного использования. Фугасных снарядов по-прежнему не хватало, зато хватало технических накладок: сострел орудий осуществлялся на глазок, топографические карты были неточными, трудности со связью не позволяли исправить ошибки, а контрбатарейная работа давала слабый эффект. Вдобавок британская система организации огня была слишком негибкой. В результате артобстрелы 1916 года не только не достигли своей главной цели, но и препятствовали продвижению пехоты. Еще никто не понимал того, что нужны более краткие бомбардировки, позволяющие достичь эффекта внезапности, а неукоснительное следование плану не позволило британцам обратить себе на пользу свой ранний успех^[706].

«Нетто-потери»: потери англичан минус потери немцев в британском секторе Западного фронта (февраль 1915 г. – октябрь 1918 г.). Источник: Военное министерство. Статистический отчет о военных действиях Британской империи в дни великой войны, 1914–1920 гг. London: His Majesty’s Stationery Office, 1922, pp. 358–362. Примечание: данные необязательно отражают положение в конкретный месяц. В ряде случаев приведены среднемесячные показатели, поэтому влияние отдельных событий на фронте малозаметно

Конечно, немцам на Сомме пришлось нелегко, как свидетельствует о том Эрнст Юнгер, описывая в своем дневнике немецкий фронт в Гийемоне в августе 1916 года: «Живые лежали вперемежку с мертвыми. Зарываясь в землю, мы обнаруживали их лежащими слоями, один на другом. Рота за ротой шли под ураганный огонь, который выкашивал их полностью…» Еще он писал: «…[именно этот опыт] впервые заставил меня осознать, сколь губительна и неодолима война на истощение (Materialschlacht)»^[707]. Если бы упавший у ног Юнгера снаряд разорвался, он не написал бы больше ни слова, но тот оказался «пустышкой». И хотя рота Юнгера все же погибла, сам он избежал смерти – его просто ранило в ногу. Впрочем, говоря по правде, на Сомме англичане не совершили прорыва и не добились истощения врага. На деле, даже если верить британским официальным данным, согласно которым Германия потеряла на Сомме 680 тысяч человек, – битва в целом кончилась ничьей (потери Англии составили 419 654 человека, Франции – 204 253 человека.) Если – что более вероятно – германские цифры были точны и Германия потеряла 450 тысяч человек, тогда получается, что стратегия истощения обрекла англичан на провал. Даже Хейг задумался о том, что немцы, обороняясь, «истощают [британские] силы»^[708]. Джон Эдвард Бернард Сили, бывший военный министр, который с 1915 по 1918 год командовал Канадской кавалерийской бригадой, в 1930 году вкратце объяснил, почему стратегия истощения была нелогичной: «Некоторые идиоты со стороны союзников думали, что можно будет закончить войну на Западном фронте, перебив всех немцев. Разумеется, этот метод мог сработать только в том случае, если бы мы убивали намного больше немцев, чем они убивали наших»^[709].

Можно ли сказать, что Сомма направила англичан на путь к победе? Лишь в том случае, если в 1916 году существовала хоть какая-то уверенность в том, что в конечном итоге США вступят в войну на стороне Великобритании, необратимо склонив соотношение людских сил не в пользу Берлина. Но никакой уверенности в этом не было. Только серьезные ошибки немцев – тотальная подводная война против нейтрального судоходства и телеграмма Циммермана, предлагающая Мексике вступить в союз с Германией, – вовлекли Америку в войну (6 апреля 1917 г.). Но даже после этого Хейг возглавил кровопролитное (и провальное) наступление союзников в битве при Пашендейле (июль – ноябрь 1917 г.). Он же руководил и их лихорадочным отступлением, когда немцы, проведя операцию «Михаэль» (март – июль 1918 г.), совершили именно то, чего не смог достичь британский командующий, и прорвали фронт. Если в период от битвы на Сомме до весны 1918 года и существовала какая-либо «кривая обучения», то ее явно не видели инвесторы, которыми руководило что угодно, но только не убежденность в победе союзников. Немцы, к слову сказать, тоже учились все это время, совершенствуя тактику штурмовых отрядов и эшелонированную оборону^[710].